Юрий ЧЕРНОВ (г. Красноярск)

* * *

Начавшийся март совсем еще болен зимой.

Снегов наслоения, точно обмотки бинтов,

скрывающих звук голосов, как «великий немой»

таил от нас страсти кипевшие прошлых веков,

замкнув в междометия титров взрывную волну.

В попытке прислушаться я прижимаюсь к окну;

но только порывами хиуса кашляет день,

и всех перемен ожидание рвет в дребедень.

Так хочется тронуть рукой канделябры дерев,

чтоб спящие свечи ветвей наконец-то зажглись

бутонами почек. Из памяти холод стерев

и, воздух вздохнув глубоко, прошептать: дождались.

Не каждому племени дарит господь обрести

извечный, слегка саркастический образ Руси —

метели, медведи, матрешки и водочный бум,

авось в суете и дороги в разнос, наобум

с набитым ездой внедорожника дном колеи

и призрачным шансом движеньем своим управлять.

Но эта возможность и есть лучше всякой шлеи

бегущее время хоть как-то в уздцах удержать.

Противиться вечности может сошедший с ума,

и тот, по кому уже плачет тюрьма и сума,

но я, как и множество нас, пленник Леты-реки,

несущей меня по теченью, а не вопреки.

Досадна зависимость тела от температур.

Гораздо унылее смотрится мир сквозь стекло.

Его посещение не назовешь терренкур.

Спешу прогуляться, пока время не истекло.

Февраль пролистнув, я безмолвье нарушить готов,

вот только избавлюсь от ига беруш и бинтов.

Запутавшись в линиях географических карт,

бессвязные мысли навеял заснеженный март.

* * *

Разлука входит в дом своим ключом,

настойчиво беря права хозяйки.

В набор ее услуг тариф включен

апатии, беспутства и лентяйки.

Все кухонные шкафчики пусты;

забиты пылью ниши и пороги…

Здесь разные взлелеяны мечты,

здесь многие закончены дороги.

А я, как неприкаянный «браток» —

мой статус в этом мире не уместен —

и наливаю за глотком глоток

коктейль слезливо-алкогольной смеси.

Чтоб хрупкий смоделировать баланс:

ты не один, кому сей приз достался,

так пользуй жизнью вымученный шанс —

предаться всем греховным ипостасям.

Но хватка ностальгии так мертва

и выжигает чрево жгучим перцем,

когда любовь от низа живота

приходит к голове минуя сердце.

И мысль зудит, как язва «прободна»,

как колоколом гулким в зябком доме:

А ты, родная, счастлива одна?

в никем не заполняемом объеме.

Мне кажется, что это просто фильм,

где роли не свои играем оба;

и надо первым быть из простофиль,

чтобы не видеть — как отвратна проба.

Давай рубить не будем топором.

Ломать не строить, ссориться не клясться.

Истории ведь пишутся пером

и только им же могут исправляться.

Уверен я — мы встретимся, поверь.

И, посмотрев в глаза друг другу строго,

разлуку вместе выставим за дверь

и перепишем строчки эпилога.

* * *

и галопом и трусцой — все лишь разновидность бега

кто на цырлах, кто в поклон — как кому нашепчет эго

от любви до нелюбви — оступиться на мгновенье

позову — отмерь хоть шаг, я почувствую движенье

очарованный на миг, может все истратить годы

закрутив в водоворот, унесут шальные воды

парус в клочья, руль в щепу, пальцем не заткнуть пробоин

с белым флагом присмиреть или прорываться с боем

нет восторга от побед, в жертвах не найти отрады

прячу замки из песка в крепи кованой ограды

все смешалось в голове — культ греха и образ храма

жизнь струилась через край, как из сорванного крана

если выпита до дна, нет проблем еще открою

с перерывом небольшим между первой и второю

так бы и тянулись дни — счет на «бабки» да на рюмки

только стали в голове вдруг задерживаться думки; —

был ли чаще рулевым, или ветошью в подсобке

то ли зажигал вовсю, то ли хворост в чьей-то топке

сам попался на манок, сам забрался в зону риска

речь моя и почерк мой, под содеянным подписка

как в народе говорят, слов из песенки не вынешь

тут очнулся как-то раз, чую сказочке-то финиш

были девки «вырви глаз», тут вдруг бабушка с косою

здравствуй, милый, это я — я сегодня за тобою.

* * *

Наболело — не сдержусь.

До небес не достучаться.

К королеве напрошусь

отломить кусочек счастья.

В помощь фей не буду звать,

знаю и пароль и явку,

просто надо почитать

королеве на ночь сказку.

Это скользкая стезя

посещенье зазеркалья.

Здесь сплошные нет, нельзя;

там сбываются мечтанья.

Там часов нарушен ход

и в почете небылица.

Совершая оборот

время длится, длится, длится.

Там обряды и пиры

и мужское состязанье

против тутошней игры

в уязвленное сознанье.

Только там душа найдет

заключенные в облатку

к яду жизни антидот,

против боли подзарядку.

Трудно из полутеней

свой накидывать рисунок.

В отблеске больших огней

на просвет не виден сумрак.

Сказкой долго не балуй;

и плохой конец — нередко.

Что ж, последний поцелуй

и последняя рулетка.

Зло не ищут от добра,

зарекусь я троекратно,

если «кроличья нора»

меня «выплюнет» обратно.

* * *

По данным пока не проверенным,

по слухам еще не озвученным,

молвою досель не ходившею,

но зреющей в дерзких умах.

Не взыщется место потерянным,

не грезиться раем измученным,

насытиться вряд ли некормленным —

виною глобальный размах:

науки и коммуникации,

культуры и индустриальности,

а самое главное зрелища,

доступного для большинства.

Свершения цивилизации

достоинства вряд ли в реальности,

где в обществе вроде бы развитом

нет праведности торжества.

Тельцы золотые приручены,

хранители кассы назначены

и доится рог изобилия

и кормят «соски» от трубы.

Все в векторе нужном раскручено,

а «слуги» одним озадачены,

чтоб в доме, где тяжбы с хозяином

все чаще рождались рабы.

Но жизнь — в жанре трагикомедии;

и новости есть и хорошие.

Не все как «по маслу» и «клеится»

у правящих мира сего.

Не всем по душе интермедии

и сказки их пустопорожние

про счастье без пола и племени

на фоне продажи всего.

Нутро человечье обленено,

где совесть хранилась — отверстие,

от чувства духовного промысла

все меньше и меньше следа.

Но в том кто не терпит давление;

рождается противодействие,

как в третьем законе Ньютоновском

и значит война — навсегда.

* * *

Попытки сложить не «сложимое» будут опасны;

конструктор не слушает рук, не стыкуются пазлы.

Увы, есть барьеры внутри, нет протекции свыше.

Ты что-то желаешь сказать, а тебя как не слышат.

Виною помехи и слишком не тонкая лира,

ловушки с успехом и пайкой бесплатного сыра.

Сошлемся на то, что меняется истины ценность,

хотя объяснит неудачу обычная леность.

Отдать надо должное, мир раздвигает пределы.

В его всеобъемлющей матрице тают пробелы.

Спеша в постижении смысла новейших открытий,

мы сами дуреем от собственной умственной прыти.

Что базисным было вчера, нынче спорно и мелко.

«Двуполость» уже оскорбление прав человека,

а знания, уровень коих всегда был в престиже,

частенько нужны как в известных местах пассатижи.

Но снова и снова своим джентльменским набором

какую-то музу завлечь попытаюсь напором.

Опять же в условиях тонкого очень момента:

пока не прописаны все типажи «харассмента».

Уносятся в прошлое образы крепких традиций,

как необходимо душе чтобы выжить — трудиться;

и что человека труд вылепил из обезьяны,

хоть, впрочем, в теории этой сплошные изъяны.

Короче, нет вечного в мире и это константа;

и, как не рисуйся, нам образ один — дилетанта.

Но именно здесь убегу от тоски монологов —

морали, решения, выводов, прочих итогов.

Удача не черт, чтобы — как заикнешься — являться.

Эх, слышу, зовут. Просят чем-то полезным заняться.