Тамара ТОНИНА (г. Чита) РАЙ ВЕРЫ АЛЕКСЕЕВНЫ

Погас апрельский день; природа праздновала возвращение весны. Днем было тепло, на синем небе ярко светило солнце, но к вечеру становилось свежо. В квартире Ефимовых готовились ко сну. Катя закрыла на ночь балконную дверь в большой комнате, где спала сама и пошла в маленькую комнату, где жила ее мать Вера Алексеевна.

Мать сидела на кровати и смотрела телевизор.

— Мам, время принимать лекарство. Ну как ноги, полегче от нового лекарства или нет? — спросила Катя.

— Чего на меня на старую переводить лекарство? Все равно помирать. А чего не помираю, сама не знаю. Только мучаюсь и тебя мучаю. Николай звонил? — вспомнила вдруг зятя.

— Нет, не звонил эту неделю, — Катя налила в стакан воды, подала матери воду и таблетки. — Раз врач прописал, значит надо пить. Давай, пей, а то спать будешь плохо.

Потом выключила телевизор, пошла к двери, обернулась:

— Спокойной ночи, мама. Если что понадобится, стучи в стену.

Катя пошла в свою комнату, переоделась в ночную рубашку, выпила свои таблетки на ночь, выключила свет и легла спать. В квартире стало тихо и темно, только слабый свет уличных фонарей проникал через окна в узкие промежутки между шторами.

Других жильцов в квартире не было. Мать и дочь жили вместе второй месяц. Раньше в этой комнате, где жила сейчас мать, обитал Катин сын Михаил. Сначала один, а потом с женой Татьяной. Жить с молодыми Кате не понравилось. Она перестала чувствовать себя свободно и комфортно в собственной квартире с тех пор, как однажды, не стучась, открыла дверь в комнату молодых, чтобы позвать их ужинать, а они в это время страстно целовались.

«Да и вообще, почему я должна готовить еду на их семью? Раз взрослые, раз поженились, то и бытовые вопросы пусть сами решают», — рассуждала Катя. Матери было уже восемьдесят лет. Передвигалась она с трудом, ее замучил суставной артроз, или, как она сама выражалась, «подагра». Жила она на четвертом этаже в однокомнатной квартире, и спуститься в магазин или аптеку, а потом снова подняться на четвертый этаж было для нее сложным делом. Кате приходилось ездить в другой район города к матери, делать покупки, убирать квартиру. На это уходила уйма времени и сил.

Катя стала уговаривать мать переехать жить к ней, а молодых Мишу и Таню поселить в ее квартиру. Мать долго отказывалась, сначала под предлогом, что если они не уживутся с Катей, то она, оставшись без своего угла, будет вынуждена идти в дом престарелых. На что Катя ей сказала, что документально ничего делаться не будет, как она была хозяйкой квартиры, так и останется. Не захочет жить у нее, всегда можно будет сделать обратный ход. Потом мать стала говорить, что ведь Катя еще молодая, вдруг захочет устроить свою личную жизнь, а она явится помехой. При воспоминании о неопределенном положении Кати у Веры Алексеевны всегда портилось настроение. Она начинала высказывать град упреков в адрес зятя Николая, потом доставалось и Кате:

— Ты возьми и разведись официально, позвони Николаю, переговорите, а то он то на пять месяцев уезжал, появился как красно солнышко, и опять его нет уж четыре месяца. А ты ни вдова, ни разведенная, а ведь ты молодая, можешь еще жизнь себе устроить. И, самое главное, почему ты не послала Колю ко мне, уж я то бы его переубедила!

На что Катя ей каждый раз говорила:

— Мама, ну какая же я молодая, через полгода на пенсию оформляться. Переубедить Колю я переубеждала, и не смогла. И ты бы не смогла. А насчет моего замужества можешь не беспокоиться, влюбиться в таком возрасте я не влюблюсь, а так просто чего огород городить, ты же меня знаешь.

Вера Алексеевна в конце концов осознала, как Кате тяжело жить на два дома, согласилась и переехала к дочери.

Событие, о котором говорили мать и дочь, произошло в октябре двухтысячного года, до этого события Коля Ефимов с мая по октябрь работал на восстановлении главного храма Антониево-Дымского мужского монастыря в Ленинградской области. Его позвал туда работать бывший сослуживец Муратов Дима. Оба были безработными уже пять лет. Раньше работали слесарями на станкостроительном заводе. Завод был старейшим предприятием города, выпускал детали машин для текстильных, писчебумажных, сахарных предприятий. Гордостью завода были металлорежущие станки собственной конструкции. Перестройку завод не пережил. Когда задолженность завода перед кредиторами и собственным персоналом не погашалась более трех месяцев, началась процедура банкротства. С персоналом директор рассчитался очень быстро, вывез все станки, металлические детали в Китай и продал как металлолом. На вырученные деньги там же в Китае закупил куртки, кроссовки, спортивные костюмы, майки и футболки по оптовым ценам. Наценку на купленный товар сделал огромную и выдал зарплату за три месяца ширпотребом. Но подписи рабочих собрал в ведомостях на заработную плату как полагается, и все — он чист перед персоналом. Все было сделано так, что и не подкопаешься. Всех уволили, армия безработных пополнилась на триста человек. А здания завода ушли в администрацию города в счет погашения налогов и поставщикам за поставленную продукцию. Через некоторое время в пустых цехах появились склады и торговые комплексы. Сам же директор продал свою квартиру и уехал со всей семьей жить в Москву. Как потом узнали, он и сыну старшему купил там отдельную квартиру.

До этого события в городе закрылось большое текстильное предприятие, потом еще один завод. Тысячи людей остались без работы. Женщинам повезло больше в этой ситуации, потому что в городе как грибы после дождя стали открываться магазины, парикмахерские, фруктовые киоски. Мужикам работы не было совсем.

То, о чем говорил главный двигатель и локомотив перестройки Горбачев Михаил Сергеевич, сбылось с точностью наоборот. Он говорил, что надо перестроиться так, чтобы мужчина зарабатывал больше, а женщина работала, но не много, а большую часть своего времени посвящала семье и детям. На деле получилось наоборот, в большинстве случаев работали одни женщины, на свою очень скромную заработную плату содержали и себя, и детей, и того же мужа. А про воспитание детей надо было вообще забыть, потому что новоявленные «новые русские» требовали забыть законы о труде.

Всех уволенных с завода обязали встать на учет в городской фонд занятости. Пошли вставать на учет в один день всей бригадой. Бригадир Дима Муратов, слесари Коля Ефимов, Саша Сидельников, Толя Маккавеев и Боря Ильченко, придя в фонд занятости, просили поставить их на учет как бригаду, а вдруг где-то понадобится бригада опытных слесарей.

Чего только не пережили люди за пять лет перестройки, и голод, и талоны, и возникновение новых двух классов общества — бомжей и аферистов, и леденящие душу заказные убийства по подъездам. А главное, отсутствие цели и недоумение людей, у которых в голове вертелся вопрос: «Что это? Все? Созидать больше не будем? Эта жизнь уже навсегда? Что-то более светлое, пусть не коммунизм, а хотя бы общество без бомжей и без аферистов разве не в силах нам построить?» И все равно в душах людей жила надежда, что все эти явления временные, что настанет время, когда стране понадобится их рабочий опыт.

Им сказали, что каждого поставят на учет индивидуально, и каждый индивидуально будет искать себе работу. Начались настоящие мытарства. Два раза в месяц надо было обойти несколько предприятий города в поисках работы, поставить на бланк печать отдела кадров, что нет, не требуются работники. И вот полуголодные люди стали метаться по городу, чтобы поставить эти печати, причем ходить по городу пришлось пешком, так как и на проезд в общественном транспорте денег не было.

От этой бесполезной беготни умер от инфаркта Толя Маккавеев. Он был самый старший в бригаде, на момент сокращения с завода ему исполнилось пятьдесят пять лет. Ходили слухи, что безработным женщинам возрастом от пятидесяти лет и старше, а мужчинам от пятидесяти пяти фонд занятости оформит пенсии, но все это оказалось только слухами.

Не успели похоронить Толю, отравился суррогатным алкоголем и умер Боря Ильченко. Решил помянуть Толю на девятый день после смерти вместе со своим соседом. Купили самой дешевой водки, выпили, помянули и сами отправились к праотцам.

Царица небесная, пресвятая Богородица, прими с теплою любовью в обители небесные своих рабов, окончивших жизнь свою в темное перестроечное время. Это были скромные добрые работящие люди. Им и даром не надо было устриц, фуа-гра, сыра пармезан, они ели борщ с хлебом, картошку и капусту. Лишенные и этого малого, они не знали, что можно объединиться с такими же бедолагами, и, сметая на своем пути границы, проситься на пособие в другие страны. Они умерли молча от голода и болезней. Царствие им небесное.

Первым устроился на работу Саша Сидельников, ему было всего тридцать пять лет, его позвали работать слесарем на станцию технического осмотра автомобилей. Колю Ефимова и Диму Муратова никуда не брали из-за возраста. Диме было полных пятьдесят, Коле сорок девять с половиной.

Хорошо, что Катя работала диспетчером аварийной службы в горводоканале. Ее предприятие не ликвидировалось, без воды ведь город не оставишь.

Так и жили втроем на очень скромную Катину заработную плату. Потом в городе появилась газета «Вся реклама». Люди помещали там различные объявления, причем очень много появилось объявлений с предложениями оказания бытовых услуг. И это работало, как свидетельствовали многие знакомые. Дима с Колей тоже дали объявление, даже два. Одно гласило: «Ремонт квартир. Штукатурка, выравнивание стен, обои, линолеум, сантехника», в другом предлагалось: «Замена и установка замков на деревянные, металлические и гаражные ворота. Мелкий сварочный ремонт, утепление. Работаем без выходных». Сотовых телефонов тогда еще не было. Телефон в объявлениях указали городской Колиной квартиры. Заявки стала принимать Катя, благо она работала в смену, да и Миша был уже большим.

Потихоньку стали поступать заказы. В дальнейшем дела как начинались потихоньку, так и продолжались потихоньку, так как конкуренция в этой нише была огромной. В город понаехали рабочие из Средней Азии и из Китая. Но появилось дело и деньги, хоть небольшие, но все-таки лучше, чем совсем ничего.

Так прошло четыре с половиной года. Весной двухтысячного Дима вдруг сказал:

— Мне звонил вчера деверь из Ленинграда, ну из Санкт-Петербурга, зовет на лето поработать в монастыре. Это в Ленинградской области, недалеко от города Тихвин. Восстанавливают уже пять лет.

Потом достал бумажку и прочитал:

— Антониево-Дымский Свято-Троицкий мужской монастырь. Вот как называется. В это лето начнут восстанавливать главный храм. Заработка не обещают, но кормить будут, и жилье предоставят бесплатно. Может рванем на месяц? В Ленинград, ну этот Санкт-Петербург. Как ты думаешь?

На Колю напало юношеское желание попутешествовать, ведь так давно никуда не ездили, и он воскликнул:

— Ну, конечно, поедем. Поработаем с месяц, зато и Тихвин посмотрим, и Санкт-Петербург. Я там ни разу не был. Звони своему деверю, соглашайся.

— А на чем поедем? Сейчас хоть поезд, хоть самолет, цена одинаковая.

— На самолет часто скидки объявляют, ты дату не называй, когда приедем. Скажи, как скидку объявят, так прилетим. Скоро Первое мая, там День Победы, должна быть акция.

Катя не возражала против поездки Коли в Ленинградскую область, в самом деле, должна быть небольшая передышка у человека, ведь как известно лучший отдых — это перемена места.

У Димы в семье тоже не возражали. У него недавно родилась внучка, жене было не до него. Он сам, его жена, дочь, зять и теперь маленький ребенок, все жили в двухкомнатной квартире, которую он получил в советские времена от завода.

Местная авиакомпания на День Победы объявила скидки, и десятого мая Коля с Димой полетели восстанавливать монастырь. Коля позвонил из Тихвина в середине июня, сказал, что останется работать до конца июля, в конце июля позвонил и сказал, что остается до конца августа, а в конце августа сообщил, что остается до середины октября.

Вера Алексеевна уж выразила мысль, мол, не нашел ли он там себе новую жену. С чем Катя не согласилась и сказала, что по нынешним временам востребованы только богатые женихи, а Коля беден, немолод и здоровьем не блещет.

Не предупредив о приезде, Коля приехал в конце октября, рано утром. Позвонил в дверь, Катя спросила:

— Кто там?

И услышала знакомый голос:

— Открывай, свои.

Катя открыла и на мгновенье остолбенела. Перед ней стоял совершенно преображенный Коля. Первое, что бросилось в глаза, это седая коротенькая борода, от одного уха до другого, и усы. Коля зашел в квартиру и просто сказал:

— Здравствуй, Катя, — обнял жену и поцеловал.

— Слава богу, наконец-то приехал! Почему так долго?

— Об этом разговор потом, ну как вы, все ли в порядке? Миша где?

— Миши нет дома, уехал на дачу, на шашлыки со своей новой ухажеркой, Таней зовут. А в порядке не все, смеситель в ванной капает, я Мише сказала, он покрутился, ничего не сделал, пластмассовую мисочку на край ванны под смеситель поставил, вот и все дела. Мясо не смогли на мясорубке прокрутить, хотела пельмешек сделать и не сделала, а так вроде все в порядке.

— Все гуляет, жениться-то не собирается? — спросил Коля, переобуваясь в домашние тапочки.

— Молчит про женитьбу. А чего жениться, от девок отбоя нет, так просто с ним живут.

— Как у него с работой? Работает?

— Работает, торгует запчастями на авторынке. Он там у хозяина и экспедитор, и продавец. По крайней мере, денег с меня не спрашивает, а еще и мне дает на продукты.

— Слава богу, гора с плеч.

Коля зашел в ванную, вышел и говорит:

— Смеситель новый сегодня куплю и поставлю. А мясорубка механическая — это прошлый век. Сейчас много электрических продается, тоже купим сегодня. Заработали немного в самом Тихвине. Ну, давай завтракать и пошли по магазинам.

Стоял тихий солнечный октябрьский денек. С деревьев срывались и падали под ноги желтые листья. Произведя нужные покупки, Коля с Катей пешком пошли на авторынок. Миша был на рабочем месте, увидев отца, обрадовался:

— С возвращением, волонтер! Долго же ты волонтировал. О, и бороду отрастил. Мам, а идет отцу борода, скажи-ка.

— Не знаю, не могу привыкнуть пока.

Узнав, что отец с матерью купили электрическую мясорубку и мяса, и что на ужин будут свои домашние пельмени, Миша пообещал к ужину прибыть.

Ужин удался на славу. Вместе с Колей в четыре руки налепили пельменей, один сделали с сюрпризом — в мясо насыпали много-много перца. Катя напекла блинов и нафаршировала их остатками фарша. Коля сделал вывод, что все пресное и сбегал в магазин за селедкой, отварили еще картошки. Михаил явился на ужин с бутылкой Кагора. Родители у Михаила были непьющие, но по маленькой рюмочке выпили за встречу. Пельмень с сюрпризом достался Мише. Пока он чихал и кашлял, Катя ему сказала:

— Это тебе знак, что что-то случится в твоей жизни. А вообще-то не верь никаким знакам, это просто шутка, розыгрыш.

Потом сели пить чай. Вдруг Николай встал из-за стола, подошел к окну и сказал:

— А зря ты, Катя, говоришь, что не существует знаков, мне недавно был знак. И вообще, пока все дома, хочу сообщить вам о своем решении, а вернее посоветоваться с вами. Мне был знак… Ну, в общем, я решил принять постриг, стать монахом в монастыре, который мы восстанавливали.

— Капец, — произнес Миша.

— Ты это серьезно? — встрепенулась Катя.

— Да уж куда серьезней. Сначала послушником поступлю, потом постриг приму. Я вам сейчас знак расскажу, вы поймете. Прилетели мы в Санкт-Петербург, нас в аэропорту встретил деверь Муратова и повез нас сразу в монастырь. Ну, приехали, нас принял игумен Митрофан. Распорядился поселить нас в хозяйственный блок, накормить, потом игумен вызвал нас на беседу, каждого отдельно, поговорил, расспросил о семье, где работал, о том, что можешь делать. Потом позже почти каждый день разговаривали с ним. За эти пять месяцев во мне многое разрушилось, но многое и воздвиглось. Да, про знак. Это было в самую первую ночь. Уснул я, и снится мне сон. Как будто приходит ко мне дед Семен в эту самую комнату в монастыре и говорит:

— Что, Коля, решил на бога поработать? Молоток, хвалю. Поработай, поработай, пока сила есть. И главное, вместо «молодец» говорит «молоток». А так ведь только дед Семен говорил. Ну, и подумал, а ведь это знак мне, я обязан теперь на бога поработать.

— А если бы ты пошел работать в библиотеку или в школу, это значит не на бога, да? — спросила Катя.

— Ну как ты можешь сравнивать какую-то библиотеку или даже школу с монастырем, тут даже никакого сравнения нет! — возмутился Коля.

— Как это нет, очень даже есть, ведь первые книги появились в монастырях и первые школы тоже возникли при церквях. А вообще, ты как-то сильно преувеличиваешь значение церкви.

Тут уже вмешался Миша:

— Мама, ты здесь не права. Сейчас почти весь народ верующий, все ходят в церковь, праздники соблюдают. И ученые доказали, что вся вселенная произошла от большого взрыва. Взрыв произошел от такой силы энергии, какую люди не в силах создать.

— Да я не про это. Я сама верю в то, что разум создал жизнь и с какой-то целью. Я про то, что церковь была истоком той полноводной реки, которая включает в себя школы, библиотеки, театры, кино, телевидение.

Коля аж руки вверх поднял:

— Ну, ты и сказала. Кино и телевидение из церкви! Да они, скорей, научат, как преступление совершить, и самое главное, как следы замести.

— Тем не менее, это так. По образу и подобию церковных книг стали возникать книги про жизнь обычных людей, а дальше-больше, и до кино дошло. Ленин решил разогнать церковь, а кино сделать воспитательным инструментом. Сталин, перед тем, как выпустить фильм на экраны, сам лично просматривал. А сейчас снимают все подряд, воспитательную функцию кино утратило, вот и стали церковь поднимать.

Коля засмеялся:

— Вот видишь, начали издалека, а в конце концов пришли к выводу, что нужны сегодня и церкви, и монастыри.

И тут черт дернул Катю за язык, и она сказала:

— Конечно, сейчас при такой безработице, когда после сорока никуда не устроишься, нужен же приют для тех, кто не вписался в перестройку.

Коля сразу же помрачнел как туча, потом пошел в прихожую и стал одеваться.

— Ты куда собрался? — спросила Катя.

— Поеду в центральную кассу аэрофлота, узнаю, когда рейс до Санкт-Петербурга.

— Ты что, обиделся? Я тебя и вовсе не имела в виду. Ты сам подумай, у тебя есть квартира, все, что нужно для жизни, пусть не новое, но есть. Холодильник есть, телевизор есть, диван есть, печка газовая есть, посуда. Чего еще надо? Чего ты в голову себе вбил «поработать на бога, поработать на бога»? А сон твой ничего не значит. О чем думаешь, то и снится. Иди лучше еще стакан чаю выпей. Все конфеты попробовал? — Катя развернула фантик и стала есть конфету. — Вот уж чему пошла на пользу перестройка, так это кондитерским фабрикам, куча новых конфет появилась и много вкусных.

Небо за окном стало темно-фиолетовым, на город надвигалась ночь. Катя включила свет на кухне и задернула занавески:

— Поздно уже, все справочные закрылись, завтра будешь узнавать.

Коля подошел к окну, отодвинул штору и пошел раздеваться. Потом налил себе кружку чая и сел к столу. Тут наевшийся и напившийся Миша объявил, что идет спать, так как ему завтра ни свет ни заря ехать на контейнерную площадку получать груз, и ушел. Коля с Катей остались одни. В маленькой кухне было очень жарко. Катя открыла форточку и подставила лицо под струю прохладного воздуха.

— Знаешь, Катя, я и не знал, что ты можешь быть такой злой. По больному месту шарахнула, и хоть бы что.

Катя закрыла форточку и повернулась лицом к Николаю:

— А ты не шарахнул, заявив такое? Уйдет он, видите ли, в монастырь. То ли смеяться, то ли плакать. Ты же всю жизнь неверующий был, скоро же тебя обработали.

— Никто меня не обрабатывал, я сам почувствовал единение с этим миром, мне впервые за много лет стало легко на душе. А ты, Катя, все как-то против бога выступаешь. А ведь Господь любит тех, кто благоугождает ему, того он сохранит отныне и до века.

Катя только вздохнула:

— А хочешь я тебе скажу, что именно тебя привлекло в этом монастыре?

— Ну, скажи.

— Тебя привлекло, что ты опять попал в коллектив, это первое. А второе, цель очень красивая, восстановление монастыря, противно же работать на прибыль какого-то дяди. Вот это тебе и нравится. А насчет того, почему я без трепета о церкви говорю, я тебе поясню. Помнишь, сегодня Миша сказал: ученые открыли, что вся вселенная образовалась от большого взрыва и все поверили в бога. Про это передача была по телевизору и в газете писали. А я из всей этой информации сделала другой вывод. Весь этот взрыв мог сделать только ученый, физик и математик, а может, группа ученых. И еще я уверена, что если эти ученые создали такой многообразный животный мир, то и разумный мир ничуть не меньше, просто мы их не видим, как, допустим, жирафы не подозревают о существовании тюленей.

Коля внимательно, не перебивая, слушал. Когда Катя замолчала, сказал:

— Я с тобой полностью согласен, под каждым словом подпишусь, но есть маленькое «но»: а кто создал тех, кто нас создал?

На это Катя не нашла ответа и стала молча мыть посуду, и тут только ощутила, как она устала от этого дня. Ночью долго не могла уснуть, в мозгу крутилась одна и та же мысль: а если правда Коля настроился жить в монастыре, а как же она? И в то же время вдруг поняла, как Коле было трудно морально все последние пять лет находиться в статусе безработного. Все ее существо охватило чувство безнадежности. Потом твердо решила: хватит вести научно-философские беседы, надо на землю спускаться!

Утром в конце завтрака Катя начала разговор:

— Тебя пять месяцев не было, а мы за тебя все коммунальные платили.

Коля дернулся, Катя, не дав ему раскрыть рта, продолжала:

— Я не деньгами упрекаю, боже упаси, но согласись — глупо выкидывать деньги за то, чем не пользуешься, а потом мы ведь хотели приватизировать квартиру. Возникает вопрос, на кого будем приватизировать. Ты основной квартиросъемщик, квартиру тебе завод давал, ордер на тебя выписан, так что все эти дела по приватизации только ты можешь делать.

Николай задумался:

— Да, ты права. Но сейчас я не успеваю, мы ведь с Муратовым прилетели, потому что труб нет, и электроды закончились. Через неделю будем звонить, если фронт работ есть, то вылетаем. Два дня считай уже прошли.

— И сколько опять там будешь?

— Ничего сказать не могу, работы еще много. Как закончим, так приеду.

У Кати отлегло от сердца:

— Ты, пожалуйста, съезди к маме, узнай, что ей надо, она тебе список напишет. Купишь все по списку, надо картошки ей купить побольше, чтобы потом не тягаться на четвертый этаж, и спроси ее, будет она солить капусту или не будет.

Коля поехал к Вере Алексеевне и все сделал, как просила Катя. На другой день поехал проведать свою старшую сестру Наталью, которая проживала на маленькой железнодорожной станции. Наталья жила совсем одна и очень обрадовалась приезду брата. Планировал Коля побыть у нее два дня, а получилось четыре. Наталья купила непиленого леса целую машину, что было гораздо дешевле, чем машина дров, а Коля перепилил весь лес на дрова.

Приехав домой, Коля стал рассказывать Кате, как тяжело живет Наталья и остальные старики в деревне. На что Катя мгновенно отреагировала:

— Вот видишь, сколько проблем. А ты — монастырь, монастырь. Лучше бы эти деньги на изобретение топлива для печек направили. Изобрел бы кто-нибудь дешевое топливо, мешок стоимостью как булка хлеба, вот бы спасибо ему. И старухи в родных местах бы век дожили.

Побыв дома два дня, Коля улетел обратно в Ленинградскую область.

В свой выходной Катя поехала к матери убрать квартиру. Моя пол и вытирая пыль, стала рассказывать матери про сон, который рассказал Коля, про его планы, про спор, который возник между ними. Сказать, что услышанная новость поразила Веру Алексеевну, это ничего не сказать. Она просто пришла в волнение и стала рассуждать:

— Да что ж такое произошло с нашим народом, почему такое огромное количество людей в одночасье стали верующими? У нас в подъезде все перекрестились, детей окрестили. Я помню после войны огромное количество сект появилось, с ними борьбу организовали. Так туда вдовы в основном ходили, а сейчас ни войны не было, ни вдов нет. Почему взрослые люди, бывшие атеисты, стали вдруг верующими?

— Не знаю, мама, такая мода пошла.

— Мода здесь ни при чем. В начале двадцатого века все аналогично произошло, только наоборот. В царской России Закон Божий был обязательным предметом не только в церковно-приходских школах, но и в гимназиях и в реальных училищах. И вдруг основная масса людей не стала верить в бога и спокойно наблюдала, как власть разрушает церкви. Что на них подействовало или кто? Кто-то живущий на земле, а может, из космоса?

— Не говори, мама, странно, еще как странно. Если бы несколько тысяч людей резко переменили свое мировоззрение, то еще бы ладно, а то миллионы людей.

— Но Коля… это ж надо! Как же я вовремя не узнала про его замыслы, ведь он был у меня, картошки мне купил, лекарство, хлеба, молока. Уж я бы его убедила.

— Да нет же, не убедила бы. Как?

— А вот как, — Вера Алексеевна достала из тумбочки журнал и подала его Кате.

На обложке журнала красовалась пара, мужчина и девушка. Мужчина был известен всему народу, это был очень высокопоставленный чиновник из Москвы. Он сидел на стуле в синем форменном мундире, на коленях у него сидела девушка лет на тридцать моложе его. Краткая надпись под фотографией сообщала, что это новая жена чиновника и что у них недавно состоялась свадьба.

— Ну и что. Это сейчас сплошь и рядом. Что тут можно сказать?

— А то, что религия у нас сама по себе, а жизнь сама по себе. Раньше при коммунистах требовали от людей, работающих на руководящих постах, соблюдения хотя бы видимости заповеди «не прелюбодействуй», а сказать, что есть такая заповедь, не могли, на религию вообще нельзя было ссылаться. Помню, у нас в водоснабжении главный инженер завел молоденькую любовницу и ушел из семьи. Его жена написала заявление в партком, собрали собрание, стали разбирать, а он говорит, а где это, мол, записано законодательно, что я не могу завести вторую семью. Тогда наш парторг Сан Саныч достает брошюру и говорит:

— А вот на основании чего. Моральный кодекс строителя коммунизма.

И зачитывает ему два пункта. У меня эта брошюра сохранилась, сейчас я ее найду.

Вера Алексеевна полезла в тумбочку, перебрала стопку бумаг и показала Кате брошюру:

— Почитай пока, а я очки поищу.

Катя взяла брошюру, год издания 1961, бумага очень хорошего качества, за тридцать девять лет даже не пожелтела. В Кодексе двенадцать пунктов, все изложенные там принципы ей очень хорошо знакомы, только подзабылись: «каждый за всех, и все за одного», «человек человеку друг, товарищ и брат», «кто не работает, тот не ест».

Прочитала и подумала, какие же хорошие, доброжелательные люди писали все это.

Тут подошла Вера Алексеевна с очками, забрала у Кати брошюру и пробежала текст глазами.

— Да, вот Сан Саныч зачитал седьмой и восьмой пункт: «Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни. Взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей». А этот инженер и говорит: «Да, я согласен все это исполнять, только в союзе с новой женой». Так ни к чему и не пришли. Из партии его исключили и с должности сняли.

— Слишком многословные и туманные эти пункты. В библии лучше сказано, только ни при какой власти ни те, ни те не будут исполняться.

— Так я к этому и веду. Зачем Коле портить свою жизнь, молиться, просить Бога улучшить жизнь, если все это попусту. А знаешь, хочется, чтобы религия, мораль и правила жизни шли нога в ногу.

— Ты неисправимая фантазерка, идеалистка и мечтательница.

Вера Алексеевна такой и была, потому что она была продуктом своего времени. Она всю жизнь проработала бухгалтером в городской службе водоснабжения и водоотведения. Оставшись вдовой в сорок восемь лет, все свободное время посвятила общественной работе. Вела всю секретарскую и протокольную работу на профсоюзных и партийных собраниях предприятия. И свою дочь Катю она пристроила на работу диспетчером. У Кати было высшее педагогическое образование, она двадцать лет проработала в школе преподавателем географии. Кроме этого вела классное руководство. Работа с детьми и особенно с их родителями очень нервная, у Кати после двадцати лет работы в школе началась гипертония. Вера Алексеевна попросила кадровичку подыскать место для дочери, и та нашла ей место диспетчера.

Два дня моросил мелкий осенний дождь, Вера Алексеевна даже на балкон не выходила, боялась сырости. А потом свинцовые тучи умчались, выглянуло еще теплое осеннее солнце. Вера Алексеевна решила выйти на улицу и дойти до ближайшей аптеки.

Вышла во двор и сразу увидела трех соседок. Соседки были старушками такого же примерно возраста как Вера Алексеевна. Они сидели на скамейке под черемухой. Скамейка была построена в форме буквы «Г», женщины придвинулись поближе друг к другу:

— Присаживайся, Лексевна, — гостеприимно предложила Ольга из восемнадцатой квартиры, — ты куда лыжи навострила?

— Хочу сходить в аптеку. Надо спросить аптекаршу, может какие новые действенные есть мази от ревматизма?

Ольга засмеялась:

— Она тебе посоветует, как же. Самую дорогую мазь постарается втюрить. Это к врачу надо идти, покупать то, что медицина посоветует.

Тут вмешалась в разговор Ирина Петровна из сороковой квартиры:

— Девочки, это тоже бесполезно. Врач выпишет обязательно импортное лекарство, раза в четыре дороже нашего.

— Не нужно ходить по врачам и аптекам, надо народными средствами лечиться, — высказала свое мнение Надя из тридцать второй квартиры. — И в церковь сходить, свечку Николаю-угоднику поставить, вот и вылечишься.

Вера Алексеевна встрепенулась:

— Надя, ты же всю жизнь была неверующая. Проработала всю жизнь в детском саду. Ты что, родителям заболевших детей тоже такой совет давала?

— Нет, не давала, нельзя было. Меня бы уволили сразу, а сейчас разрешили, и хорошо. Заболел или в семье что-то неладно, пошел, помолился, и легче на душе стало.

— Ничего не пойму, что за поветрие такое. У меня тоже зять Николай верующий стал. А бабушки-старушки? Что же такое подействовало на народ, что одновременно все поверили в бога?

Ирина Петровна сказала:

— Инопланетяне, кто же еще. По телевизору была передача по Рен ТВ, так там говорили, что во всем виноваты микробы, то ли они сами инопланетяне, то ли те их насылают. Эти микробы проникают в мозг человека и действуют на сознание.

Ольга стала смеяться:

— Ой, не смешите меня! Инопланетяне, вот где смех-то! Это Кашпировский всех загипнотизировал. Его американцы подготовили по просьбе нашей верхушки партийной. Им захотелось миллионерами стать. Пока народ рассматривал, рассасываются швы или нет, все предприятия, что прибыль приносят, приватизировали. А народ подумал, что раз чудеса бывают, это бог такие способности дает людям, вот и пошли в церковь.

Тут снова заговорила Надя:

— А я ведь и вправду родителям давала советы, и неоднократно. Бывает, ребенок уже большой, в старшей группе, а в сончас опрудится. Как тут быть? Ни один врач не поможет. Начинаю разговаривать с родителями, а они сообщают, что и ночью такое бывает. Я их посылаю к бабке, она на Острове за рекой жила. Те поедут, три раза сходят к бабке, и все нормально становится. Значит, бог-то есть. А уж родители как мне были благодарны… Вера, не ходи в аптеку, я тебе дам настой на березовых почках, будешь его и пить и суставы мазать.

Вера Алексеевна с Надей пошли в дом за настойкой, а Ольга с Ириной Петровной еще долго о чем-то спорили.

Вскоре Миша объявил матери, что решил жениться, им надоело с Таней ездить по дачам, и Таня переехала жить к ним. Брак, правда, был без оформления отношений в государственном учреждении, но если девушка согласна, то ничего тут не скажешь.

Потом сделали родственный обмен, и вот уже второй месяц Вера Алексеевна живет у Кати. Ей здесь веселее и спокойней за Катю.

Однажды, когда Катя была на работе, на домашний телефон позвонил Коля, он и раньше звонил, интересовался, как идут дела в семье. Трубку взяла Вера Алексеевна. Узнав, что Катя на работе, расстроился:

— Как же так, я от последнего звонка смены отсчитал, по моим подсчетам она должна сегодня отдыхать.

— У них там заболел кто-то, все смены перемешались.

— Ну ладно. Как вы? Как здоровье?

— Спасибо, хорошо, — ответила Вера Алексеевна, хотя сама с трудом встала с постели и дошла до прихожей.

— Каждый день молюсь за вас, и за Катю, и за Мишу.

И тут в душе Веры Алексеевны взыграли дух атеизма, взращенный с пионерских времен, и раздражение от услышанных утром новостей, и она сказала:

— А кто у вас там за Россию молится? Опять все подорожало, и очередной дом инвалидов сгорел, жертв полно.

Коля помолчал, потом сказал:

—До свидания. — И положил трубку.

Пошла в свою комнату, ворча по дороге:

— Молятся они… Хоть замолись, а если ничего не делать, да если ученые перестанут изобретать, вся жизнь замрет…

Прошел еще месяц. В одну из ночей на Веру Алексеевну напала бессонница. Как всегда на ночь, Катя дала ей лекарство, но оно не помогло. Вера Алексеевна подошла к окну и долго смотрела в черное беззвездное весеннее небо, потом опять легла и стала смотреть на тени, играющие на потолке. Закрыла глаза и снова попыталась заснуть, но сон не шел. В голову лезли разные мысли, не первый раз возникли мысли и о смерти. Вера Алексеевна включила телевизор, сделала звук тихо-тихо, чтобы не разбудить Катю, но смотреть по телевизору было нечего. На одном канале шел эротический фильм, на другом фантастика, на третьем фильм ужасов.

Выключила телевизор, легла опять. Вдруг на противоположной стене появился женский силуэт, обозначался он только мерцающими точками по контуру. Силуэт приблизился к кровати и приятный женский голос произнес:

— Здравствуй, Вера.

— Кто здесь? — испуганно спросила Вера Алексеевна.

— Не пугайся, я твой ангел-хранитель и тебе желаю только добра.

И действительно по комнате будто разлилась благодать, у Веры Алексеевны прошли все боли, стало легко и радостно на душе.

— Не помогают тебе лекарства?

— Помогают, но на короткий срок.

— А ты рай себе создай в воображении и в сердце опусти; когда будет тяжело, туда спускайся, — посоветовала ангел.

— Как же я его создам, ведь он уже есть. Я на картине видела, фруктовый сад, а в нем стоят Адам и Ева.

— Это рай в воображении художника. А ты бы хотела в таком раю после смерти много-много лет прожить? Ведь тебе рай полагается, ты никого не убила, не покалечила, не воровала, не прелюбодействовала, жила скромно, вырастила хорошую дочь.

— Много-много лет голая в саду? Нет, я такого рая не хочу.

— Ну так придумай себе рай, — посоветовала ангел и исчезла.

Вера Алексеевна задумалась. А действительно, вдруг это правда? В каком раю она будет долго-долго жить после смерти? Голая в фруктовом саду — отметается сразу. Красивые и добрые миры — это мультяшные. Вот бы жить в таком мире в виде дюймовочки с крылышками. Только никакой зимы. Все время лето, и она перелетает с цветка на цветок, а цветы необыкновенной красоты. Представляла-представляла и уснула.

Проснувшись утром, вспомнила про появление ангела и решила, что это был сон. Но прошел день, потом вечер, наступила ночь. Опять на Веру Алексеевну напала бессонница.

«А если опять рай для себя строить?» Вообразила себя чеховской девушкой с книгой в руках, в шляпке на голове, поместье в духе «Дома с мезонином», вокруг поля, леса, сад возле дома. Она целый день гуляет, любуется красотами окружающего мира, потом сидит в саду, грызет яблоко, читает. Хорошо. Это лучше, чем мультяшный мир, так, пожалуй, можно прожить целую вечность.

Эта игра понравилась Вере Алексеевне. Жизнь приобрела другие краски. То она живет в образе герцогини в замке, то на тропическом острове в океане, то спортсменкой в альпийских горах мчится с крутого склона.

Но потом, после многочисленных экспериментов, в голове засела одна и та же картинка, и каждый день только обрастала какими-то деталями.

Это была деревня в одну улицу, с одной стороны находился грибной лес, а с другой кристально чистое озеро. На улице стояли одинаковые одноэтажные дома из цветного кирпича, перед домом — газон с цветами, позади — фруктовый сад. На улице живут только приятные ей люди и ее дочь Катя.

Сама она живет со своим покойным мужем Андреем, они работают недалеко от деревни, каждое утро туда их увозит автобус. Работают всего четыре часа. Потом приезжают, обедают, отдыхают, идут поработать в сад. Она жарит пирожки с картошкой и с мясом, ее внук Миша-подросток катается по улице на велосипеде. Прибегает к ней с другом, хватают пирожки, запихивают по карманам и убегают. Она кричит им вслед:

— Нельзя есть всухомятку, идите пить чай.

Но их уже и след простыл.

Однажды ей не захотелось покидать этого рая.

Утром встала Катя, поставила на кухне чайник и пошла будить мать. Мать лежала с закрытыми глазами, рот приоткрыт. Она взяла ее за плечо и вдруг поняла, что мать мертва. Не поверила себе, вызвала скорую помощь.

Приехала бригада медиков. Врач, пожилой мужчина, после осмотра, пошел мыть руки.

Потом сказал Кате:

— Обычное дело. Умерла старушка. Во сне. И не мучилась совсем.

И уехали.

На похороны приехал Коля и остался жить дома.