Николай САМУЙЛОВ (г. Москва)

Цветные пятна из чёрного ящика

моей Машины Времени

(избранное)

Лестница

Вниз иду по склону лестницы,

Шаги считаю словно годы.

В ней ступеньки – мне ровесницы:

Здесь радости, а там невзгоды.

Назад взглянул – увидел тени

Бездумно прожитых мной лет.

Тут всё, что было, без сомнений,

Из прошлого мне шлёт привет.

Смотрю вперёд на то, что будет

Со мною завтра, через год.

На то, как жизнь меня рассудит,

Толкая в свой водоворот…

Шагать бы так до Бесконечности.

Но наша жизнь короче Вечности…

Апокалипсис           

В конце концов, сравняет время

Громады гор с пустыней мрачной,

И океан водой прозрачной

Погубит всё людское племя.

Километровые глубины

Укроют рай, сейчас цветущий,

И ветер, смерть с собой несущий,

Промчит над всепланетной льдиной.

Под солнцем красным и холодным

Застынет день, во тьму летящий,

И космос, жизни не щадящий,

Обнимет кости псом голодным…

Здесь, под Луной, в потоке лет,

Исчезнет нашей жизни след…

Мама

Не искрят голубые очи. 

На лицо сел морщинок рой.

Седина твои кудри точит,

Укрывает каштан зимой…

И пугающая всех конечность

Нашей бренности так близка,

Что не вечною кажется вечность

В серебристых твоих висках…

И мучения, и стенания,

От ползущей ко мне тоски,

Словно вечное заклинание,

Где от памяти лишь куски…

И оградка уже на примете,

Что поставлю тебе на рассвете...

Певец в ресторане            

С. Пенкину

Он с виду чудной и даже странный: 

В одежде, в походке и разговорах.

Кто-то ворчит: вот шут деревянный!

И осуждение в мутных взорах.

А он на подиум, тихий и нежный,

Увешанный лентами и мишурой,

Выносит голос, как небо безбрежный,

И рушит на публику снежной горой…

И гаснут окурки над пьяной губой

У проституток от глупостей млеющих.

Ведь Пенкин Серёжа для них «голубой»

И нищий для них, ничего не имеющих.

И сыплют под ноги Серёжке купюры

За голос серебряный «нищие» дуры…

Снова…                       

Друзьям, афганцам

Одноногие на костылях,

С взором радостным беззаботным,

На футбольных резвятся полях

Роты юношей вместе с ротным.

На воротах сержанты без рук,

На трибунах — протезы, коляски…

И не видно ни горя, ни мук

На зелёной планете без маски.

Все забыли о мире вовне.

Все довольны собою по-детски.

Их планида взошла на войне

И сияет для них по-советски…

А вокруг, веселя тишину,

Дети снова играют в войну…

Пирамида             

Из кирпичей мы строили наш мир.

И вот я в пирамиду заключён.

Земля здесь, небо, звёзды и эфир,

И то, чем жил, и то, чем увлечён.

Работа здесь моя, моя жена,

Старушка мать, две дочери и дом,

В котором наша ересь рождена,

И где она скончается, потом.

В том мире мне знаком любой кирпич,

Пылинка каждая известна мне.

И каждый мне понятен был Ильич,

И даже те, кто с ними наравне…

Но тут сказали нам − настал момент,

Что кто-то, строя, воровал цемент…

Туман

Господи! Что за туманы над лугом!

Вот бы раздумья над ними развеять!

Я бы на них моим мысленным плугом

Грядки нарезал, чтоб росы посеять.

По росам вечерним рассыпал бы зори,

И подождал, пока всходы взойдут...

А лунным лучом в перламутровом море

Я бы воздвигнул туманный редут.

Я б в нежный туман как в омут упал,

Попросив у Луны серебра по пути.

Там каждая капля – чистый опал,

Там зелье волшебное можно найти.

Ну а при зелье, прости меня Боже,

Нам возвращаться на землю негоже...

Сказка

Звездопад и туман, и луна ковригой,

Опьянили меня по дороге к дому.

Я стою и смотрю, и любуюсь книгой,

Что на Млечном пути написали гномы.

Тихий шорох страниц, словно шёпот звёзд,

Ублажают мечту – будят мыслей рой.

И крылатый Пегас недоступно прост –

Мне покажет тропу и возьмёт с собой.

Там и тернии есть, и крапива-злюка,

Там Кощей, и Дракон, и Иван-дурак.

Только я гадам тем не открою люка,

А Иван сможет сам покорить сей мрак...

Ох, и чуден ваш мир, вурдалаки-черти!

Как бы мне не пропасть в этой круговерти!

Назад…

Было бы здорово стать генералом!

Или полковником − бес им в ребро!

Я б с мушкетёрами – дружно, авралом –

Брал Ла-Рошель, штурмовал Фонтенбло.

При поединке с лукавым Рошфором

Я бы придумал немыслимый «па».

Пусть капитаном, но всё ж мушкетёром,

Встречает Париж! – ликует толпа!..

Для Ришелье я б остался педантом.

Я переспал бы с коварной Миледи.

Лишь бы из Лувра уйти лейтенантом,

Выбросив в Сену награды из меди…      

Я б на базаре купил себе клячу,

И ускакал на гасконскую дачу…

Инь-Ян

Здесь жизнь и смерть навечно поселились.

И чёрное, и белое мы видим тут,

Где после траура все веселились,

А после пира тихо в мир иной уйдут.

И холодно, и жарко в этом мире.

И свет, и темнота господствуют везде.

Здесь теснота живёт в бескрайней шири,

А в мириадах – одиночество звезде.

Тут и потоп, и засуха кочуют,

И громы с тишиной ведут войну.

Конечность с бесконечностью ночуют,

Невинности вменяют здесь вину...

Здесь правда с ложью делят крохи,

А миг венчает жизнь эпохи…

Зимний вечер              

Тихо-тихо воет ветер

За стеной моей избушки.

Я вздохнул, и он ответил

По окну из снежной пушки.

В облаках луна ковригой

Прорывается из плена…

Я вздремнул, упала книга

Со стола мне на колено.

За обоями мышонок

Учинил скандал с соседом.

Заворошился котёнок

В кресле, у меня под пледом.

Замурлыкал зверь от ласки,

Зло зевнул и смежил глазки…         

Знамение

Ещё одно лето тихо кануло в Лету –

Затуманилась нега тёплых дней и ночей.

И не нужно искать в поднебесье примету,

Если вспыхнет зарница среди звёздных свечей.

Если ветер сердитый треплет ветви осин,

И трава под ногами уж не радует глаз,

Значит, скоро угаснет неба томная синь,

Значит, бледная хмарь опечалит всех нас…

А потом вдруг настанет тишина и покой –

После чёрных ночей – ожидание света.

И наместник природы своей нежной рукой

Раскрасит округу цветом бабьего лета.

И к нам, в дни радения, осень будет добра, –

В причёску добавит всем золотник серебра…

Сидония

Телефонный звонок меня разбудил

И звал к себе долго из юного сна...

А я в полудрёме по Марсу бродил,

По красной пустыне, где тлела весна.

Я плыл в мираже средь играющих вод

К скалистым вершинам неведомых гор.

Там в розовых лужах сиял небосвод,

И мох фиолетовый радовал взор.

По древней Сидонии шёл не спеша,

По старой дороге, Богом забытой.

И верило сердце, и знала душа,

Что повстречаюсь сейчас с Аэлитой.

Я даже увидел следы на песке...

Но ты позвонила, проснувшись в тоске.