Светлана ТИХОНОВА (г. Москва) ВОДОПАДОМ

Лавируя с чемоданом между людьми и извиняясь на бегу, Серафима искала свою стойку регистрации. Стук её каблучков тонул в многоголосье пассажиров и дикторов аэропорта, звуках взлёта и посадки.

— Девушка, вы шарф потеряли! — неоднократно повторил высокий парень, едва поспевая за Серафимой.

— Уважаемые пассажиры, заканчивается регистрация на рейс…

Наконец-то она увидела нужную стойку, развернулась и еле удержалась на ногах, столкнувшись с парнем, протягивающим ей разноцветный шелковый шарф. Она непонимающе кивнула, взяла шарф, кажется, сказала «Спасибо!» и направилась к стойке регистрации, где скучала сотрудница авиакомпании.

— Доброе утро! Я успела? Вот… Москва-Новосибирск! — Серафима протянула авиабилет и паспорт.

— Что за люди? Опаздывают, билеты сдают. Сидели бы уж дома, — проворчала сотрудница авиакомпании. Затем заученно улыбнулась и спросила:

— У окна? У прохода?

— У прохода.

Когда чемодан кивнул на прощание наклеенной биркой и скрылся на чёрной ленте, Серафима взяла посадочный талон, облегченно вздохнула, спрятала документы в свой кожаный рюкзачок и повязала на его лямку любимый шарф, купленный весной в Лионе. «Надеюсь, я успею выпить чашечку кофе и посетить дамскую комнату?!»

Серафима никогда не опаздывала, всегда приходила и приезжала куда-либо заранее, тем более в аэропорт. Профессия врача обязывала не терять время ни своё, ни коллег, ни пациентов. Но в то раннее утро что-то пошло не так. Такси приехало с опозданием, на Волгоградке отлетело колесо, к счастью они только тронулись после стояния в пробке, и никто не пострадал. В диспетчерской обещали прислать новое такси, но надежды на то, что Серафиму успеют вызволить с места аварии и доставить в аэропорт, не было. Она распрощалась с неудачливым водителем и покатила чемодан до ближайшей автобусной остановки. Машины проезжали мимо, все торопились на работу. В конце концов Серафиму подхватили молодые люди на Чероки, пообещав, что подбросят до Павелецкого вокзала бесплатно, если она расскажет пару анекдотов. Уточнив, подойдут ли им анекдоты про врачей, Серафима не раздумывая села в машину. Всю дорогу её попутчики шутили и смеялись. Сначала она подумала, что они подшофе, затем пришла мысль, что они угнали джип, а будучи принципиальной и законопослушной, уже собиралась их остановить. Но её принципиальность дала трещину. «Спрашивать нелепо, привередничать тем более. Я должна попасть на этот рейс, чего бы мне это ни стоило».

Лететь на конференцию в новосибирский онкологический центр должен был её начальник — профессор Лев Александрович Бороновский, заведующий одним из центров онкологии в Москве. К несчастью, за два дня до вылета у него случился инфаркт. Его срочно госпитализировали и готовили к операции. На роль нового участника конференции и их представителя в Новосибирске коллектив единодушно выбрал Тимофееву Серафиму Андреевну, ведущего врача онколога, кандидата медицинских наук. Коллеги знали, что она легка на подъём и никогда не отказывалась от командировок по России, если не было текущих операций.

Найдя по разлившемуся в воздухе аромату кофе и корицы подходящее кафе, Серафима заказала капучино и позвонила коллегам узнать о состоянии Бороновского. Ей сообщили, что Лев Александрович уже пришел в себя после операции, и его состояние удовлетворительное. В свою очередь она просила передать, что она в аэропорту, с ней всё в порядке, и пожелала профессору скорейшего выздоровления. Попрощавшись с коллегами и допив остывший кофе, Серафима отправилась к выходу на посадку.

В голубых зауженых джинсах и короткой кожаной куртке её можно было принять за студентку. Она выглядела немногим старше своего сына Саши, который в этом году поступил в МГУ на исторический факультет.

Салон самолёта радовал новизной и приветливо приглашал на свои удобные кресла с белоснежными салфетками на изголовьях. Пахло пластиком, как в салоне новенького автомобиля. Прекрасная погода и сентябрьское солнце предвещали спокойный полёт и окончательно убедили Серафиму, что все неприятности позади. Когда самолёт плавно оторвался от земли и набрал высоту, пассажиры с радостью заметили, что свободных мест достаточно, и многие расселись по двое в каждом ряду. Достали смартфоны, планшеты и уткнулись в свои гаджеты. Симпатичные стюардессы мило улыбались, разносили пакеты, обеды и напитки. Серафима открыла книгу на смартфоне и погрузилась в чтение. Примерно через полчаса она сладко потянулась, мечтательно прикрыла глаза и представила, как после выздоровления Лев Александрович подпишет ей отпуск, и она полетит на недельку к морю.

В левом ряду сидел мужчина лет сорока и давно краем глаза наблюдал за Серафимой. Он не понимал, что заставляло его время от времени поворачивать голову в сторону стройной светловолосой девушки. Мужчина, его звали Семён, обратил внимание, как она последней вошла в салон, быстро сориентировалась, улыбнулась фантастической улыбкой и стала приближаться. В какой-то момент он решил, что она идёт к нему. Её серые глаза встретились с его карими, заискрились, и он уже хотел вскочить, чтобы пропустить девушку. Но она сняла забавный серебристый рюкзачок и повернула на правый ряд. Уловив лёгкий цветочный аромат, он незаметно вздохнул. Заговорить Семён не решился, но периодически поглядывал на незнакомку. Ему нравилось, как в её золотистых волосах прыгали солнечные зайчики. «Как будто нимб над головой. Может быть, она — ангел? Влетела, сложила крылышки и присела отдохнуть. Интересно, где этот ангел живет?» Семён усмехнулся своим мыслям и закрыл глаза. Он возвращался домой из суетной Москвы. Но дом ли это? Новосибирск ему нравился. Гостеприимный город, достойные люди, великолепная река. Театр оперы и балета, куда приглашали коллеги-женщины, питейные заведения, куда приглашали коллеги-мужчины, интересная работа в архитектурном бюро в центре на Красном проспекте, и рядом уютная квартира, которую он снимал. Вот только «домом» эту квартиру он не мог назвать, ведь там его никто не ждал. Прожив в городе два года, он по-прежнему считал его своим временным пристанищем.

Через три с половиной часа после взлёта самолёт попал в зону турбулентности. Командир корабля попросил пристегнуть ремни и поднять спинки кресел. Затем сообщил, что над аэропортом Толмачёво гроза началась на два часа раньше прогноза, придётся обходить грозовой фронт и, возможно, уходить на запасной аэродром. Пассажиры недовольно зароптали. Стюардессы ходили вдоль рядов, успокаивая и уговаривая выключить электронные устройства. Вскоре новенький Боинг болтало как утлый ялик в океане. Каким-то образом пилотам удалось снова набрать высоту, но болтанка только усилилась, корпус скрипел, у некоторых пассажиров началась истерика. Кругом стоял такой гвалт, что закладывало уши не только от перепадов давления. Даже у Семёна дико раскалывалась голова. Он повернулся в сторону девушки с серыми глазами. Та пыталась успокоить истеричную соседку. Затем достала из своего рюкзачка конфеты, одну отдала соседке, вторую положила себе за щёку, надела за спину рюкзак, который стал похож на серебристые крылышки, и сложила ладони, как будто собиралась нырнуть в грозу.

Внезапно самолёт дал резкий крен вправо, затем начал пикировать, заваливаясь на правое крыло. Крики, стоны, нарастающая паника и приступы агрессии. Семён понял, что и сам готов вынырнуть с борта, разбив иллюминатор. Вероятно, самолёт потерял управление. Он с трудом выравнивался, поднимался, затем снова и снова уходил в пике. Как долго это происходило вряд ли кто-то осознавал, в иллюминаторах — пугающая чернота и всполохи света, а на борту — настоящий ад. Стюардесса приводила в чувство одного из пассажиров, когда Боинг неожиданно задрал носовую часть. Раздался пронзительный крик, упав на пол, она проскользнула по проходу. Сима начала расстегивать ремень безопасности. Семён закричал, чтобы она оставалась на месте. В итоге они отстегнулись почти одновременно и бросились к стюардессе. Девушка уже не дышала, у неё была сломана шея. Убедившись, что пульса нет, Сима закрыла ей глаза. В хвостовой части находиться было невозможно, их болтало, всё скрежетало и пахло паленой изоляцией. С трудом поднявшись на ноги, Семён протянул Серафиме руку, помог подняться, а заметив в глазах девушки слёзы, обнял за плечи. В это время хвост самолёта начал подниматься, последовал оглушительный удар и их подбросило. Семён старался не отпускать девушку, уже не понимая, что вообще происходит. Сравнение не уместно, но они чувствовали, как земля уходит из-под ног, и их с силой оторвало друг от друга. Они падали, цепляясь за ветви, обдираясь, но пытаясь удержаться. Когда в стороне взорвались топливные баки, им показалось, что земля вздрогнула, а вспышка осветила неизвестно откуда взявшийся лес. Мощный всплеск воды Серафима уже не слышала, она потеряла сознание.

* * *

Пахло хвоей и сыростью. Серафима шла по узкой деревянной доске, мокрой и скользкой. Она с удивлением рассматривала свои босые ступни и не понимала, что здесь делает. Внизу бушевал поток горной реки. Внезапно показалось — кто-то кричит, но слов не разобрать из-за гула бурлящей воды. Серафима ощутила холод, поёжилась и огляделась вокруг. Скалистые берега по обе стороны ущелья, сине-зелёный хвойный лес, безмятежное голубое небо, а под ней всепоглощающая бездна. Инстинкт самосохранения, который никогда её не подводил, убаюканный такой нерукотворной красотой и шумом почти морского прибоя, уснул без зазрения совести, или, что вероятнее, сбежал, оставив её в одиночестве. Чувство страха она не испытывала, лишь недоумение, неоправданное любопытство и тупое упрямство дойти до конца. Вспомнив свой первый неудачный прыжок с восьмиметровой вышки, она решила исправить детскую ошибку. Выпрямилась, подошла на самый край упругой доски, расправила руки и уже хотела оттолкнуться, как поняла, что давно падает вниз с огромной высоты, увлекаемая мощным водопадом. Инстинкт проснулся, когда было слишком поздно и страшно. Дыхания не хватало, она захлебывалась, холод сковывал, и все попытки зацепиться за что-нибудь тонули в общем потоке. Когда она устала бороться и захотела просто закрыть глаза, она со стоном глотнула ледяной воды.

— Проснитесь! — задыхаясь и обливаясь холодным потом, Серафима резко села. Не открывая глаз чертыхнулась, с трудом восстанавливая дыхание. Этот ужасный сон преследовал её последние два месяца. Она пыталась понять, что он означает, и однажды вспомнила, что впервые ей приснился водопад после концерта Григория Лепса и его песни: «Водопадом». Серафима посмеялась над собой и решила, что в преддверии тридцатишестилетия стала особой особо впечатлительной. Сны действительно прекратились. И вот снова. Но что-то не так. Откуда насыщенный запах костра и хвои, и почему так сыро и холодно? Всё тело ломило, лицо щипало и невыносимо хотелось пить. Она начала приходить в себя и открыла глаза.

Было раннее утро, туман стелился над самой землёй. Серафима сидела на пихтовом лапнике и вокруг видела только лес и горы вдалеке. Воздух же словно состоял из воды и источал смолистый аромат, как на взморье. Рядом у костра, где потрескивали хвойные и берёзовые ветви, сидел незнакомый мужчина и тревожно смотрел на неё. Его лицо и руки были в ссадинах. Широкие плечи, тёмные волосы с проседью и карие глаза казались знакомы. Увидев, что она очнулась, Семён спросил:

— Как вы? Встать сможете? — он подошёл и протянул руку, и она вспомнила испытанный на борту ужас. Ноги и руки болели, но встать удалось, переломов не было.

— Что с самолётом? — осипшим голосом спросила она.

— Пойдёмте, — Семён подбросил в огонь охапку сосновых веток, отряхнул руки и повёл её к обрыву, где заканчивались огромные опаленные борозды. Туман как в хорроре сползал по каменистому склону, а внизу его поглощало небольшое овальное озеро. Когда туман рассеялся, озеро раскрылось бирюзовым цветом.

— Вы хотите сказать… А люди? Где все пассажиры? — Серафима развернулась к лесу. Тайга молчала, даже птицы притихли. — Этого не может быть!

Семён боялся, что у девушки начнётся истерика. Она была самая спокойная на борту, но осознание случившегося ему самому давалось с трудом. Он взял её за плечи, развернул к себе и чётко произнёс.

— То, что произошло, уже не предотвратить и не изменить. Возможно, есть ещё люди, и они нуждаются в нашей помощи. Нам нельзя раскисать и рвать на себе волосы. Мы осмотрим место аварии и будем искать людей, багаж, еду и одежду.

— Еду и одежду? Да как вы можете?

— Могу! Это — тайга, а не Москва. Здесь магазинов нет, а зависнуть мы можем надолго. Нам понадобится тёплая одежда, нужно что-то есть и пить. Мы находились в хвосте, в кухонном отсеке, есть шанс что-нибудь найти. Только сначала нужно промыть твои… ваши ссадины. Давайте всё же познакомимся и перейдём на «ты», не до церемоний. Меня Семён зовут.

— Серафима. Можно просто Сима.

Лицо и руки саднило. Взглянув на свои изодранные ладони, она смущённо их спрятала.

— Очень приятно. Я так и думал, что ты — ангел. Пора лечить твои крылышки, — попытался пошутить Семён.

— У меня в рюкзаке были пластыри, леккер с зелёнкой, кофе и нитки с иголкой, — посматривая на разорванную куртку Семёна, строго сообщила Сима. — Только я не знаю, где сам рюкзак. И там был телефон, нужно позвонить.

— Здесь нет связи, я уже пытался. А рюкзак — у костра.

После падения, когда Семён пришёл в себя, он включил фонарь на смартфоне и долго искал Серафиму. От взрыва загорелось несколько сосен на краю котловины, всё остальное погрузилось во тьму. Он кричал в надежде, что кто-нибудь откликнется, но из-за шума дождя и ветра сам себя не слышал. Серафиму он нашёл как раз благодаря рюкзаку, вернее, металлическому брелку в форме сердечка, блеснувшему в темноте. Девушка лежала под деревом без сознания, усыпанная сломанными ветками. Она и сама казалось сломанной, когда Семён вытаскивал её из-под ветвей и сучьев.

Они промыли в роднике ссадины, обработали их зеленкой и стали похожи на спецназ в камуфляже. За день они не нашли ни людей, ни багажа, ни продуктов, лишь несколько лопнувших пакетов с соком, упаковку пластиковых стаканов, салфетки и россыпь пластмассовых столовых приборов. Ни топора, ни ножа не было, они насобирали в округе валежник и всю свою нехитрую добычу сложили у костра. Семёну удалось выпрямить один из менее пострадавших найденных кофейников. Серафима принесла несколько розовых сыроежек. Она нашла ещё поляну серых волнушек, но сорвать их не решилась. Глупо было бы отравиться в тайге, оставшись в живых после авиакатастрофы. Семён соорудил из рогулин таганок, подвесил кофейник с водой и вытащил из кармана пачку сигарет.

— Ты куришь? — Сима лишь покачала головой, насаживая сыроежки на тонкие прутья. — Не возражаешь, если закурю?

Серафима улыбнулась.

— Нет, конечно. Кури. Природная вежливость неистребима?

Семён пожал плечами. Серафима пристроила сыроежки на край костра, вытерла салфеткой руки и полезла в рюкзак. Она достала кофе, шоколадку и ярко-красный ремешок от французского платья.

— Зачем я его взяла? Лучше бы яблоко положила.

— А коньяк там есть? — с наслаждением выдохнув кольцо дыма, поинтересовался Семён.

— Нет, к сожалению. Коньяк остался в чемодане. Из Франции недавно привезла. Слушай, а ведь это то, что тебе нужно, — она протянула ремешок Семёну. Его лицо исказилось, все зелёные полоски слились в одну, вопросительную.

— Мы, конечно, пережили многое, но это не повод, чтоб сменить ориентацию.

— Тут не до ориентации. Ты мне говорил, если бы было чем привязать тот жёлтый острый камень, получился бы топор. Бери, он прочный. Кучу денег отдала.

— А как же ты?

— Бери. Платья всё равно уже нет, — Сима вытащила «шампуры» с закопченными грибами. — Пора выпить кофе и закусить чудесными сыроежками!

Позже Сёмён приладил с помощью ремня каменное топорище и пошел запасать на ночь дрова. Серафима зашивала его курку и, как настоящая хранительница очага, подкладывала ветки в костёр, размышляя, как подать сыну знак, что она жива. Она написала ему смску, полагая, что когда-нибудь та отправится.

Весь день было пасмурно и ветрено.

— Нужно оставить какой-нибудь знак, что авария произошла именно здесь, — задумчиво произнес Семён, когда они вечером, не сговариваясь, подошли к котловине.

Серафима стояла у обрыва и неотрывно смотрела на озеро. Сухими губами она прошептала:

— Напиши «Сёма и Сима здесь были!» — её лицо побледнело, спазмы желудка согнули пополам, она расплакалась и начала задыхаться. Семён подхватил её и отнёс к костру, плеснул водой и заставил сделать глубокий вдох и резкий выдох. Серафима перестала всхлипывать и пообещала больше не истерить. Семён не считал это истерикой, наоборот — поражался выдержкой этой хрупкой девушки. Позже у обрыва они выложили камнями номер злополучного рейса. Когда ночь обступила со всех сторон, они сидели рядом и смотрели, как ветер трепал пламя костра. В глубине леса послышался волчий вой. Семён обнял Серафиму за плечо и сказал ничего не бояться, волки не нападут. Она немного успокоилась, но подумала, что никогда больше не заснёт.

Утром её разбудил Семён — она вновь захлёбывалась в ледяной воде. Очнувшись на пихтовом лапнике, оглядевшись и поёжившись от холода, Серафима проворчала:

— Почему я не проснулась на белоснежном пляже под ласковым солнцем? Заботливые служащие отеля разносили бы коктейли с разноцветными трубочками.

— И тебя с добрым утром! — в полуметре от Серафимы у костра сидел мужчина, о существовании которого два дня назад она и не подозревала. Ссадины на его лице заживали, лёгкая небритость добавляла привлекательности. На березовых шампурах Семён поджаривал серые грибы.

— На завтрак королевские креветки гриль?

— Почти угадала. Снилось море? — улыбнувшись, спросил Семён.

— Скорее мимикрировала под водопад, — Серафима встала, подхватила кофейник и, раскачивая его, произнесла. — Пойду, приму душ перед трапезой.

— И воду заодно принеси!

— Всенепременно, — она развернулась и вполголоса пропела:

— Я стану водопадом, падением с высоты,

И светлые вина из винограда для меня уже слишком просты…

Сима отправилась к роднику беспечной походкой, как будто вышла в ближайший магазин за хлебом. Было бодряще холодно. Проникающие сквозь кроны солнечные лучи не грели, но однозначно скрашивали реальность. Быть затерянной в густой беспросветной глуши не хотелось. Сима перешагивала через сросшиеся растения, наклонялась под огромными сосновыми лапами и радовалась, что её любимый учитель, один из лучших онкологов страны, не разбился злополучным рейсом. Она старалась не вспоминать дикие крики и вопли ужаса на борту. Она думала о сыне и молила Бога, чтобы он услышал её просьбы и ничего не говорил бабушке об авиакатастрофе. Увидеть отчаяние близких было страшнее, чем услышать душераздирающий вой волков.

Несмотря на холодный воздух, Сима разделась, встала босыми ногами на листья папоротника и выплеснула на своё загорелое упругое тело пару кофейников родниковой воды. Она не знала, когда сможет принять душ или тёплую ванну, а вода всегда придавала ей силы. Она словно смывала с себя воспоминания о страшном полёте.

На обратном пути Серафима заметила несколько кустов сине-сизой жимолости. Оценив кисло-сладкий с лёгкой горчинкой вкус, она поблагодарила высшие силы, что на завтрак не придется пить кофе вприкуску с палёными грибами и бросилась собирать ягоду. «Прав Семён, о чём бы высоком ни думал, если пару дней не ел, в первую очередь хочется есть. А когда от длительного голода и холода желания пропадут вовсе, можешь впадать в транс и думать о более высоком».

Выпив кофе с жимолостью, собрав свои «пожитки», они наполнили кофейник свежей водой и отправились вверх по склону, надеясь увидеть какое-нибудь поселение или дорогу. Семён предположил, что они находятся максимум в ста километрах южнее Новосибирска, и дойти до ближайшего населённого пункта смогут за несколько часов. Им хотелось поскорее уйти от гибельного бирюзового озера, вызывающего тошноту.

Чем выше они поднимались, тем становилось суше и холоднее. Впереди разливался бесконечный океан сине-зелёной тайги с редкими жёлтыми полосками лиственного леса. Панорама поражала своей красотой и необъятностью, чистый воздух и ощущение свободы пьянили. Скалы прятались в синей дымке, а высокие горы вдалеке казались посыпанными чёрным перцем и сахарной пудрой.

Днём они остановились лишь на короткий привал — выпить кофе и пообедать палёными грибами, надеясь, что к вечеру выйдут к людям. Но никаких дорог, машин и поселений они не встретили. Тайга, птицы и звери. Темнота обрушилась неожиданно, ни найти место для ночлега, ни набрать воды они не успели. Различив впереди лишь очертания огромной сопки, Семён взял Серафиму за руку и повернул назад. Пока хоть что-то было видно, они расположились на небольшой площадке, с одной стороны окруженной соснами, а с другой — каменными валунами. Семён привычно нарубил лапника для лежанки, Сима собрала валежник. Днём они почти не разговаривали, тяжело было пробираться в гору через заросли и камни. Когда развели костёр и доели жимолость, Сима спросила Семёна, как он оказался на борту. Он рассказал, что живёт в Новосибирске, работает архитектором, а в Москву его отправили на выставку вместе с другими коллегами. Только те вернулись домой на день раньше, а Семён решил задержаться и повидаться с армейским другом из Одинцово. Сима рассказала свою историю, и они поняли, что оба оказались на борту из-за ряда сложившихся случайностей. Они разговаривали и смотрели на костёр, пока Симу в прямом смысле не заклонило ко сну. Семён поймал её и аккуратно уложил. Подбросив дров и покурив, он расстегнул куртку и лёг рядом, бережно укрыв уже спящую Серафиму.

Они проснулись до рассвета от длинной дроби дятла. Несмотря на то, что похолодало, они не стали разводить костёр, наоборот загасили угли и отправились дальше, включив фонарик на смартфоне Семёна. Поднявшись по каменистой гряде на самый верх, оба застыли в изумлении.

Напротив, через огромную тёмную пропасть, над сопкой небо зарумянилось зарёй. На глазах эта румяность расплывалась тающим фруктовым щербетом, гипнотизируя и обещая чудо. Утренняя заря постепенно освещала пропасть и превращала её в широкую живописную лощину, в центре которой размашистыми изгибами змеилась река. Серые склоны и растительность приобретали золотистый оттенок, а холмы, покрытые серо-голубым лишайником, окрашивались в нежно сиреневый цвет. Птичий хор в лощине зазвенел разными голосами, а неугомонный дятел продолжал отбивать такт, как заправский барабанщик.

Семён и Серафима ощущали себя пришельцами с другой планеты. Вернее, планета была та же, только они — жители своих городов — наконец увидели Настоящую родную планету. Невероятно близкое небо, огромные горы, чистейшая река, — вся эта первозданная ширь со своими запахами и звуками, со своими красками и законами, приняла их, чудом выживших, и щедро раскинулась своими красотами. Все житейские проблемы казались сущей ерундой, нестоящими пустяками. Он и Она словно заново родились и прибывали в эйфории. Внезапно солнце поднялось над горой, резануло по глазам и вывело их из гипнотического состояния. Они жмурились, потирали глаза и хохотали. Семён первый пришёл в себя, взял Симу за руку и начал спуск.

— Подожди, пока не сфотографирую, не уйду. К тому же здесь самая высокая точка, нужно проверить связь, — Серафима вырвалась и сняла рюкзак. — Я только лощину сфоткаю.

Она включила смартфон, увидела, что смс-ка к сыну так и не ушла. Связи не было и зарядки почти не осталось. Сделав один кадр, она выключила телефон и убрала его на самое дно рюкзака.

Склон был крутой, они передвигались длинными зигзагами. Расстроенная Сима молча спускалась вслед за Семёном. Последние метры она ринулась к реке, не обращая внимания на камни. Набрав в ладони воды и плеснув в лицо, она вновь зачерпнула жидкий хрусталь и жадно припала к нему, словно к эликсиру жизни.

Вода была настолько прозрачная, что устраиваясь на привал, Семён оставил Симу разводить костер, а сам заточил камнем тонкий ствол осины, снял обувь, куртку, рубашку и, балансируя на скользких камнях, ловил рыбу. Когда Семён поймал первую, он восторженно закричал: «Хариус!» и поднял орудие труда с насаженной рыбиной. Если бы не мальчишеский азарт, его вполне можно было принять за сибирского Посейдона с трезубцем. Спортивное загорелое тело, сильные руки и взгляд мудрых глаз, излучающих необъяснимую силу.

В этой лощине они провели три дня. С погодой повезло. Солнце просыпалось своим невероятным рассветом и дарило новый мир. Они прошли около ста километров, следуя всем изгибам змеиной реки, но не встретили ни одного человека. Река же щедро угощала их рыбой и чистейшей водой. Серафима жарила на углях мастерски выловленных Семёном хариусов, приправленных травами, а излишки коптила над костром, наслаждаясь ароматом копчености с натуральным дымком. В опавшей листве всё время что-то шуршало, но мошки и комаров не было. Утром и днём разноголосо пели птицы, а по ночам в унисон выли волки.

Дойдя до сползавшего каменным потоком курумника, они не стали пересекать его и следовать за течением реки, а поднялись параллельно огромным черным валунам на вершину сопки, где сразу ощутили перепад температур. Прощаясь с рекой, они заметили оленей у дальней излучины. Серафима с грустью помахала им рукой и поёжилась от холода. Семён обнял её за плечи и пообещал, если к вечеру они не дойдут до какой-нибудь деревни, то он разведёт огромный костёр и отдаст ей самую большую рыбу. Пейзаж сменился уже в сотый раз, но они по-прежнему оставались одни в этом первозданном мире, даже птицы затихли. Вечером небо вызвездило. Звёзды светили особенно ярко, казалось их можно достать рукой. Ночью Серафима проснулась от холода, в кофейнике звенели льдинки. Она подвесила его над костром и подбросила сучья. Как только забрезжило, они быстрым шагом стали спускаться в долину, где вдалеке желтели лиственницы.

По жухлой траве и малым деревцам зашелестел моросящий дождь. Словно кто-то рассеивал мелкие семена. Серафима покрыла голову своим шелковым шарфом, вспомнив, как потеряла его, торопясь на рейс. Полёт перенёс их в новую реальность, где каждый миг считался за день. Они шли по узкой тропинке на два метра выше ревущей реки. Дождь набрал силу, и было не до разговоров. Спрятаться негде. Со стороны реки — каменистый обрыв с низкорослыми березками, а с другой — ряд высоких лиственниц, с которых дождь сбивал последнее золотое одеяние. Деревья раскачивались и стонали. Они казались более беззащитными, чем люди.

Серафима двигалась почти вслепую, изредка ориентируюсь на спину Семёна. Сапоги скользили по сырой глинистой почве. В какой-то момент она не заметила, как её спутник свернул, и по инерции продолжала свой путь. Сойдя с тропинки, Сима не удержалась на мокрой траве, упала и заскользила к реке, пытаясь ухватиться за тонкие ветки. В кровь разодрав пальцы об острые камни, она зацепилась за скалистый уступ и повисла над рекой. Не в силах позвать Семёна, она лишь прошептала его имя и сорвалась.

Семён ничего не слышал, кроме шума дождя, но что-то заставило его обернуться. За спиной никого не было. Он крикнул и рванул назад. Предположив самое страшное, Семён приблизился к обрыву. Рискуя оказаться в бурлящем потоке, он быстро передвигался по краю, не прекращая звать Серафиму. Внезапно откуда-то снизу он услышал своё имя. Над рекой, где сливались огромные валы, и пузырилась вода, развевался разноцветный шарф. Семён свесился с уступа и увидел Симу, размахивающую веткой с привязанным шарфом.

— Я бегаю, ищу её под дождём, а она в пещере спряталась! — радостно прокричал Семён.

— Я свалилась случайно. Пещера обжита, отсюда должен быть выход.

Семён развернулся, зацепился за каменный козырёк и спрыгнул вниз. Отряхнув руки, он расстегнул мокрую куртку и, обняв Серафиму, прошептал:

— Дурында, выход будем искать потом.

— Кто я? — скорее удивленно, чем обиженно, спросила Сима. Продолжая обнимать девушку, Семён поправил прядь её волос.

— Мой ангел! — не дав возразить, он впился в её губы. Вокруг всё взорвалось. Гул реки сменила волшебная мелодия, а по телу разлилось блаженное тепло. «Кажется, я нашёл свой дом».

— Прости, я подумал, что потерял тебя, — он с сожалением отстранился и застегнул куртку. — Ты отдыхай, а я всё равно мокрый. Пойду за валежником и ветками для лежанки, буду спускать их тебе сверху.

«Что это было?» Щёки пылали, сердце колотилось как сумасшедшее. Ей хотелось плакать и смеяться.

В пещере пахло сыростью и прелыми листьями. За развалившейся лежанкой Серафима нашла настоящий таганок, соль и спички в жестяной коробке. Она разожгла огонь, установила таганок, и, не выходя из пещеры, лишь вытянув руку, зачерпнула воду кофейником. Сняв куртку и джинсы и разложив их на просушку, она обернула бедра своим спасительным шарфом. Элегантная юбка из «мокрого» шелка, на изумрудном фоне которой распустились полевые цветы, подчеркнула стройность и хрупкость Серафимы. Она стала похожа на лесную фею, кружившуюся вокруг костра. Сброшенные Семёном ветки и дрова Сима раскладывала стройными стопками поближе к огню. Из одной такой стопки она соорудила стол, накрыв его салфетками и расставив стаканы. Подсвеченная пещера приобрела почти уютный вид и вскоре начала прогреваться.

Вернувшийся Семён, с которого ручьями стекала вода, не узнал ни Симы, ни пещеры.

— Волшебница?! Чем будешь угощать?

— Сначала разденься!

— Звучит многообещающе.

— По-моему, тебе снова пора за дровами.

Они высушили одежду и обувь и доели копченую рыбу. Дождило всю ночь, и утро их тоже не обрадовало. Еды не осталось, кофе заканчивался, выходить из пещеры в ливень не хотелось.

Из-за шума дождя и рёва располневшей реки они не услышали, как в пещеру спустились двое. Высокий темноволосый парень, вооруженный Глоком и приземистый мужчина лет сорока в черной вязаной шапке. В его руке блеснул нож.

— Это кто у нас тут? — басовитый голос второго резко контрастировал с его ростом.

Семён сориентировался мгновенно, он оттеснил Симу вглубь пещеры, тем самым заслонив её слева от высокого парня, и встал в боевую стойку, готовый принять вызов справа.

— Демид, ёперный театр, ты?

— Коллинз? — даже полумрак пещеры не смог скрыть крайнее удивление Семёна.

— Где ещё могут встретиться правильные мужики? — невысокий быстро убрал нож, раскинул непропорционально длинные руки и крепко обнял Семёна. Затем оба похлопали друг друга по плечу, посмотрели в глаза и снова обнялись, исполняя какой-то ритуал.

— Витёк, да ты игрушку убери. Демид это! Помнишь, рассказывал, как в Рубцовске за меня двух бойцов гасили. — Затем Коллинз представил своего молодого попутчика. — Кореш мой — Витёк. Свободный художник, так сказать, и тоже из Питера. Ну, теперь ты знакомь со своей…

Взглянув на Симу, мужчина осёкся, подбирая слова. Он снял шапку и действительно стал похож на певца Фила Коллинза тридцать лет назад. Светлые волосы, глубокие залысины, тонкий прямой нос и пронизывающий взгляд. Серафима отстраненно наблюдала за всем этим действом. После авиакатастрофы думала, что ничего хуже с ней произойти уже не может. Но неизвестность, холодные ночи в тайге без теплой одежды, без еды, незатихающие звуки в кромешной тьме и горящие глаза волков оказались страшнее. Постепенно она справилась и с этим, ведь рядом находился надёжный мужчина. Грубый голос таёжного Коллинза вернул Серафиму в реальность. Теперь она снова в опасности, в окружении уголовников. Бежать было некуда, она даже не знала, где находится. Единственным её решением было не показывать страх и больше молчать. Демид, видя общее замешательство, подошёл к Симе, обнял её за плечи и представил:

— Это — моя жена, Серафима. Врач-онколог. Так что дышите тише и поинтеллигентнее, пожалуйста, — он предостерегающе посмотрел на Коллинза.

— Ну что ж. Можно и поинтеллигентнее, — Коллинз подошёл к Серафиме, театрально поклонился и поцеловал ей руку. Пристально глядя в глаза, словно оценивая душу, спросил — Серафима?

— Андреевна, можно просто Сима, — как можно спокойнее ответила она.

— Сима Андреевна, хозяюшка, разрешите мне с моим другом переждать непогоду под вашей крышей и присоединиться к семейной трапезе! — длинное предложение далось ему с трудом, лоб покрылся испариной. Темноволосый Витёк по-детски улыбался.

— Прошу вас, располагайтесь под нашей крышей! — иронично ответила Сима. — Вот только от трапезы у нас пластиковые стаканчики с ложками и растворимый кофе.

Коллинз оглядел пещеру, лежанку, дровяной стол, помятый кофейник и стаканчики. Он присвистнул и толкнул Витька. Тот засуетился, снял с плеч огромный рюкзак, развязал верёвки и достал из его недр бутылку водки, чёрный хлеб, несколько банок тушенки, свежие огурцы и большой пакет с кедровыми шишками. А Коллинз смотрел то на Семёна, то на Серафиму, вновь подбирая слова:

— Демид, ты совсем о… очленел? Пардон! Потащил за собой бабу на Алтай без еды, — он взглянул ещё раз на Серафиму и её ноги — да ещё на каблуках?! Тут тебе Невский, что ли?

— На какой Алтай? Смеёшься? Мы с самолёта. Неделю назад разбились под Новосибом, — Коллинз и Витёк ошарашено смотрели на Семёна, открыв рот.

— На Горный Алтай! Витёк, разлей-ка цветок жизни. Расклад, как вижу, будет небыстрый.

— Постой, ты сказал Горный Алтай? — рука Семёна, потянувшаяся за водкой, зависла.

— Ну, я не то, чтоб стою… Я готов упасть! — Коллинз ухмыльнулся и выпил залпом. Витёк тут же последовал примеру старшόго. — Мы южнее Горно-Алтайска, до Новосиба пять сотен километров. Вас как сюда занесло?

Семён встретился взглядом с Симой. Он догадывался, что они не в Новосибирской области, но где именно не знал, и пугать Серафиму своими предположениями не хотел. Горная местность, отсутствие жилья, теперь всё сходилось. С того дня, как они покинули губительное озеро, они ни разу не говорили о том, что произошло на борту. Семён поднял стакан, выпил и начал свой рассказ.

— Последние два года я живу и работаю в Новосибирске. Мы были на выставке и возвращались из Москвы, — с этими словами он сжал Симину руку. — Вылетели вовремя. Погода была прекрасная, — Семён описал всё, что видел, исключая лишь тот факт, что с Серафимой они не были знакомы. — Когда самолёт раскололся как скорлупа, я схватил Симу и, если честно, не знаю, кто кого держал. Думаю, я за неё держался, понимая, что это последние секунды. Через мгновенье я уже цеплялся за сосну и видел, как раздвоенный самолёт взорвался на краю обрыва и исчез, как будто ничего и не было. Остались куски обшивки и глубокие опаленные борозды, ведущие к озеру. Следующий день мы провели на месте катастрофы, но ждать там спасателей было невыносимо. Мы отправились на поиски жилья и за неделю протопали около двух сотен километров, практически без еды, пока Серафима ни провалилась в эту пещеру.

— Ну, Демид, удивил! Витёк, разлей-ка! — скомандовал Коллинз. Сам же не сводил глаз с Серафимы, подвигая к ней поближе тушенку и стакан с водкой. — Да вы ешьте, ешьте! С днюхой вас, значит?!

Серафима почувствовала, как глоток водки растёкся по всему организму. «Цветок жизни» обжёг горло и голодный желудок, согревая и успокаивая. Она с наслаждением вдохнула аромат чёрного хлеба и съела его маленькими кусочками. Затем переставила свою банку тушенки Семёну, а сама весело захрустела огурцом, приговаривая, что не ела ничего вкуснее.

Витёк сидел на корточках перед костром и помешивал кедровые шишки. Семён и Коллинз размышляли о катастрофах и о силе природы, против которой вся эта современная электроника, GPS и ГЛОНАСС просто «пшик». Оказалось, что рухнувший самолёт до сих пор не нашли. Серафима старалась не думать о бирюзовом озере и мечтала проснуться, чтобы не видеть себя в сибирской глуши с водкой и уголовниками. Она решительно отказалась от очередной порции «цветка жизни», сказав, что «чарующий аромат» свежего огурца и так вскружил ей голову. Витёк уже вытащил шишки и ловко шелушил их, аккуратно ссыпая орехи в стакан. Внезапно он посерьёзнел и произнёс:

— Да, уж! Homo proponit, sed Deus disponit. Не хватает только белых медведей.

Если мужчины не сразу обратили внимания на его слова и продолжали спорить, то Серафима застыла с огурцом во рту «в сексуальной позе». Семён замер, глядя на неё, а Коллинз поперхнулся, осознав, что это слова его молчаливого друга. Серафима сменила позу, но по выражению её лица можно было подумать, что она как минимум увидела приведение.

— Что ты сказал? — спросил откашлявшийся Коллинз. Витёк улыбнулся.

— Человек предполагает, а Бог располагает, — медленно произнесла Серафима. Она спросила, где он видел картину Эдвина Ландсира. Оказалось, Витёк окончил Институт живописи имени Репина, и репродукцию картины «Homo proponit, sed Deus disponit» видел в альманахе английской живописи. Картина была написана английским художником в конце девятнадцатого века и посвящалась пропавшей экспедиции Франклина. На фоне замёрзшего моря и льдов два белых медведя пировали на останках разбившегося корабля экспедиции. Один разрывал британский корабельный флаг, второй пожирал чудом спасшегося человека. Картина поражала точным живописанием медведей, множеством скрытых смыслов, и веяла жестокой безысходностью. Витёк сказал, что оригинал находится в Королевском колледже, особой «шедевральности» не имеет, но до сих пор не даёт студентам покоя.

Когда он закончил, Серафима объяснила, почему так отреагировала на упоминание о медведях. Два месяца назад один из пациентов за своё спасение подарил копию этой картины профессору Бороновскому. Пациент поступил к ним в центр с онкологией четвертой степени, и Лев Александрович буквально вытащил мужчину с того света. Год борьбы за жизнь заставил болезнь отступить. Счастливый пациент начал вновь писать картины и даже собирался на этюды на остров Валаам. За несколько дней до Новосибирской конференции Бороновскому сообщили, что его пациент, возвращаясь с острова, утонул в Ладожском озере, спасая людей. Возможно, именно после этого сообщения профессора госпитализировали с инфарктом.

Семён и Витёк молчали, лишь Коллинз не удержался: — Это как у классика, когда опустился на самое дно, снизу постучали? Или они всегда стучат? И как тогда жить?

— Веру нельзя терять и оптимизм, — отряхивая руки от шелухи, заявил Витёк.

— Ну, Витёк, удивил! — воскликнули одновременно Коллинз и Семён.

Вечером дождь прекратился. Семён предложил мужчинам заготовить дров для костра и лапник для второй лежанки. Витёк с радостью согласился, и без слов вытащил из рюкзака топор. Коллинз же решил потянуть время и напроситься «на осмотр к врачу». Он сослался на боли в спине и обратился к Серафиме.

— Ну, может, осмотришь меня пока? Вдруг у меня рак? — при этом его глаза хитро сощурились.

— Это всё от сидячей работы, — невозмутимо ответила Сима. — У вас нет болезней по моей специализации.

Семён усмехнулся, а Витёк, скорчившись от смеха, пытался отодвинуться подальше от Коллинза.

— Кончай щериться! Демид, я не понял. Ты сказал, она у тебя правильный врач. Она меня игнорит?

— Прости, брат, — Семён хлопнул Коллинза по плечу, приглашая к выходу из пещеры. — Она не может тебя осмотреть, она — гинеколог.

Витёк, давясь от смеха, уже карабкался вверх. Коллинз пнул его и нехотя полез следом.

Вторую лежанку устроили ближе к выходу. Семён крепко обнял Серафиму, чтобы у двух других не было сомнений и соблазнов. Коллинз похрапывал впритирку со своим подельником.

Утром, молча позавтракав, Коллинз отвёл Семёна в сторону и о чём-то долго с ним разговаривал. Немногословный Витёк на прощание лишь улыбнулся и оставил немного продуктов. Серафима чмокнула его в щеку и пожелала, чтобы он скорее вернулся в профессию.

— Ну, красавица, хоть ты меня и проигнорила, я зла не держу. Если свидимся ещё, всегда помогу, — Коллинз поцеловал Серафиме руку, затем по-братски обнялся с Семёном. — Ну, двинем! До водопада дойдёте максимум за два дня.

* * *

Они разошлись в противоположные стороны. Семён и Серафима перебрались по бревну через реку и повернули на северо-запад, где, по словам Коллинза, находилась турбаза «У Водопада». Они поднялись на гребень и начали спускаться по склону с другой стороны. Три часа они пробирались через густые заросли низкорослых берёзок. Деревца заметно отличались от своих сородичей. Тонкие, упругие стволы с мелкими жёсткими листочками, уже пожелтевшими в коричневых пятнах, но ещё крепко державшимися на ветках. Казалось, они сплелись, чтобы не выпускать из своего плена. Приходилось буквально продираться через них. Физических сил уходило столько, что Серафима не сразу заметила, как похолодало. Внизу в опавшей листве и во мхах сочилась вода и хлюпала под ногами. Высушенная в пещере обувь мгновенно промокла. Пальцы ног отмёрзли и не слушались. Она мечтала о горячей ванне, наполненной ароматной пеной, о камине и уютном пледе. «В следующий раз возьму с собой толстые шерстяные носки, даже если отправлюсь в тропики». Совсем рядом раздался пронзительный крик птицы. Семён повернулся и, заметив, что Сима уже еле двигается, предложил сделать привал. Серафима не жалела, что они отдалились от гостеприимной пещеры, но рядом чувствовала пустоту, как будто Семён оказался на другом берегу.

— Может быть, всё-таки расскажешь, кто ты — Семён или Демид? Архитектор или сбежавший зэк? — с надрывом спросила Серафима.

— Одно другого не исключает. Только я не сбежавший, а бывший зэк. Несправедливо, но своё я уже отсидел.

— Несправедливо? Ты замучил хомячка и тебе дали семь лет строгого режима?

— Послушай, ты! — Семён схватил девушку за плечи. Его лицо исказилось болью. Заметив в её глазах страх, он разжал пальцы. — Я не собираюсь исповедоваться.

Сима как будто сломалась и распалась на мелкие кусочки. От боли и обиды навернулись слёзы. Она отпрянула, с трудом удержавшись на ногах. Восстановив дыхание, Сима улыбнулась и предательски осевшим голосом произнесла:

— Прощайте, Демид!

— Стой, сумасшедшая! Куда ты пойдешь?

— А ты знаешь, мне как-то уже всё равно. Пока мы были вдвоём, я тебе верила и верила, что дойдем. Старалась не замечать собачий холод и волчий вой по ночам. Оказалось, ты даже не Семён. Не архитектор, а боксёр и уголовник. Мы ходили кругами по каким-то дебрям, а ты всё время делал вид, что мы рядом с Новосибирском. Пожалуй, ты прав! Я устала и никуда не пойду. Разведу костёр и буду сидеть здесь. А ты иди.

Семён чертыхнулся, бросил вещи и пошёл за дровами. Он принёс две берёзки и огромную охапку лапника, развёл костёр, пристроил кофейник и посмотрел Серафиме в глаза.

— Я действительно архитектор, Демидов Семён Михайлович. Родился в Питере, там же учился и женился. Преподавал в архитектурно-строительном университете, а когда дочка пошла в первый класс, открыл своё архитектурное бюро. Заказов было много, приходилось часто ездить в командировки. Жена — синхронный переводчик, тоже работала с утра до вечера. В тот день я улетел, а её долго не отпускали с работы, встречали каких-то иностранцев. Она попросила подругу забрать дочку из школы, но та не успела. Ася пропала. Подняли на ноги всех соседей, откликнулись волонтёры. Мы искали дочку пять дней, пока не нашли в лесопарке её истерзанное тельце. Асе было всего восемь лет. Над ней надругались, избили и выбросили.

Серафима с ужасом слушала Семёна. Он смотрел в пустоту, зрачки были расширены, как если бы кто-то невидимый вонзил в него раскаленный прут и с садизмом его проворачивал. Она не знала, как это остановить, и уже кляла себя за свой язык и принципиальность. Семён снял с огня кофейник, разлил обжигающий кофе и выпил, не морщась.

— Я искал эту мразь день и ночь, даже когда в полиции намекнули, что дело приостановлено. Через месяц на другом конце города нашли похожий труп ребёнка. Я бросил работу и ходил за новым следователем по пятам. Меня даже хотели закрыть на несколько суток. В конце концов, мы с ним напились, вспомнили армию, нашли общих друзей и поклялись помогать друг другу. Негласно мне разрешили просматривать все записи с камер наблюдения вокруг школ, домов и магазинов по двум эпизодам. Я заметил машину, засветившуюся в нашем районе в день похищения и у школы второй девочки. В машине нашли следы ребёнка, а также заброшенный дом в области, где всё это произошло, но доказать причастность к нашему делу не смогли. Он даже проговорился, но прямых улик не было. Его осудили всего на пять лет. Мы надеялись на пересмотр дела и ужесточение наказания, но ничего не вышло. Его жена хоть и подала сразу на развод, но тесть, он работал тогда в ГУВД, сделал всё, чтобы дело не получило широкой огласки и постепенно сошло на нет. Да, этот ублюдок был примерным семьянином, заботливым отцом и хорошим специалистом.

Семён прервался, положил ветки в костёр и посмотрел на Серафиму. Она не выдержала и спросила:

— А как твоя жена всё это пережила? Что с ней?

Он опустил голову, потом долго смотрел на огонь. Когда Серафима уже хотела извиниться и сказать, что им пора идти, Семён тихо продолжил:

— После случившегося мы жили в аду. Я занимался поисками этого урода и добивался справедливости, не замечая, что происходило с женой. Возможно, она тогда уже теряла рассудок. Мы держались вместе, но почти не разговаривали. Она покупала игрушки и разговаривала с Асей. Я подсылал к ней врачей, но при них она вела себя адекватно. Через три года я случайно столкнулся с этим ублюдком в парке, где мы любили гулять с дочкой. Позже выяснилось, что его выпустили по УДО. Было лето, полураздетые детишки играли у воды и строили песчаные башни. И тут я увидел его глумливую улыбку, он наблюдал за детьми и скалился. Истерзанное тело моей дочери всплыло перед глазами. Мне хотелось сбить эту улыбку и выбить из него всю мерзость. Я бил его и не мог остановиться. Мне дали семь лет за убийство, хотя у меня был хороший адвокат. Пока сидел, жена… вышла из окна. Я живу, а их нет. Здоровый мужик, а не защитил даже самых близких.

Семёна трясло. Серафима не смогла сидеть, у неё текли слёзы. Она встала, подошла сзади и положила руки ему на плечи.

— Прости меня.

— Да нет, это ты прости. Я не должен был на тебя кричать, и так столько всего свалилось, — Семён взял её за руку. — Сядь, отдохни. Скоро пойдём дальше, пока не стемнело.

Они сидели рядом и смотрели на догорающий костёр.

— Если честно, скорее всего я поступила бы так же, если бы с моим ребенком... Не знаю, каким способом, я мухи не обижу, но такие твари не должны жить. А мир, в котором родители вынуждены сами судить убийц своих детей, и за это расплачиваться поломанной жизнью, должен измениться. Иначе он обречён.

— Не знаю, если и изменится, то не скоро.

Серафима вытерла слёзы, глотнула кофе и спросила:

— Знаешь, почему я развелась и поклялась больше не выходить замуж?

Семён только удивленно на неё посмотрел.

— У нас была прекрасная семья. Сын, о котором я всегда мечтала, муж, с которым было много общего. Мы смотрели одни фильмы, читали взахлёб одни и те же книги, в театр любили ходить, и понимали друг друга без слов. Когда я вышла на работу, а Саша пошёл в детский садик, выяснилось, что на лето оставить его не с кем. Отпуска приходилось проводить порознь. Сначала с сыном в отпуск уезжал муж, потом я. В то лето Сашеньке исполнилось четыре года и они с отцом улетели в Турцию. Я разрывалась между своими пациентами и пациентами коллег, тоже ушедших в отпуск. Мобильник включала только во время обеда и после работы, чтобы позвонить мужу и пообщаться с сыном. Однажды я не смогла дозвониться, мобильник мужа был недоступен. В отеле сказали, что в номере никого нет, хотя время было позднее.

Ночью мне позвонили и сообщили, что мой сын пострадал в аварии и находится в тяжелом состоянии. Утром я вылетела в Турцию. У Саши были множественные переломы, и он несколько дней не приходил в сознание. Опускаю подробности. Главное, что он выжил и попал к хорошим врачам. Вскоре его удалось переправить в Москву и положить в детскую больницу, где главврач был моим другом. Саша вырос большим и сильным, правда, немного прихрамывает, но заметно лишь после длительной ходьбы. А у мужа — ни царапины. Он и тогда отделался только штрафом.

Серафима выдохнула и посмотрела в глаза Семёна. Заметив жёсткий взгляд, она продолжила:

— Нет, не думай, я не хотела, чтобы он тоже лежал в тяжелом состоянии. Пусть живёт и дай Бог здоровья. Просто он полетел в Турцию не один. И именно он был виновником аварии. Саша сидел на заднем сидении, а муж выяснял отношения со своей пассией и не вписался в поворот, машину закрутило, удар в столб пришёлся сзади. Когда Сашенька поправился, я сразу развелась. С тех пор мы практически не разговаривали.

Они двинулись дальше. Вдалеке показались редкие ели и огромные кедры. Небо заволокло тучами, а над горой слева садилось красное солнце. Уже в темноте они добрались до кедровника и устроили привал. Вокруг разливался смолистый аромат кедра. Казалось, его можно было есть ложкой. Ни с чем несравнимая аура, если только представить пихтово-можжевеловые рощи на взморье. На ночь Семён предложил расположиться под большим кедром. Он знал, что густая хвоя сибирского красавца не пропускает дождя.

— Семён, а как ты оказался в Новосибирске?

— Когда вернулся в Питер, моё архитектурное бюро принадлежало другим, а в институте посоветовали забыть о преподавательской деятельности навсегда. Из друзей у меня остался только Стас — тот полицейский. Он посоветовал уехать подальше от Питера и Москвы, если хочу найти работу по специальности и не спиться. Через несколько месяцев я нашёл вакансию в Новосибирске, созвонился и переехал.

Семён проснулся первым от странной тишины, изредка нарушаемой печальной трелью птицы. Когда он выбрался из-под кедра, в глаза ударил свет. За ночь тайга побелела. С помощью валежника, предусмотрительно спрятанного под соседний кедр, Семён быстро разжёг костёр. Набрал снега в кофейник, укрепил его над огнём и полез будить Серафиму.

— Ангел, вставай, проспишь свой кофе!

Сима застонала.

— Да ты горишь вся.

Он нёс её на руках весь день, редко останавливаясь на привал, пытаясь привести Симу в чувство и напоить водой. Когда стемнело, Семён готов был отчаяться. Апатия к своей судьбе навалилась с новыми силами. Серафима не приходила в сознание. «Господи, оставь ей жизнь, возьми мою! Ещё одну ночь в тайге она не выживет». Сима выскользнула из рук и упала на снег. Семён снял свою куртку, усадил на неё Серафиму и бережно прислонил к дереву. В тайге что-то изменилось.

— Мы дошли! Слышишь?! Я сейчас, — Семён побежал на шум водопада. Вскоре за деревьями он увидел очертание домиков и огоньки. Он кричал, звал людей и стучал в окна.

Вдалеке послышался едва уловимый стрекот вертолёта. Какая-то сутолока, голоса. Серафиму поднимали, перетаскивали, о чём-то спорили. Она никак не могла проснуться и встать, но чувствовала, что кто-то крепко держит её за руку, защищая и согревая. Вскоре голоса людей и гул водопада утонули в звуках взлетающего вертолёта.