Георгий ТУРОВНИК (г. Партизанск, Приморский край)

ПАМЯТНИК

Рассказ-быль

До революции колхоз «Имени Коминтерна» был крупным селом. При местном православном храме работала церковно-приходская школа. Здесь же имелись двухклассная школа Министерства народного просвещения с пятилетним сроком обучения, шумная базарная площадь, а невдалеке были проложены железная дорога и оживлённый тракт, которые определяли благосостояние крестьян. Это село носило странное название — Кнутовка. Гражданская война, бандитизм, коллективизация основательно подкосили жизнь сельского труженика, но, несмотря на невзгоды, к концу 50-х годов здесь вырос богатый колхоз.

* * *

Во время Гражданской войны в селе попеременно стояли то красные партизаны, то белые, то интервенты, то казаки атамана Калмыкова, а когда село оставалось свободным, то сюда наведывались хунхузы, бандиты и всякий тёмный люд.

Вот и теперь в зоне действия красных партизанских отрядов вновь появилась банда Колуна. Группа бандитов, состоящая из шестнадцати человек, вторглась в партизанскую зону, они грабили и убивали мирных жителей. Имея кругом своих осведомителей, банда действовала быстро и дерзко. Там, где им добровольно давали корм и лошадей, они никого не трогали, но если их встречали ружейным огнем, то ждать беды. Спустя некоторое время Колун тихой ночью вновь появлялся в непокорной деревне. А утром в одном из домов находили обезображенные трупы хозяев. Эта бессмысленная жестокость была его почерком. Сам он никого не мучил и не убивал — для этого имелись способные к таким делам люди.

Однажды банда Колуна ворвалась в село, бандиты вошли в дом сельского священника, убили его и жену, изнасиловали малолетних дочерей и, забрав все ценное, надругались над трупами хозяев. В другом селе, захватив в доме мужика, живому вспороли живот и вынули внутренности в присутствии его малых детей. Набеги следовали один за другим. Напакостив в партизанских районах, они где-то пережидали, а потом неожиданно появлялись в зоне действия атамана Калмыкова. На территории белых они нападали на небольшие группы военных, или, сев в пассажирский поезд, грабили, а затем убивали пассажиров. После «подвигов» на железной дороге они уходили севернее, где располагались деревни староверов. Староверы не особо дружили с правительственной властью, а с красными партизанами длительное время вели вооруженную борьбу. В каждом староверческом селе были отряды самообороны, которыми руководили опытные фронтовики. Но Колун не боялся приходить и сюда. Оставив в избах староверов кровавые следы, банда на время скрывались в тайге, чтобы, спустя какое-то время, вновь повторить свои вылазки. Бессмысленное зверство возмущало все противоборствующие стороны. Особенно славился этим в банде Колуна китаец Кун, которого звали просто Ваня, потому что только он в совершенстве владел приёмами изощрённых азиатских пыток.

Мужик, которому вспороли живот, оказался отцом троих партизан, что породило в отрядах ропот недовольства. Начальник партизанского Ревштаба был в раздумье: банду нужно срочно ликвидировать, а кого послать? Нужен человек, способный подчинить партизан, умеющий ладить со староверами и в случае необходимости исполнять обязанности дипломата. А где такого среди партизанского моря взять?

— Может Григория Степанова послать? — предложил кто-то из помощников начштаба.

Бывший поручик Степанов сидел под арестом и ждал суда партизанского трибунала. Недавно он без приказа командования отпустил троих пленных казаков. Спасло его от немедленной расправы толпы то, что он был родом из крестьян и многие партизаны хорошо знали не только самого Григория, но и его земляков.

Бывшего офицера привели в штаб под конвоем и объяснили задачу.

— Людей у меня нет, — сразу огорошил его начштаба, — но кое-что придумаем.

Он вызвал человека по фамилии Лотто и отрекомендовал:

— Это очень опытный боец. Будет у тебя комендантом. У него есть ещё двое надёжных людей. Он выполнит любой ваш приказ.

Степанов смерил взглядом светлоголового высокого незнакомца. Особенно поразили глаза — почти совершенно белые, они не выражали ни чувств, ни страха, ни покорности.

— Любой, говорите, приказ выполнит? — спросил Григорий и упёр взгляд в Лото. — А расстрелять человека сможете?

— Сколько? — сухо спросил тот.

— Что сколько?

— Сколько человек нужно расстрелять?

— А если придётся расстрелять пол-отряда?

— Вы, товарищ командир, не сомневайтесь, сколько скажете, столько и расстреляю. Прикажете повесить — повешу.

«Жуткий тип», — подумал Степанов. Представили начальника штаба нового отряда. Это был бородатый счетовод с прииска. Звали его Семён Семёнович. Он провёл всю войну с германцами в окопах, имел чин унтер-офицера, а потому в известных пределах знал военное дело.

— Как же мы впятером будет ловить банду? — поинтересовался бывшей поручик.

* * *

Колун, конечно, с детства не мечтал стать бандитом. Звали его Пётр Иванович Топорков. Происходил он из разночинцев, окончил военное училище, командовал ротой во время русско-японской войны. Был ранен, неоднократно награждён, отмечен как храбрый и перспективный офицер. Ему открывалась прямая дорога в Николаевскую академию генерального штаба, но бытовая ссора с убийством поставила крест на его карьере и свободе. Двадцать лет каторги!

В заключении Топорков не унывал, надеясь, неважно каким путём, обрести свободу. В далёком Зерентуе тюремное начальство относилось к нему сносно. Он хорошо сходился с уголовниками, которые уважали его за необыкновенную физическую силу и «окрестили» Колуном. Ладил и с политическими.

Наконец он получил подарок от государя императора — в год трехсотлетия царствования дома Романовых ему убавили полсрока.

Счастье для бывшего поручика улыбнулось неожиданно — Февральская революция освободила его из заточения. Пострадавший от несправедливого строя! Борец с царизмом! Так встречали его в Иркутске. Временное правительство вернуло Топоркову ордена, погоны и присвоило чин подполковника, но он уже не горел желанием служить в армии и пошёл на хозяйственную службу.

На улице он встретил знакомого по каторге Павла Шельмина, а по тюремному уголовника Павку Шельму. Понимая, что новая власть не скоро разберётся что и как, они вдвоём занялись разбоем и грабежами, но это было ночью, а днём Пётр Топорков достаточно успешно вёл коммерческие дела.

Вскоре в Забайкалье поднял знамя борьбы с большевиками атаман Г.М. Семёнов. Возник Семёновский фронт, а Топорков оказался в тыловой службе у красных в отрядах Сергея Лазо.

Что произошло с ним далее — точно никто не знал. Но подполковник Топорков снова стал Колуном, занялся разбоем и его одинаково боялись и ненавидели и белые, и красные, и обыватели.

Именно Шельма предложил проехать по линии Уссурийской железной дороги, где можно было рассчитывать на хорошую добычу. Сам он между посещением тюрем здесь побывал неоднократно. Ещё до войны он захватил нескольких селян с целью получения выкупа, а одного из них посадил в реку на съедение комарам. На пытку был обречён крестьянин Сидор Осипов…

* * *

— К вечеру прибудет пополнение, — говорил начштаба на следующий день. — Здесь недалеко оперируют несколько наших отрядов, да какой там «оперируют» — зря хлеб жрут! Я приказал выделить самых лучших и опытных партизан. Конечно, этого никто не выполнит: кто же лучших отдаст?

Вечером командир знакомился с пополнением. Их было пятнадцать человек. Первым в строю стоял Сашка-Пират, прозванный так отрядными остряками за отсутствие левого глаза. Несколько дней назад трибунал приговорил его к расстрелу за ограбление и убийство двоих китайцев. Но представитель китайского общества попросил его не расстреливать, а отправить на самые трудные задания. При первом же случае командир избавился от ненужной обузы. Степанов лишь выразительно посмотрел на него и прошёл мимо.

Второй в шеренге демонстративно отвернулся, и Григорий с удивлением узнал в нём своего односельчанина — драчуна, пьяницу и скандалиста Сидора Осипова.

— А тебя, Осипов, за что из отряда выгнали?

— А меня не выгнали, я сам попросился банду ловить, у меня с Шельмой счёты…

— Что у тебя есть счёты, я знаю. Но ты мне, Сидор, Лазаря не пой! Ко мне добровольцев не присылают. Говори: за что турнули? Ведь я всё равно узнаю.

— Да так, мелочи…

— Понятно. Это на тебя похоже. Но не вздумай у меня этим заниматься — вмиг нагайки отведаешь!

— Ты, Гриша, не больно-то пугай — я не пужливый. Сам отхлещу кого хочешь, а твои угрозы мне до одного места, — и он изобразил неприличный жест.

— Лотто! — позвал Степанов. — Этого молодца сможешь повесить?

— Будет приказ — будет висеть, — бесстрастно резюмировал тот.

Сидор хотел ответить что-то дерзкое, но, взглянув в незнакомые глаза Лото, побледнел и отвернулся. Между тем командир подошёл к молоденькому партизану лет шестнадцати:

— Ну, а тебя, хлопчик, за что из отряда выставили?

— За дезертирство, — честно ответил он, рассматривая наглыми глазами Григория.

— Что же ты, вроде не трус, а сбежал?

— Да так, надоело всё…

— Что же тебе надоело?

— Да так, — опять замялся парень, потом смело посмотрел в глаза командиру и сказал. — Надоело мужиков без дела пороть. Надоело пленных казнить. И если у тебя, офицер, такие же порядки, я к атаману уйду!

— В отряде к расстрелу приговорили?

— Да уж, приговорили…

— Правильно приговорили — язык слишком длинный. Смотри у меня, если что, комендант, — он кивнул на Лотто, — мигом вздёрнет.

— Да я понятливый!

Очередным оказался бывший командир взвода из отряда Шевченко — Струк. Этот тип прославился особой жестокостью и к пленным, и к мирным жителям, потому Степанов не стал перед ним задерживаться, а только бросил:

— А если про твои штучки, Струк, только услышу — повешу лично!

Григорий, не слушая, что пробурчал в ответ Струк, двинулся дальше.

Следующим был здоровенный детина по имени Сёмка. Он вечно попадался на всяких мелких проделках. Вот и в этот раз мужики выловили его в чужом погребе и выбили зубы…

Теперь отряд Степанова состоял из двадцати самых разных людей. Он построил партизан и произнёс речь:

— Вы наверное думаете, что вы партизаны особого отряда Григория Степанова? Нет! Все вы штрафники! И чтобы всем всё было понятно — я тоже штрафник. Наше дело найти и уничтожить банду Колуна. Как и с кем прикажете её ловить? Ведь вы не солдаты, а дерьмо, — на это послышался гул недовольства. — Повторяю, вы дерьмо! А для выполнения особого задания штаба нужна особая дисциплина. Такая дисциплина будет установлена следующими методами: за невыполнение приказа командиров — расстрел! За дезертирство — расстрел! За мародёрство — расстрел! За своеволие — расстрел!

— А окромя раштрела, — перебил его, шепелявя выбитыми зубами, Сёмка, — у тебя што-нибушь ешть?

— Есть, — сказал Григорий, и, секунду подумав, добавил. — Кроме расстрела у меня есть расстрел!

Степанов понимал, что с теми, кто имеется в наличии ему не взять Колуна, нужны люди знающие местность и пострадавшие от бандитов. Он разослал по пути следования своего отряда людей с призывами забыть рознь между красными и белыми и объединиться для уничтожения общих врагов. По дороге к ним присоединялись мужики. Григорий сделал крюк на север и вышел к староверческим сёлам, где население было поголовно настроено против красных.

* * *

Степанов, как и ожидал, встретил здесь поддержку и понимание. Ему выделили двадцать вооружённых мужиков — охотников и следопытов под командой пожилого старовера Кузьмича. Его помощником, или как гордо говорил Кузьмич — начальником штаба, был молодой, но прошедший войну с германцами Петруха. Теперь под командой Григория было более пятидесяти человек.

А Колун как в воду канул, он никак не проявлял себя, ни в одном из районов о нём не было слышно. Степанов неистовствовал, ему из Ревштаба слали угрожающие приказы, а он ничего не мог сделать…

Однажды командир отряда, переговорив со встреченными китайцами, сделал вывод: Колун где-то рядом. Он вызвал Кузьмича:

— Чую, что собака где-то рядом притаилась! Я, Кузьмич, думаю, что и нам нужно где-то притаиться и ждать. Ты человек опытный, подскажи, где можно пятьдесят человек спрятать?

Кузьмич с минуту помолчал и изрёк:

— Правильно, не по годам мудро думаешь! Настоящий офицер! А место такое есть, там никто нас не найдёт и разведку вести можно.

К вечеру отряд прибыл в узкую речную долину, где стояли несколько пустых китайских фанз, на дальнем краю едва заметно курились дымки. В одной из них партизаны застали двух стариков, которые приветливо встретили Кузьмича. После переговоров китайцы заметили, что Колун хотя и враг их врагов, но он и их враг, а поэтому они окажут отряду всякое содействие.

Уже к концу следующего дня прибежал неизвестный молодой китаец и сообщил, что банда ещё утром была в корейских фанзах за отрогом и, вероятно, уже ушла.

— Эх, — горестно вздохнул Семён Семёнович, — опять опоздали! На конях не проехать — нет дороги, а пешком не догонишь…

— Есть, есть дорога! — торопливо заговорил Кузьмич. — Только она идёт на самый перевал, а потом по самому хребту на юг, а нам нужно на север. Поэтому мы заскочим на перевал и там нужно коней бросить с коноводами, а самим бегом вниз, може успеем захватить супостатов.

— Да где их тут ловить будешь? Кругом тайга! — засомневались партизаны.

Тут подал голос начальник штаба староверов Петруха:

— Там за перевалом внизу есть хорошая тропа, а они конные и пойдут именно по ней.

Григорий не стал устраивать совещаний. Через считанные минуты отряд, поднимая пыль, двинулся к перевалу.

С горной высоты партизаны увидели внизу на широкой тропе конных. Григорий, глядя в бинокль, насчитал шестнадцать всадников и облегчённо подумал: «Все здесь! Через полчаса будут под нами». Он спустился с отрядом ниже, расставил метких стрелков, предупредив строго-настрого без его команды не стрелять, в случае приказа вести огонь по коням, а в людей стрелять только в случае их бегства. Остальным приказал спуститься ещё ниже, и, как только раздадутся первые выстрелы, ринуться на тропу и вязать пленных.

Степанов видел, как бандиты спустились с бугра и почти все скрылись за скалой. Совсем скоро они должны появиться перед стволами его отряда. Вдруг кто-то не выдержал и выстрелил без команды, за ним стали палить другие, но теперь видно было только четверых. Когда Григорий спустился вниз, то увидел четырёх убитых лошадей, мёртвого бандита и троих уже связанных, среди которых староверы опознали помощника Колуна — Шельмина.

Григорий не стал устраивать разборки: выявлять — кто не выполнил его приказ и выстрелил первым. Шесть человек во главе со Струком он оставил охранять пленных и варить обед. Остальных разбил на четыре группы, отправил в разные направления искать банду. На этот раз приказ был проще: найти и уничтожить, пленных не брать!

Сидор подошёл к чернявому пленному и, слегка ткнув в живот стволом берданки, улыбаясь спросил:

— Что, Шельма, узнал? Ты думал, что меня сожрали комары? А я живой!

Помощник Колуна Павка с ужасом отшатнулся…

* * *

Напрасно Степанов рыскал по тайге — Колун опять исчез. На обратном пути Степанов встретился со староверами Петрухи, а потом со своими людьми присоединился и Кузьмич.

У самого лагеря они нагнали и последнюю группу. Подъехав ближе к бивуаку, услышали нечленораздельные человеческие вопли.

… Одноглазый Сашка и Сидор занимались самочинным допросом, остальные им помогали. Струк был за предводителя и главного палача: одного из бандитов после зверских побоев он привязал к дереву и под ноги подсыпал раскалённые угли, Шельму, после избивания кнутом, повалили на землю, жгли раскалённым прутом, потом стали резать на спине кожу и посыпать раны солью. Третьего неразличимо перепачканного кровью опускали вниз головой в реку.

— Кто приказал пытать пленных? — негодующе спросил Семён Семёнович. — Кто посмел без приказа?

— А ты не шибко петушись, — со злобой выругался Струк, — тоже мне командир выискался! Будешь дёргаться, и тебя зажарим вместе с Гришкой твоим, — и бросил зверский взгляд на командира.

Партизаны молчали, ожидая, кто возьмёт верх, но Степанов спокойно отдал приказ:

— Комендант! Всех арестовать!

— Да ты только попробуй — мигом головы порасшибаем, — закричали озверевшие от запаха крови палачи. — Мы партизаны, а не солдаты, и ваши глупые приказы выполнять не собираемся!

— Не храбрись! — повысил голос Кузьмич. — Бросай оружие!

Староверы окружили бунтовщиков.

— Этих повесить, — указал Степанов на изувеченных пленных бандитов. — А этого — расстрелять!

— За что? — вскричал Струк. — Братцы, недобитый офицер за бандитов заступается! За эту гниль честного партизана жизни лишают!

По рядам партизан прокатился ропот. Григорий слегка кивнул, и Лотто, зайдя сзади, выстрелил в затылок Струку. Командир выехал вперёд, поднял руку и потребовал тишины:

— Кто-то забыл, что за невыполнение приказа командира — расстрел? Сидор и остальные, ко мне! — он сурово посмотрел на подошедших партизан. — Вы помогали пытать пленных? — и, не дожидаясь ответа, скомандовал. — Возьмёте лопаты, похороните Струка и бандитов. Остальным — готовить ужин и отдыхать!

Провинившиеся партизаны испуганно переглянулись и дружно побежали исполнять приказ.

* * *

— Товарищ командир, — обратился к Степанову старовер Кузьмич, делая упор на слово «товарищ», — там по тропе казаки идут. Пять человек. Минут через сорок выйдут на наш берег.

Командир не стал спрашивать, почему именно через это время покажутся белые — староверы знали этот участок как свой огород.

— Кузьмич, возьмёшь пятерых из своего отряда, они будут со мной. А сам бери ещё пятерых и на скалу. Остальные в балку.

Нужно было действовать наверняка, поэтому он выбрал только староверов. Партизаны, показавшие себя плохо управляемым балластом, в таком деле были ненадёжны.

В назначенное старовером время группа уссурийских казаков показались на противоположном берегу. Они осторожно перешли брод.

Григорий дождался, пока все пятеро появились на поляне, и открыл огонь. Первые двое слетели с коней, остальные бросились назад. Вслед им загремели выстрелы. Один казак упал вместе с конём, двое скрылись в лесу. Упавшим оказался пожилой урядник с двумя Георгиевскими крестами и с медалями на груди. Старый вояка не успел вынуть ногу из стремени и был придавлен собственным конём. Казак подтянулся и кончиками пальцев достал до ремня упавшей в траву винтовки, ещё поднатужился и ухватился за него всей кистью. Но в это время чей-то потёртый сапог наступил на его карабин.

— Попался шароварник! Смотри, ребята, казак живой! Что с ним делать будем?

— Повесить! — раздались голоса прибежавших партизан.

— Мало таких вешать — это же казак! Сожжём живым! — не унимался партизанский сброд.

— Так, как они с нашими расправлялись, — раздался голос Сидора. — Сначала отрежем кое-чего, потом полосами кожу на спине вырежем и солью подсыпим, а потом в ручье связанным оставим — пусть комары доедают, — под гогот толпы закончил он.

— Слыхал, батя, какую лютую смерть ты примешь? — обратился к пленному Сашка-Пират.

Между тем урядника освободили из западни, сняли с него шашку, патронташ и нагайку, подобрали упавшую в траву папаху и уже вслух делили между собой его одежду. Казак между тем равнодушно воспринял слова Сашки и сказал:

— На всё воля божья! Казните! Я за Россию, за свой народ, любую, самую лютую смерть готов принять! А ты, — кивнул он Сашке, — знаешь, как умрёшь?

Староверы и кое-кто из партизан были против пыток, и сейчас были готовы заступиться за пленного, но почему-то покорно слушали Пирата, забыв, что он не командир, а обыкновенный штрафник. Тишину нарушил старовер Петруха:

— Что мы, аспиды, что ли? Мы не большевики, пытать казака не позволим!

— Тогда расстрелять его надо, — опять закричал, разбрызгивая слюну, Сашка. — Забыл, что они над нашими вытворяли?

— И что же они вытворяли? — подал наконец голос командир. — Как пленных партизан отпускают под поручительство местных жителей или за бутыль самогона и шмат сала? Это мы все знаем! Что они честно дерутся в бою? Тоже знаем! И как умирают — знаем. Только ты, Сашка, повтори при всех: за что ты попал ко мне в отряд?

— Ты, командир, не шибко заступайся за врагов, а не то мы…

— Отставить! — гаркнул Степанов. — Расстрелять его я всегда успею, а устраивать спектакли не позволю! Мне ещё допросить его надо! А ты, Сашка, не спеши к своему другу Струку…

При упоминании о Струке Сашка-Пират сразу сник и вмиг растворился в толпе.

— Правильно, начальник! — послышалось со стороны староверов.

Тем временем партизаны уже распределили между собой пожитки убитых казаков. Оружие по своему обычаю Григорий пока никому не отдавал — он всегда старался иметь его в запасе, а двух захваченных коней он отдал наиболее отличившимся партизанам. Те с радостью приняли подарок, а своих чахлых кобылок без сожаления передали в обоз. Партизаны расположились кругом на поляне. В центре находились Степанов, Кузьмич, Петруха, Лотто, пленный, начальник штаба и никем не званый Сашка.

— Чин, имя? — начал допрос командир.

— Ну что ж, — тихо сказал казак. — Энто можно сказать. Зовут меня Спиридоном Колявым, а чин сам видишь.

— Какой части, кто командир?

— А этого я тебе, братец, не скажу, и не спрашивай, — отвернул от него лицо казак.

— А чегой-то не скажешь? Подумаешь, тайна! — вставил пробившийся вперёд Сашка-Пират.

— Може это и не большая тайна, — поучительным тоном ответил пленный, — но я присягу давал и должен быть ей верен.

— Это кому ты присягал, Николашке, чо ли? — ухмыльнулся подошедший ближе Сидор.

— И государю тоже, но в первую очередь России!

Григорий пытался свести разговор к происходящему за рекой, но старый служака на всякие попытки отвечал:

— Это не можно сказать…

Наконец Семён Семёнович подал голос:

— Мне, казак, твои тайны не нужны. Скажи прямо: не появлялся ли на вашем участке Колун со своей бандой?

Казак как-то завертел головой, забеспокоился и попросил:

— Пусть вернут кисет, покурить бы перед смертью…

Партизаны мигом сообразили, к чему идёт разговор, и какой-то парнишка шустро подбежал к пленному, вручил кисет и, дождавшись, когда тот свернёт самокрутку, добыл для него огонь. Урядник сел на траву, вытянул повреждённую при падении ногу и смачно закурил. Партизаны последовали его примеру. Над поляной стояла тишина. Докурив до половины, Коляев спросил:

— А на кой хрен тебе этот Колун?

— Соскучился я шибко за ём, — улыбнулся Степанов.

— И чего же соскучился?

— Да, не я один, все мои ребята больше месяца в полном унынии, что не могём с ним побалакать, посидеть в тесном кругу… Может, поговорим?

— Это можно. Токмо окромя Колуна другие вопросы не задавай — не скажу.

— А нас только он интересует! — раздалось с разных концов поляны.

Партизаны смотрели на Степанова, и он продолжил допрос:

— Давно ли о нём слышал?

— Три дня назад, — улыбнулся пленный. — Даже погутарил с ним.

— И где же?

— Дык в Кнутовке жеть.

— Да там же ваши стоят! Чего он забрёл туда?

— А он, може, и не шибко был охочий погостить у нас, да привели…

— Что же с ним стало, где он теперь?

— Дык тогда же его и всю его банду порешили…

— Врёшь! — жёстко, но с нескрываемой радостью в голосе крикнул Степанов.

— А нашто мне врать?

— Пусть так! — не унимался посветлевший Григорий. — А кто докажет, что его больше нет? Кто видел его мёртвым?

— Я видел! — прямо глядя в глаза партизану, ответил Спиридон. — И не только видел, но и казнил дьявольское отродье своей рукой. И не жалею… На въезде в деревню слева от шляху их и прикопали…

Радость охватила весь отряд. Не нужно больше полуголодными рыскать по тайге, кормить комаров, не нужно с состраданием глядеть на измученных лошадей и не знать конца пути. Всё: теперь у них один путь — домой!

До Кнутовки было не более пяти вёрст. А Григорию нужны были точные сведения. Он вызвал Кузьмича, трёх партизан, а начальнику штаба приказал стеречь пленного и ускакал.

Не доезжая с версту до села у скирды их остановил казачий караул. Молодой подхорунжий, удивленно глядя на белый флаг, спросил:

— Кто такие?

— Командир особого партизанского отряда Степанов!

— И чего же тебе Степанов надобно? — ещё более удивляясь, спросил офицер.

— Мне до атамана дело есть.

— А если мы тебя без атамана шлёпнем? — послышался из копны усталый голос.

— Не шлёпнете. Спиридон Коляев у нас.

— Шуткуешь? Спиридон жив? — разом закричали казаки. — И что же ты хочешь от атамана?

Из-за стога вышел заспанный молодой казак, посмотрел на Степанова:

— Чего тут у вас? О, да это же поручик Степанов!

— Тот самый, что ли? — спросил подхорунжий.

— Тот самый, — утвердительно кивнул казак. — Только мы слышали, поручик, что тебя, за то что нас отпустил, красножопые расстреляли…

— Ладно, оружие здесь положите! — распорядился подобревший подхорунжий и приказал. — Санька, проводи до атаману.

Атаман, маленький человек со злобными глазками, встретил партизан приветливо, внимательно выслушав, сказал:

— Колуна и его шайку мы расстреляли. Точнее, мои ребята не стали дожидаться приказа и порубали их на поскотине. Но там были только двенадцать человек, не хватает четверых, а главное нет Шельмы…

Степанов кивнул старику-староверу, и тот не спеша рассказал о жуткой кончине Шельмы. Дослушав, атаман удивлённо приподнял брови и изрёк:

— Знаешь, большевичок, мои орлы тоже могут содрать с живых врагов шкуры, да не тот случай — не стали они мараться о такую нечисть. Не утерпели. Порубали…

Молодой атаман выхватил взглядом, как Степанов смутился от его слов и продолжил:

— Ты приехал за точными сведениями о Колуне, ты их получил. Если хочешь, можешь раскопать могилу и ещё раз убедиться. — От этого Степанов поморщился. — Вы, говоришь, убили ещё четверых? — он задумался. — Понимаешь, большевичок, мне тоже нужны точные сведения, я хочу убедиться, что эта сволочь Шельмин и иже с ним мертвы. Кроме живого Коляева ты передашь мне их трупы.

Порешили на том, что с партизанами поедут несколько местных жителей, которые опознают трупы бандитов, после чего привезут их в Кнутовку. Как выразился сам атаман: «для подтверждения наших дружеских отношений».

Партизаны сварили обед, уже поели, накормили пленного и, отмахиваясь от комаров, разошлись отдыхать. В это время к лагерю прискакали парламентёры и незнакомые мужики. Григорий, не слезая с коня, крикнул:

— Товарищи партизаны! Показания пленного верны! Колуна и его банды больше нет! Все домой!

Крики радости наполнили поляну. Партизаны не откладывая, будто боясь, что командир передумает, стали собираться. Кто-то спросил:

— А как же пленный?

Старик-урядник, звеня крестами, поднялся и, опустив голову, ждал своей участи. К нему подошёл Петруха и, возвращая нагайку, тихо произнёс:

— Спасибо, батя!

— Товарищи! — крикнул Степанов. — Казака я отпускаю! Кто против?

— Да какой против?! — радостно кричали партизаны. — Они такое дело для нас сделали! Пусть идёт на все четыре стороны!

Пленному вернули ремень, правда уже без патронташа, и папаху.

— Да он же раненый! Отдайте ему кобылу Ханьку. Она всё равно до дому не дойдёт, а до Кнутовки дотянет.

Несколько партизан подвели к Коляеву тощую лошадёнку без седла, помогли сесть. Казак тронул удила и пошёл шагом. Он все ещё думал, что это какая-то игра — сейчас сзади ухнет выстрел и… Проехав шагов сто, он обернулся — на поляне никого не было, партизаны беззвучно растворились в тайге…

* * *

На въезде в Кнутовку влево от основной дороги была асфальтированная дорожка, обрамлённая чёткими прямоугольниками клумб, где в течении всего тёплого периода пышно цвели самые разнообразные цветы. Дорожка ведёт к братской могиле. Массивное сооружение из железобетона с памятной доской высокой гранёной стелой венчала красная звезда. Здесь покоятся красные герои.

Каждый год в день их гибели, и в день окончания Гражданской войны сюда приезжали различные партийные и общественные делегации из местного райцентра и вышестоящих инстанций. Село наполнялось незнакомыми людьми. Селяне совместно с прибывшими высокими партийными чинами торжественно возлагали венки из живых цветов. У этой могилы «юные ленинцы» торжественно клялись быть верными делу В.И. Ленина, а тем, кто достиг четырнадцати лет, у памятника вручали комсомольские билеты. Учителя и воспитатели учили своих питомцев быть похожими на погибших героев. Посещавшие эти места различные знаменитости обязательно приходили отдать дань уважения тем, кто покоится в братской могиле…

Теперь села нет, остались несколько домиков вдоль реки, которые горожане используют как дачи.

На старом въезде в село слева от дороги стоит высокий со стелой памятник. Асфальтовая дорожка теперь осталась под слоем перегноя и заросла высокой травой, на месте, где некогда располагались роскошные клумбы, выросли деревья. Лиственный лес неумолимой стеной обступил памятник на братской могиле. Подросшие тополя и клёны будто с укором взирают на ставшее ненужным в их зелёном дружном кругу изделие из бетона. Вокруг тишина. Не приходят сюда ни дети, ни взрослые, ни старики. За прошедшие десятилетия бетон стал разрушаться, пятиконечная звезда упала в полынь и скоро исчезнет в прахе. Однако ещё хорошо различимы слова на памятной доске:

Здесь похоронены зверски замученные

американо-японскими интервентами верные борцы

за дело коммунизма, патриоты Родины:

Топорков Пётр Иванович — командир партизанского отряда

Шельмин Павел — комиссар отряда

Всего шестнадцать имён…