Тамара ТОНИНА (г. Чита) СЛИШКОМ ГРЯЗНЫЙ ЧТОБЫ ЖИТЬ

21 июля 1910 года на дачу следователя по особо важным делам Санкт-Петербургского окружного суда Калугина Алексея Федоровича явился посыльный сыскного отделения. Он сообщил следователю, что его превосходительство Лев Борисович Соколов, начальник сыскного отделения, ждет его завтра у себя в девять часов утра. Алексей Федорович, мужчина тридцати восьми лет среднего роста с хорошо сложенной плотной фигурой, распорядился увести посыльного в кухню и напоить чаем. Сам пошел в столовую, где на большом обеденном столе его жена Елена Дмитриевна кроила себе платье для театральной постановки.

— Леночка, я завтра первым пригородным уезжаю в Петербург, и возможно мне придется пожить некоторое время на городской квартире.

— Милый, я сразу об этом догадалась. Ну как же жалко, если это продлится долго. В субботу через десять дней премьера.

— Я помню, и постараюсь приехать к началу спектакля. Меня беспокоит Алеша, он так и рвется к пруду, попрошу студента Володю ходить купаться только с ним, а ты проследи за этим.

— Хорошо. Я и сама, как закончу платье, буду ходить купаться, и Алеша со мной. Жара неимоверная.

В этом году дачники «замахнулись» на «Короля Лира». Елене Дмитриевне досталась роль старшей дочери короля — злодейки Гонерильи. Остальная труппа состояла в основном из студентов и студенток. Короля Лира уговорили сыграть пожилого преподавателя гимназии Ивана Карловича Крафта. Роль шута играл хозяин библиотеки-читальни мировой судья Сергей Иванович Никифоров, большой энтузиаст в деле распространения грамотности в народе, театрал. Сергей Иванович разрешал публике по вечерам в большом зале библиотеки-читальни устраивать танцы под граммофон.

Калугины снимали дачу на станции Лигово, что на тринадцатой версте от Петербурга. Привлекала близость к городу, пригородные поезда ходили через пятнадцать минут. Кроме этого в Лигово был прекрасный Полежаевский парк. Протекавшая через парк речка Лиговка была запружена. В пруду купались, катались на лодках, ловили рыбу.

На следующий день в девять часов утра Алексей Федорович стоял в кабинете начальника сыскного отделения Льва Борисовича Соколова.

— Алексей Федорович, голубчик, здравствуй! Как здоровье Елены Дмитриевны? Опять на лето в актрисы подалась?

— Здорова, играет в этом году Гонерилью в «Короле Лире».

— Ну и слава богу, скучать без тебя не будет. А тут такое дело… Вчера у меня был купец Нечкин из Новгорода. Передал мне прошение своей супруги, княгини Анны Васильевны Белозерской-Нечкиной. Та просит начать розыск ее племянницы Веры Петровны Белозерской, в замужестве Батищевой. К своей просьбе она прилагает два письма. Оба написаны вдовой, коллежской асессоршей Батищевой Варварой Ивановной. На одном конверте адрес: Новгород, улица Рождественская, дом восемь, собственный дом, княгине Анне Васильевне Белозерской-Нечкиной, но в письме обращение: «Дорогая княгиня Антонина Васильевна». Это сестра Анны Васильевны, проживает в своем имении в Белозерском уезде село Чуриново. Та тоже получает письмо с тем же текстом, но обращение: «Дорогая княгиня Анна Васильевна».

— Видимо, ассессорша была в большом волнении, раз перепутала письма. Написала, а вложила в другие конверты.

— Да, это явно. Что же ее так взволновало? Нечкин, прежде чем идти ко мне, дней десять назад послал своего приказчика на дачу к Батищевым. Дал ему галантерейного товара и тот под видом коробейника проник к ним в дом. Спросил кухарку, где молодая барыня, мол, она прошлый раз заказывала ему шелковые синие нитки. А кухарка говорит: «Молодая барыня еще в июне уехала гостить к тетке в Новгород».

Калугин посмотрел на почтовые штемпели. Оба письма отправлены в один день, 20 июня.

— Месяц прошел с момента отправки писем. Искать надо. Но почему сама Вера Петровна не написала тетушкам о намерении посетить их?

— Это-то и странно. Алексей Федорович, займись этим делом. Само прошение я у себя оставлю, а письма Батищевой забери. Да, перепиши прошение, там Анна Васильевна пишет адрес дачи, где проживают Батищевы, и место службы мужа Веры Петровны и много еще чего.

Добравшись до городской квартиры, Калугин позвал жену дворника вымыть в квартире пол и стереть с мебели накопившуюся за лето пыль. Приказал поставить самовар и послал сына дворничихи Митю в трактир купить расстегаев и ватрушек. Напившись чаю, Алексей Федорович сел читать письма Батищевой и прошение.

Прошение Анны Васильевны было обширно. Оно содержало важные сведения, которые проливали свет на личную жизнь молодых Батищевых. «Верочка мне двоюродная племянница, ее отец Петр Михайлович — брат моей матери, — писала Анна Васильевна, — наш род Белозерских — древнейший дворянский род, но обедневший. Петр страдал пагубной страстью к алкоголю, которое его и сгубило. Свое имение сдал под залог банку, получив при этом денежную ссуду. Все деньги промотал с цыганами по ресторанам. Проценты банку Петр не платил, ссуду по истечении срока не внес. Имение перешло в собственность банка и было продано с аукциона. Узнав об этом, Петр забрался на колокольню церкви и спрыгнул вниз. Похоронив своего непутевого мужа, Ольга Павловна, его жена, с дочерью Верой уехала в Москву к матери. Вере в то время было шестнадцать лет. Все дворянство сочувствовало вдове Петра Белозерского. Такой древний дворянский род! И остались без средств к существованию. Старая княгиня Васильчикова Евдокия Кирилловна предложила Ольге Павловне место чтицы с содержанием тридцать рублей в месяц. Ольга Павловна согласилась, но однажды она заболела и прислала вместо себя Веру. Вера так понравилась Васильчиковой, что она просила Ольгу Павловну больше не приезжать, а Вера, кроме чтения по вечерам, стала секретарем при княгине. Так прошло семь лет. Потом умерла Евдокия Кирилловна, а когда вскрыли завещание, то оказалось, что Вере Белозерской княгиня завещала пятьдесят тысяч рублей. У Веры лета уже были критические, двадцать пять лет. Никто к ней не сватался, а тут сразу женихи появились. Из всех претендентов Вера выбрала Ипполита Антоновича Батищева. Его отец, дослужившись до 8-го чина, получил дворянство, что уравнивало их положение в свете. Ипполит был с Верой одного возраста, среднего роста, черноволосый и темноглазый.

Верочку нельзя назвать красавицей, но милой, хорошенькой вполне. Небольшого роста, стройная, с чистой белой кожей, глаза необычайного каштанового цвета обрамляют длинные каштановые ресницы. Ипполит в пору ухаживания работал в почтово-телеграфном ведомстве коллежским секретарем, где и работает поныне. Год назад он получил чин титулярного советника. Свадьба состоялась на красную горку в 1906 году. Четыре года уже прожили, а детей все нет».

Калугин прикинул по дате выхода Веры замуж и продолжительности брака:

— Получается: пропавшей даме двадцать девять лет, моей Леночке ровесница.

Стал читать дальше: «Два года назад я предложила Вере поехать в Свято-Троицкий женский монастырь в город Муром, пожили бы там, помолились, но Вера отказалась. Я приписала это позорному случаю, которое омрачило семейное счастье уже через месяц после венчания. Кредиторы Ипполита, узнав, что он женился на девушке с приданым, предъявили его векселя к взысканию на сумму три тысячи рублей. Огромные деньги! Это были его карточные долги. А ведь всем известно, что чиновники почты и телеграфа зарабатывают меньше чернорабочих. Вера выкупила векселя. Не проигрался ли он снова? Не знаю, что и думать. Проживают они в Лигово, там у них собственная дача, купленная еще Антоном Ивановичем. При жизни Антона Ивановича они жили там с ранней весны до поздней осени, а сейчас живут круглый год. Улица Люциевская, дом 22. Очень прошу, найдите Верочку. Белозерская-Нечкина А.В.»

Алексей Федорович аж крякнул от удовольствия: «Повезло однако, работа возле дома». Потом стал прикидывать, где же эта улица Люциевская? На западной стороне от Полежаевского парка, где жили Калугины, ее точно нет. Значит, с восточной стороны. Без Кости Лебедева не обойтись. Из всех штатных агентов и агентов по вольному найму Калугин предпочитал работать со студентом училища правоведения при Министерстве юстиции Костей Лебедевым. Костя был казенноштатным учеником, за него вносило плату казначейство. Калугин знал его отца, который работал в канцелярии Министерства юстиции, а до этого был следователем. Он умер три года назад, но так как при жизни он был членом Правоведческой кассы и регулярно вносил туда взносы, его сын продолжил учебу, но уже бесплатно. К Косте генетически от отца передалась страсть к сыскному делу.

Калугин оделся в косоворотку из канифаса, светлый летний костюм из чесучи, соломенную шляпу. Закрыл квартиру и пошел в дворницкую, где сообшил, что снова отъезжает на дачу.

Вдова Лебедева, Мария Петровна с сыном Костей и дочерью Надей, жила в доходном доме на Большом проспекте Васильевского острова. При жизни мужа семья снимала пятикомнатную квартиру, но после его смерти Мария Петровна сняла в этом же доме двухкомнатную квартиру. Она получала пенсию по потери кормильца, пятьдесят процентов от будущей пенсии мужа, сорок два рубля и на Надю двадцать четыре рубля. На Костю пенсию не платили, так как оплачивали его обучение. Денег катастрофически не хватало. И тут Надю посетила мысль выращивать дома фикусы. Фикус — это было серьезно. Находящееся в доме деревце считалось талисманом счастья и здоровья. Выращенный до дерева, фикус в кадке входил в список приданного невесты наравне с постельными принадлежностями. Способ размножения фикуса держался в тайне людьми, которые зарабатывали на этом. Но Надя — это был второй Костя, только в юбке, придумала как разузнать способ размножения фикуса. Она была младше Кости на полтора года. В детстве у них была одна нянька, молодая женщина из Рязанской губернии. Она говорила на характерном для рязанцев говоре. Мария Петровна спохватилась, когда Костя после упреков матери на тему его способности лазить по заборам и рвать при этом штаны, сказал: « Да понял я, хватит балабонить». Мать стала прислушиваться к разговору детей и сделала открытие. Вместо слова глаза они говорили буркалы, обувь называли бахилки, вместо давно — дамно. Што, чаво, ишшо так и сыпались у них изо рта. Няньку уволили. Марии Петровне самой пришлось переучивать детей. Дети освоили правильный петербургский говор, но рязанский не забыли. Это помогло им, когда Наде пришла в голову идея разводить фикусы. Она выследила квартиру, откуда в цветочный магазин и на рынок их приносили на продажу. Поздней осенью пошли по этому адресу вместе с Костей. Оделись как деревенские, постучались в квартиру. Открыла им горничная и, узнав, что девушка ищет работу, позвала хозяйку. Костя, сняв шапку и беспрестанно кланяясь, изрек:

— Пособите нашей беде, ради Христа. Недород нонешний год вышел, оголодали мы. Надысь решили: надось в городе прислониться. Дозвольте сеструхе моей Дуняшке до весны у вас остаться. Она к работе дюже хваткая.

«Дуняшка» во все время разговора, выпятив живот, мелко хохотала. Решив, что девушка полная дура, хозяйка пригласила их в квартиру и стала осматривать девушку. Убедившись, что кожа у нее чистая и нет вшей, взяла ее черной кухаркой. Надя выносила помои, мыла пол, чистила картошку, ходила на базар с кухаркой и носила тяжелые сумки с провизией. Прожив недели две в доме, она заметила, что по средам и пятницам хозяин с хозяйкой после завтрака приказывают прислуге никому не открывать и их не беспокоить. Надя, сделав торжественное лицо, объявила кухарке Степаниде:

— Молятся, однако.

Кухарка же, рассмеявшись, рассказала Наде, что хозяин очень суеверный. Он занимается выращиванием фикусов и считает, что понедельник, вторник и четверг мужские дни, и они не родят, а среда и пятница женские дни, они родят. Вот они и занимаются растениями.

Надя после этого открытия по средам и пятницам стала отпрашиваться у Вари на часок сходить в церковь, сама же, одевшись и хлопнув дверью, бесшумно возвращалась, забиралась в большой шкаф и сидела тихо как мышка. За четыре «урока» Надя усвоила весь процесс размножения фикуса. После этого как по волшебству появился брат, который сообщил, что едет с артелью в Астрахань, и Дуняшку забирает с собой. Хозяйка выдала расчет. Брат с сестрой, непрерывно кланяясь, прощались:

— Прощевайте, спаси бог за хлеб за соль.

И вот сейчас, подойдя к двери подъезда, Калугин прочитал объявление:

«В квартире № 15 продаются фикусы разных возрастов и настои.

Листья фикуса — первое средство от радикулита и для выведения бородавок. Готовые настои там же».

Дверь открыла сама Мария Петровна. Лицо ее радостно осветилось:

— Алексей Федорович, здравствуйте. Проходите, мы садимся обедать и вас без обеда не отпустим.

Алексей Федорович возражать не стал, вымыл руки и прошел в столовую. За столом сидела одна Надя.

— А где же Константин?

— Уехал в Якутию со своими студентами. Они пойдут в поход по реке Вилюй. Я сколько не просилась, он меня не взял, — обиженно рассказывала Надя.

Вошла Мария Петровна с супницей в руках, которая слышала последнюю фразу Нади:

— Алексей Федорович, посмотрите на нее, собралась с парнями в поход. Mauvaiston[1].

Надя надулась, мать, не желая ссоры с дочерью, замолчала. Калугин посмотрел на сердитое лицо девушки и вдруг понял, что сейчас ему больше пригодится она, а не Костя.

— Мария Петровна, разрешите развеять чувство взаимного недовольства сменой темы. Я считаю, что Надя права, июль заканчивается, а вы даже на дачу не выезжали.

— Помилуйте, Алексей Федорович, дело даже не в деньгах. Посмотрите, какое хозяйство развели, да еще и настои две коробки на кухне.

Комната действительно напоминала оранжерею.

— А как торговля идет в летнее время?

— Честно говоря, плохо.

— Так и должно быть, ведь все выехали на дачу, — и наугад сказал. — Я видел объявление о сдаче комнат на улице Люциевской. Разрешите мне позаботиться о вашем летнем отдыхе. Предлагаю сегодня же нам с Надеждой поехать снять комнату, а вы в это время собирайтесь. Настойки берите все. Я вас уверяю, они у вас все продадутся, а фикусы оставьте здесь, дворник польет. Завтра я вас вывезу.

Надя запрыгала от радости. Мария Петровна махнула рукой:

— Будь по-вашему.

Надя бросилась собирать вещи. Калугин крикнул ей:

— Возьми немного. Остальное собери, завтра привезем.

Через сорок минут они вышли из подъезда.

— Надя, ты нужна мне для дела. Пропала женщина с улицы Люциевской, и ты поможешь мне ее искать.

— А-а-а, — восхищенно протянула Надя, — я ее найду, и тогда Костя еще пожалеет, что не он нашел.

Люциевская улица действительно находилась с восточной стороны от Полежаевского парка. Калугину повезло. Сдавались две смежные комнаты в доме № 19. Хозяева, боясь уличного шума, сдавали комнаты окнами на улицу. Из окон хорошо был виден сам дом 22 и входная калитка.

— Надя, твоя задача понаблюдать, кто входит и кто выходит из дома. Но самое главное познакомиться с прислугой и проникнуть в дом. Если это у тебя получится, осмотри дом: есть ли в нем какая-нибудь закрытая комната или подвал.

Устроив Надю, Калугин вернулся к себе на дачу к большой радости Елены Дмитриевны и Алеши.

— Папа, ты больше не поедешь в город? — вис на отце Алеша.

— Я поеду в Москву, но это завтра, я сейчас я бы перекусил чего-нибудь, а потом на озеро купаться.

— Ура! — закричал Алеша.

На другой день, перевезя Марию Петровну на дачу, Калугин сел на вечерний поезд и утром прибыл в Москву.

Москва встретила серым затянутым небом и сыростью. Всю ночь шел дождь и сейчас повсюду на земле стояли лужи и мелко рябились от движения воздуха. Калугин взял извозчика, предварительно спросив, знает ли он особняк князей Васильчиковых. Тот утвердительно кивнул, но там его ждало разочарование. Дома оказался только дворник с семьей. Он сообщил следователю, что в доме нет никого, а князь Василий Иванович с женой Евгенией Алексеевной и детьми отдыхает на даче в Архангельском. Извозчик заверил, что это недалеко и домчит быстро.

Княгиня Евгения Алексеевна приняла его в гостиной. Калугин представился.

— Вы следователь? Вам, наверное, нужен мой муж, но он на конном заводе, будет только вечером.

— Скорей всего, мне нужны вы. Евгения Алексеевна. Когда вы в последний раз видели Веру Белозерскую?

— В апреле после пасхи. Верочка каждый год приезжает в родительский день посетить могилу матери, останавливается у нас.

— Как давно вы ее знаете?

— С первого дня моего замужества. Когда я переехала в дом мужа, она работала секретарем при бабушке мужа. Мы ведь с ней ровесницы, только я вышла замуж рано на девятнадцатом году, а она через семь лет, когда умерла Евдокия Кирилловна. Мы, конечно, сдружились. А что случилось?

— Пока ничего. Она в июне уехала погостить к теткам в Новгород, но там не появилась. Я думал, может она у вас гостит.

— Нет, я с апреля ее не видела. Она в мае прислала поздравление с днем рождения моей старшей дочери, и с тех пор не писала.

— А где она кроме вас может быть?

— Нигде. У нее только тетки две и мы.

— А может с любовником сбежала? Как вам такой вариант?

Евгения Алексеевна рассмеялась:

— Нет, такого не может быть. Вот если бы ее муж Ипполит сбежал с любовницей, я бы не удивилась.

— Из ваших слов следует, что Ипполит был дамским угодником.

— Я предпочитаю не вмешиваться в чужие личные дела, — сухо сказала Евгения Алексеевна.

— Заведено уголовное дело. Два месяца как пропала ваша хорошая знакомая. Надо откинуть свои предубеждения и рассказать все, что вам известно. Возможно, ваш рассказ прольет свет на это печальное событие.

Евгения Алексеевна вздохнула и начала свой рассказ:

— Вы назвали Ипполита дамским угодником. Если бы это было так, то это было бы полбеды. Но Ипполит любит совсем молоденьких деревенских дурочек. Я подозреваю, что и жить в Лигово круглый год — это его желание, хотя никому не высказывала свое подозрение. Вера приехала на могилу матери в родительский день через год после венчания. Я сразу заметила ее грустные глаза, какой-то потерянный вид. Мы пошли прогуляться после поминального обеда и тут она расплакалась. Я ее успокаивала как могла, говорила: расскажи что у тебя случилось, может я помогу. И она рассказала. Недалеко от Лигово находится деревня Егоровка…

— Да, есть.

— В этой Егоровке живет бабка-знахарка Ермолаиха, но она не только знахарка, она еще сводня. Вера выследила Ипполита и все узнала. Я ее спросила, а знает ли о похождениях сына Варвара Ивановна. Она сказала, что, наверное, нет. И я дала ей совет рассказать все свекрови. Еще она интересовалась, какие есть современные противозачаточные средства. Заявила, что рожать от Ипполита не будет, так как не уверена в своем будущем, а тут еще маленький. Твердила одно и то же, что ее судьба — это повторение судьбы ее матери. Потом прислала письмо, где писала, что все рассказала свекрови, о ее реакции расскажет при встрече. Приехала на следующий год на пасху. Рассказала мне, как отреагировала свекровь на измены Ипполита. Она написала на листке изречение Ницше и дала Вере. Этот листок Вера привезла с собой, когда рассказывала все это и бросила мне его в сердцах. Он у меня до сих пор хранится.

— Я бы хотел прочитать.

Евгения Алексеевна ушла, вернулась и подала Калугину свернутый вдвое небольшой листок. Калугин развернул его и прочел:

«Параграф 286.

Отвращение к правде. Женщины так созданы, что им отвратительна всякая правда (относительно мужчин, любви, ребенка, общества, цели жизни). Они даже стараются мстить тем, кто раскрывает им глаза.

Фридрих Ницше, «Смешанные мнения и изречения».

Выучи это наизусть и живи по этому правилу».

Листок нежно-розового цвета с завитушками по углам. Явно вырван из женской записной книжки.

— И как же отнеслась Вера к этому совету?

— С негодованием. Сказала, что ее мать не знала это изречение, но жила по нему. В результате стала приживалкой при княгине Васильчиковой. И ей была бы судьба быть вечно приживалкой, если бы не доброта Евдокии Кирилловны.

— А я бы сказал, что в нашей стране, где невозможно добиться развода, это изречение актуально. Лев Толстой поднял этот вопрос в «Анне Карениной», а в «Крейцеровой сонате» продолжил. Но воз и ныне там. Так к какому же решению пришла в конце концов Вера?

— Добиваться развода.

— Если сенатор Каренин не мог добиться развода, то желание женщины развестись даже рассматривать не будут. Евгения Васильевна, очень вам благодарен за разговор. Позвольте откланяться, надо на вечерний поезд успеть. Да, и позвольте записку забрать.

— Извольте, рада была познакомиться.

Калугин решил начать с Ермолаихи. По приезду в Санкт-Петербург он поехал в петергофский участок. Участковый пристав Левицкий, выслушав Калугина, приказал найти околоточного надзирателя Пестова. Пестов нашелся, и блюстители порядка отправились на Балтийский вокзал. На вокзале за пять минут до отхода пригородного поезда к ним подбежал вокзальный дворник и сказал, что начальник вокзала просит их пройти к нему в кабинет. По испуганному лицу дворника Калугин понял, что что-то случилось и пошел за дворником. Левицкий и Пестов последовали за ним.

Начальник вокзала шел им навстречу:

— Господа, два часа назад путевой обходчик Семенов нашел труп мужчины. Тело находилось в метре от железнодорожного полотна. Его убили в тамбуре и выбросили из вагона.

— Где сейчас труп? — спросил Левицкий.

— Привезли на дрезине, положили в сарай. Я хотел в участок послать кого-нибудь с сообщением, а мне говорят: Николай Иванович Левицкий здесь на перроне.

Дворник открыл сарай и убрал с трупа рогожную дерюгу. Убитым был мужчина лет тридцати в повседневном мундире почтового ведомства. У него было перерезано горло.

— Карманы проверяли, документы при себе были у убитого?

— Нет, не смотрели, как можно-с. Это не наше дело.

Пестов стал проверять карманы на одежде убитого. Вытащил серебряный портсигар и денег два рубля с мелочью. Левицкий открыл портсигар. На верхней крышке изнутри была вставлена фотография молодой женщины. Вытащив фотографию, Левицкий обнаружил квитанцию.

— Позвольте, Николай Иванович, — забирая квитанцию, — сказал Калугин.

Квитанция была с печатью доктора Катцеля. Доктор Катцель писал, что получил аванс за процедуры от Батищева И.А. в сумме шести рублей.

— Господа, убитый мужчина — это Батищев Ипполит Антонович. Проживает в дачном поселке Лигово. Я сейчас напишу записку тюремному врачу в Кресты, а вы, — он обратился к начальнику станции, — вызывайте карету скорой помощи, дворник пусть сопровождает до Крестов и передаст записку врачу Гусеву Илье Петровичу. А нам, господа, мешкать нельзя. Если до Егоровки дойдет весть о смерти Батищева, мы ничего не добьемся.

Ермолаиха в этот день в деревню не ходила. Три дня стояла жаркая сухая погода, и она решила полить огород. Несколько раз с коромыслом на плечах ходила к реке за водой, к обеду утомилась, напилась квасу и задремала. Это была женщина пятидесяти трех лет, седая, с морщинистым лицом землистого цвета, но еще крепкая и подвижная. Услыхав стук в дверь, закричала было зычным голосом:

— Кого там черти принесли? Открыто, заходите.

Но когда в избу вошли двое жандармов и мужчина в штатском, оробела, соскочила с кровати, схватила тряпку и давай вытирать лавку и табурет:

— Присаживайтесь, господа хорошие. Может кваску выпьете, печет четвертый день, спасу нет.

— От квасу не откажемся, — вытирая потное лицо платком, сказал Левицкий.

Напившись квасу, Левицкий строго посмотрел на хозяйку:

— Вы Ермолаева Анна Григорьевна?

— Я.

— Что можете рассказать о Батищеве Ипполите Антоновиче, когда познакомились, что послужило причиной знакомства?

Ермолаиха задумалась: «Давненько, однако. Он пришел чирьи заговорить, приходил три раза». И замолчала.

— А он нам показывает, что ты его с деревенскими девками сводила.

— Я сводила? — удивилась Ермолаиха. — Это он привязался ко мне. Шерстяную шаль мне подарил, — и как доказательство вынула из сундука павлопосадский узорный платок. — Вот смотрите, какая красота.

Женщина с детским восторгом накинула шаль на плечи. Шаль действительно была хороша. Синего цвета, по кайме плывет цепь из мелких розочек, такие же розы покрупнее рассыпаны по всему полотну.

— Дорогая вещь, рублей пятьдесят стоит, не меньше,— ощупывая ткань, заявил Левицкий. — Ну, ты и расстаралась, девку ему подложила?

— Да эти девки за сережки или за отрез ткани сами готовы под любого лечь.

— Говори, с кем он у тебя встречался, сколько времени.

Ермолаиха убрала шаль в сундук и уселась на него.

— А что, Ипполит вам не рассказал, с кем он тута кувыркался?

— Рассказал-рассказал, но для убедительности мы сравним показания.

— Он до женитьбы с горничными баловался, а как жена в дом переехала, он ко мне и подъехал. Сначала с Машей Сорокиной. Повезло же этой Маше, больше года они тискалися, а потом Маша забрюхатела. Так он ей жениха в городе нашел. Фабричный рабочий Коля. Батищев денег ему дал, и он все честь по чести сделал. Заслал сватов, свадьбу сыграли.

— Ну, а потом с кем?

— Несколько месяцев не было, потом приходит и говорит: «Мне нравится Нюра Васильева, которая молоко носит в дачный поселок, сведи, мол». И сережки с красными камешками показывает. Я к ней подкатилась, про сережки сказала, она и согласилась.

— И где она сейчас? — нетерпеливо спросил Калугин.

— А где ей быть, тута в деревне. Так молоко и носит. Она с солдатом связалась с Красного Села. Батищев как узнал, ударил ее. Она не испугалась, говорит, мне замуж надо, надоело с тобой валандаться. Я, говорит, батяньке расскажу, так он тебя утопит в реке. Он и отступился.

— Когда это было?

— Почитай уж года два прошло. Нюрка от солдата недавно родила.

— После этого он не приходил?

— Приходил, присмотрел Варю Семину, царство ей небесное, — Ермолаиха начала креститься, — сорок дней уж скоро будет как сгорела.

Калугин вспомнил, что в июне в Егоровке горел амбар и слышал, что в огне погибла дочь хозяина.

— Насчет Вари Семиной расскажи поподробнее: сколько времени они встречались, когда последний раз были у тебя.

— Встречались около года. Последний раз были за день до пожара. Они пришли, а я пошла курятник чистить. Не успела скребок найти, слышу крики в избе, сначала Варя вся в слезах выскочила, потом Батищев вышел, и с тех пор я его не видела.

— А какого числа был пожар?

— В ночь на девятнадцатое июня, — вмешался Пестов,— я выезжал утром на пожар.

Калугин встал:

— До свидания, Анна Григорьевна, если понадобитесь, мы вас вызовем.

Оказавшись на улице, Калугин стал расспрашивать Пестова о пожаре.

— Пожарные выезжали из Лигово, но там тушить уже нечего было. Горело как сноп. Явно поджог с четырех сторон. А девку через два дня нашли, ее на мелководье вынесло. Лицо, грудь, живот — все обгорело, но крестьянин Семин опознал ее как свою дочь Варвару.

Левицкий предложил пройти на двор крестьянина Семина и узнать, по каким признакам он опознал дочь. Но взрослых дома не оказалось, только девочка лет двенадцати. Калугин спросил ее:

— Где батя или мамка?

Девочка густо покраснела:

— На покосе.

— Давно уехали?

— Мамка давно там живет, а батянька приехал вчера, взял яиц, огурцов, крупы и сегодня утром снова уехал.

Мужчины вышли во двор и закурили. Огромное количество мух роилось в траве возле сарая.

— Кишки от курицы выбросили, что ли? — недовольно морща нос, спросил Левицкий.

Калугин подошел к сараю и посмотрел вниз, там валялся серп.

Левицкий и Пестов пошли на вокзал, а Калугин к себе на дачу. Быстро помылся, пообедал, переоделся и отправился на Люциевскую. В доме № 19 были открыты окна и на улицу неслись веселые звуки модного танца «матчиш». Он вошел во двор и увидел Марию Петровну, сидящую на скамейке под сиренью. Он подошел к ней и сел рядом. Теперь уже кроме музыки явственно слышался топот каблуков.

— Кто это упражняется с утра пораньше?

— Надя, кухарка из двадцать второго дома и студент Саша из соседней дачи, а музицирует наш хозяин. Он всю ночь гулеванил, еще не проспался. Сел играть, девчонки услыхали, позвали Сашу и вот танцуют. Вы идите к ним, у них одного кавалера не хватает.

Калугин мысленно похвалил Надю, с заданием справляется, кухарка у нее уже в подругах. Он прошел в дом и вошел в зал.

Надя, увидев его, закричала:

— Алексей Федорович, как хорошо, что вы пришли, нам одного кавалера не хватает.

— Но я не умею матчиш танцевать.

— Так я вас научу, — и пары понеслись.

Потом старичок упал головой на клавиши и захрапел. Все разошлись. Калугин предложил Наде пройтись в Полежаевский парк.

По дороге Надя рассказала, что как только приехала мать с настойками, она положила их в корзинку и пошла по дворам, рекламируя и нахваливая. Сначала постучала в дом № 22, ей открыла девушка. О, радость! У девушки на крыле носа имелась бородавка. Девушка пригласила Надю в дом, они познакомились. Глаша — так звали девушку, очень заинтересовалась настойкой. Бородавки, кроме носа, росли у нее на шее. Надя предложила ей лечь на кровать, намочила ватку, приложила к бородавкам, шею обвязали шарфом, а у носа Глаша держала рукой. Надя спросила, кто еще есть в доме, им она тоже хочет предложить настойку. Кухарка ответила, что только старая барыня, она в своей спальне недомогает.

— Старым людям она помогает от радикулита, — уверенно сказала Надя и пошла по дому. Облазила весь дом, потом зашла в спальню к хозяйке. Надя представилась и стала нахваливать свою настойку. У пожилой женщины был тусклый неподвижный взгляд. Потом она усталым голосом сказала:

— Идите к кухарке, пусть она из хозяйственных денег купит мне флакон. Да передайте ей — пусть придет натрет меня.

— Через два дня бородавки у Глаши значительно уменьшились. Теперь считает себя красавицей, и завтра мы собираемся на танцы в библиотеку к Никифорову. А дом я облазила весь, никаких закрытых комнат там нет, подвала нет, погреб со льдом у них на улице.

— Ну молодец. Ты мне нужна сегодня ночью, вечером поедем на электричке в город, до темноты просидим у меня на квартире, а ночью посетим клинику доктора Катцеля.

— Я хотела завтра ехать в город, мне надо купить брошку под воротник на блузку.

— Пошли обратно к маменьке. Скажешь, что поедешь вечером, чтобы зайти на квартиру и посмотреть, как там оставленные фикусы себя чувствуют.

В два часа ночи Калугин разбудил Надю и велел одеться в брюки, косоворотку и кепку. Клиника доктора Катцеля была в двух кварталах от дома Калугина. Пошли пешком. Небольшое одноэтажное здание было погружено во тьму.

— Сторож спит, но все равно действуем очень тихо.

Осторожно прокрались к обратной стороне здания, там на счастье была открыта одна форточка. Надя забралась на плечи Калугина и пролезла внутрь. Тихонько открыла шпингалеты, и через несколько секунд Калугин был в здании. Он зажег фитилек переносной керосиновой лампы и осмотрелся. Они оказались в коридоре здания. Подняв повыше лампу, Калугин быстро нашел кабинет доктора. Открыл отмычкой дверь и стал искать картотеку.

Нашел историю болезни Батищева и узнал, что обратился больной к врачу 16 июня 1910 года. Диагноз: gonorrhea[2].

— Все, Надежда, поехали домой досыпать.

Рано утром он не стал будить Надю, оставил записку, чтобы она его ждала и поехал в Кресты. Тюремный врач Илья Петрович Гусев за отдельное вознаграждение делал по просьбе жандармерии вскрытия трупов. Сейчас, увидя Калугина, он бросил все свои дела и повел следователя в свой кабинет:

— Заключение о причине смерти я подготовил, вскрытие в этом случае не понадобилось. Смерть наступила от большой потери крови, перерезана сонная артерия, дыхательное горло...

— Я это все видел, — перебил его Калугин. — А орудие убийства можете назвать?

— С полной уверенностью — это серп. Края раны рваные, внутри раны нашел травинки.

Серп. У Кулагина перед глазами встала картина — сарай на подворье Семина, и серп в траве, на который слетались мухи.

— Завтра будет опознание, пусть пока у вас труп побудет.

Он забрал заключение врача и поехал в Петергофский участок.

Левицкий, прочитав заключение врача, и выслушав историю о болезни Батищева, согласился с Калугиным, что Семин заинтересованное лицо и его мотив налицо.

— Вы его арестуйте и здесь в участке поместите на ночь, а утром я его допрошу. И серп не забудьте взять, в мешочек специальный и в перчатках, английский метод применим.

Калугин поглядел на часы. Двенадцать часов. Надя, наверное, уже проснулась, а съестного в доме нет. Так оно и оказалось. Калугин предложил Наде позавтракать в трактире.

— Ты куда собралась за брошкой?

— В Апраскин двор.

— Там надуют, медь за золото продадут, поедем к Фаберже.

— Мне на Фаберже денег не хватит.

— Ты свои деньги подальше убери. Тебе полагается вознаграждение за помощь в сыске, так что твою брошку сыскное отделение оплатит.

У Фаберже у Нади разбежались глаза. Каких только брошек здесь не было, и в виде веточек с камнями вместо листьев, и бабочек, и жуков. Но Наде понравилась простая овальной формы с сеточкой внутри. В сетке по горизонтали три прозрачных чуть-чуть сиреневых камня.

— Вот эта нравится,— сказала она Калугину.

Алексей Федорович рассчитался и взял счет. Брошку уложили в красную бархатную коробочку. В извозчике, пока ехали на вокзал, Надя любовалась на брошку.

— Ты береги эту брошку, здесь бриллианты. Может пригодятся в тяжелую минуту. Сегодня мне надо расспросить Глашу о Батищевых. Танцы во сколько начинаются?

— В семь.

— Значит, все сборы начнутся в пять часов. Ты Глашу в пять часов позови к себе. Я подойду.

— Хорошо.

Договорившись с Надей, Калугин поспешил на вокзал, там с раннего утра и до позднего вечера сидели два инвалида русско-японской войны, нештатные агенты сыскного отделения. Один лишился ног от разрыва артиллерийского снаряда при обороне Порт-Артура, другой в Мукденской битве. Жили они в Егоровке и прекрасно знали Семина. И один и другой показали, что видели Семина два дня назад как он садился в пригородный поезд, который отправлялся в Санкт-Петербург в восемь часов пятнадцать минут утра.

У Нади с Глашей сборы на танцы начались после обеда. У Глаши хозяина не было уже два дня, хозяйка целый день лежала в постели, так что она была предоставлена сама себе. Глаша испытывала страх, как бы не оказаться хуже всех, и к наряду отнеслась чрезвычайно серьезно. Накормив хозяйку обедом, собрала свои наряды и помчалась к Наде. Мария Петровна тоже присоединилась к смотринам Глашиных нарядов. В конце концов остановились на бирюзовой блузке с рюшами и синей юбке. В пять часов пришел Калугин.

— Я глубоко извиняюсь, что прервал такие приятные женской натуре разговоры, но я хочу забрать у вас Глашу на полчаса.

Глаша, которой тоже пришлось станцевать матчиш с Алексеем Федоровичем, улыбнулась ему как старому знакомому и они пошли на улицу.

— Глаша, расскажи мне, пожалуйста, какого числа уехала молодая барыня, кто провожал, как вещи собирали, в какие чемоданы упаковывали?

— Вера Петровна уехала точно восемнадцатого июня, но меня в этот день на даче не было. Я хорошо запомнила число, потому что моей крестной было сорок дней как она умерла. Я отпросилась на поминки и уехала семнадцатого числа вечером, а приехала девятнадцатого утром. Ее уже не было.

— А что-нибудь необычное ты не заметила, как приехала?

— Нет. Ипполит Антонович на службу уехал, старая барыня лежала с мигренью. А необычного ничего не было. Только мое байковое покрывало с веревки во дворе украли.

— Ты сколько лет служишь у Батищевых?

— Скоро год. А до этого у них кухарку обвинили в краже золотых часиков Веры Петровны и выгнали, хотя все ее вещи обыскали и ничего не нашли. А до той кухарки еще была. И тоже в краже обвинили.

— Теперь ясно, откуда у него деньги на дорогую шаль и прочие подарки. А как жили молодые хозяева, мирно или ругались?

— Если и ругались, то по-французски, но один раз я услышала, как Вера Петровна сказала: «Ты сделал меня несчастной и даже не осознаешь этого. Но я была у адвоката и узнала, что для развода не обязательно желание обоих. Была бы веская причина».

На танцы договорились идти с соседским студентом Сашей. Он, чистый и отглаженный, явился в половине седьмого. По дороге решили, что если кавалеров будет мало, Саша танцует по очереди то с Надей, то с Глашей. На спичках разыграли первый танец. Он выпал Глаше. Граммофоном руководил сам хозяин библиотеки Сергей Иванович Никифоров.

Первым танцем всегда был вальс «На сопках Манчжурии». Несмотря на красивейшую мелодию, народ танцевал с серьезными лицами. Слишком свежа была рана от поражения в русско-японской войне.

Надя стояла у стены, как вдруг перед ней предстал молодой человек в форме юнкера Николаевского кавалерийского училища:

— Позвольте представиться, Павел Александрович Марков.

Юноша был строен, высок, с темно-карими глазами и широкими черными бровями. Наде он понравился с первого взгляда.

— Лебедева Надежда Юрьевна.

— Позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас на танец.

Надя подала ему руку, и они поплыли в танце. Надя перешла в этом году в седьмой класс женской гимназии Э.П. Шаффе, где за отдельную плату посещала уроки танцев. Юнкеров в училище тоже обучали танцам, поэтому молодые люди знали все танцы, бывшие в ту пору в моде.

Подошли счастливые Саша и Глаша. Никифиров, ставя новую пластинку, объявил:

— Дамы и господа, кадриль!

Саша подхватил Надю, и кадриль понеслась. Потом Никифоров объявил матчиш и Надя осталась стоять у стены. И снова к ней подошел Павел. После танца он попросил разрешения танцевать все последующие танцы только с ним. Надя согласилась. Павел рассказал, что их здесь четверо, они приехали из Красного Села, где проходят летние лагерные сборы, и что в одиннадцать вечера ему надо быть в бараке на поверке. Надя познакомила Павла с Глашей и Сашей, тот в свою очередь познакомил их всех со своими товарищами. Около десяти часов всей гурьбой пошли провожать юнкеров на вокзал. Те пообещали при первой же возможности опять приехать на танцы.

На другой день Глаша едва успела растопить печь, как в дверь робко постучали. На пороге стоял молодой юноша:

— Я посыльный почтово-телеграфного ведомства. Меня послали узнать, где Ипполит Антонович и почему не является на службу третий день.

— Иди на кухню, посиди там, а я барыню разбужу.

Но не успела она и шагу шагнуть, как снова раздался стук в дверь. В дом вошли околоточный надзиратель Пестов и жандарм.

— Кто кроме вас есть в доме?

— Барыня Варвара Ивановна и посыльный со службы хозяина. На кухне сидит.

Пестов прошел на кухню, переговорил с посыльным и велел ему там сидеть.

— Проводите нас в гостиную и пригласите туда хозяйку дома Варвару Ивановну.

Глаша пошла будить хозяйку. Варвара Ивановна, узнав, что к ним в дом пожаловали жандармы, сделалась белой как полотно, но взяла себя в руки и вышла в утреннем капоте в гостиную.

— Доброе утро, господа. Извините, что не одета, вы так внезапно появились. Чем обязана? — и села в кресло. Тотчас уселись на стулья Пестов и жандарм.

— Когда последний раз вы видели своего сына Ипполита Антоновича Батищева?

— Два дня назад, с сегодняшним днем уже три. Он уехал с дачи на службу и с тех пор не видела.

— А где он может быть?

— Ну я не знаю, он мужчина молодой.

— Но он и на службе не появлялся, посыльный приехал узнать где он. Варвара Ивановна, эта процедура еще ничего не значит, но вам следует ехать с нами и опознать или не опознать труп молодого мужчины, — сказал Пестов долго обдумывавшуюся фразу.

Варвара Ивановна стала сползать с кресла.

— Горничная, — закричал Пестов, — дайте ей каких-нибудь капель и нашатырный спирт понюхать.

Кое-как привели в чувство Батищеву, Глаша помогла ей одеться. Пестов распорядился Глаше взять капли, нашатырный спирт и ехать с ними. Так как посыльный знал Батищева в лицо, ему было велено ехать с ними. В морге, как только сняли простыню с трупа, Варвара Ивановна закричала:

— Это она, она его забрала! — но видя недоуменные взгляды, обращенные на нее, замолчала.

Глаша и посыльный со службы опознали Батищева, о чем Пестов составил акт и заставил всех, в том числе и Варвару Ивановну, расписаться.

Варвара Ивановна велела Глаше ехать в Лигово и ждать ее возвращения. Сама поехала к родственникам мужа сообщить о смерти Ипполита и просить помощи в организации похорон.

А в это время в Петергофском участке Калугин допрашивал крестьянина села Егоровка Василия Антиповича Семина.

— Василий Антипович, расскажите где вы находились двадцать четвертого июля?

— На покосе провиант закончился, приехал в деревню за крупой, мукой. Взял продукты и уехал обратно.

— А вот у меня показания крестьян Кулакова Ильи и Еремина Михаила. Знаете таких?

— Как не знать, знаю.

— Так вот они показывают, что вы двадцать четвертого июля садились в пригородный поезд в восемь часов утра, который следует до Санкт-Петербурга.

— Садился, но потом раздумал ехать в город и вернулся.

— А Батищева Ипполита Антоновича знаете?

— Нет. Не знаю.

— А то, что ваша покойная дочь Варвара состояла с ним в любовной связи, знали?

Семин как-то удивленно поглядел на Калугина, но твердо сказал:

— Нет, не знал.

Калугин понял, что допрос без явных доказательств бесполезен.

— Хорошо, идите в камеру. Завтра прибудут результаты из фотографо-дактилоскопического центра, тогда и поговорим. Знаете, для чего у вас взяли отпечатки пальцев? Сравним их с отпечатками на серпе — орудии убийства. То, что это был серп установлено врачом и заключение об этом имеется. Вот оно, — и Калугин показал заключение о смерти Батищева. — Вы грамотный?

— Грамотный.

— Чтение оставим на завтра. Сразу две экспертизы будете читать и показания Кулакова и Еремина. До завтра. Караульный, уведите подследственного.

На другой день пришло два заключения. В одном доказывалось, что отпечатки на ручке серпа идентичны отпечаткам пальцев Семина Василия Антиповича. В другом анализ по методу Пауля Уленгута доказал, что пятна крови на серпе — человеческие. По методу Яна Янского доказано, что группа крови Батищева И.А. совпадает с группой крови, находящейся на серпе.

Калугин мысленно поблагодарил ученых за их открытия и крикнул караульному:

— Семина ведите сюда, только руки свяжите.

Два часа Семин читал заключения экспертиз. Потом обреченно вздохнул.

— Ну что, Семин, как вы думаете, жюри присяжных, прочитав эти экспертизы, какой приговор вам вынесут? Я думаю, лет двадцать каторжных работ. Но я уверен, что вам поможет мотив преступления, каков он, расскажите.

— Я убил Батищева, потому что он слишком грязный, чтобы жить. Он заразил мою дочь Варьку срамной болезнью и сжег мне амбар.

— Так вы знали о связи вашей дочери с Батищевым?

— Поздно узнал, а то бы раньше ноги обоим повыдергивал.

— А когда вы узнали?

— После пожара Варька призналась, потому что соседка старуха видела его, как он крался к амбару часа в два ночи. Он керосином облил и поджег.

— Так Варвара ваша сгорела. Как она могла признаться после пожара?

— Да нет, не сгорела. Мы как узнали, что Батищев обвиняет ее в болезни, увезли ее в Муром в Свято-Троицкий монастырь.

— А кто же тогда похоронен под ее именем на Старо-Паневском кладбище?

— Не знаю, женщина какая-то, лицо обгорелое, не узнать. Вот я и сказал, что это Варька. Уж лучше похоронить, чем о срамной болезни в деревне узнали бы.

И тут в голове у Калугина все сложилось. В ночь с 17 на 18 июня после отъезда Глаши Батищев убил свою жену Веру Петровну. Глашино байковое покрывало никто не крал, он завернул в него труп жены и вывез в лес, чтобы сжечь. Но труп сжечь не так легко, когда обгорело лицо, он выбросил его в реку. Надо просить разрешения Соколова на эксгумацию трупа, похороненного под именем Варвары Семиной. А для этого нужно чистосердечное признание Семина. Писать его Калугин никому не доверил, от этой бумаги в суде будет зависеть приговор, а ему захотелось помочь Семину.

— Василий Антипович, я сейчас напишу все, о чем мы говорили, потом вызову вас прочитать и подписать.

Через два часа Калугин стоял в кабинете начальника сыскного отделения. Лев Борисович выслушал доклад Калугина, ознакомился с актами экспертиз и чистосердечным признанием Семина и дал письменное разрешение на эксгумацию трупа. Калугин поехал к Левицкому, ведь Старо-Паневское кладбище находилось на его участке. Взяли Пестова и поехали в Лигово. По дороге Пестов рассказал о странном возгласе Варвары Батищевой. Калугин сразу сделал вывод:

— Следовательно, мать Батищева знает, что невестка мертва. Кстати, мы сейчас пойдем к батюшке Никодиму известить об изъятии трупа, его и попросим поговорить с Батищевой.

Батюшка Никодим сотворил молитву над могилой, кладбищенские рабочие вырыли гроб, уложили на подводу, и Калугин повез этот страшный груз в Кресты. Врача Гусева он попросил установить причину смерти и найти особые приметы на уцелевших участках кожи. Гроб вскрывали при нем, и чтобы подавить возникшие неприятные эмоции от увиденного, Калугин решил пойти в ресторан «Медведь». За столик садиться не стал, присел к стойке бара. Здесь рюмка водки стоила аж полтинник, но зато вместе с ней принесли грибочки в сметане, свежую икру, заливную утку и куриные котлетки. Пропил три рубля и поехал на городскую квартиру спать.

В заключении доктора Гусева говорилось, что умершей женщине 25-30 лет. Смерть наступила от повреждения затылочной части головы, предположительно от удара острой частью топора. Особые приметы: средних размеров родинка на левом боку, на два вершка ниже подмышечной впадины, в нижней части правого бедра след старого ожога.

Что делать? Ехать к княгине Васильчиковой? Но она могла не видеть Веру голой. Нет, надо ехать к тетке в деревню Чурино Белозерского уезда. В деревне моются в бане и тетка наверняка скажет, была ли родинка на боку племянницы.

Сегодня 28 июля, среда. В субботу у Леночки премьера. Надо ехать в Новгород сейчас же, любым почтовым или товарным поездом, иначе он не успеет. Но до Новгорода железной дороги не было, он доехал только до станции Чудово, там пришлось нанимать подводу. Ямщик хорошо знал купца Нечкина, и в двенадцать часов ночи подвез его к дому. Пришлось стучать, звать хозяина и все ему объяснять. Нечкин проводил гостя в дом, накормил и уложил спать. Супруге своей до утра ничего не говорил, но утром пришлось сообщить страшную весть. Хорошо, что он в ночь послал своих людей в деревню за сестрой Антониной. К обеду она прибыла, и сестры лили слезы вдвоем. Пришлось вызывать врача, чтобы успокоить сестер. К вечеру удалось их разговорить, и Антонина подтвердила, что у Веры была родинка на боку и ожог на бедре выше колена, это она обожглась в ее присутствии в бане о раскаленный таз. Калугин оформил протокол опознания, сестры подписали, и он поехал обратно в Петербург.

Домой он попал рано утром в субботу, привел себя в порядок и написал рапорт о выполнении задания. В десять утра уже стоял в приемной его превосходительства Льва Борисовича Соколова. Но Соколова на месте не было. Ждать пришлось три часа. Наконец Соколов прибыл, и Калугин подал ему рапорт о выполнении задания и протокол опознания Веры Белозерской-Батищевой. Соколов был очень доволен:

— Прекрасная работа, должен вам сказать. Десять дней и загадка разгадана. Жаль, что убийца мертв, некого судить. А по делу Семина готовьте документы в суд. Обвинителем вы выступите?

— Конечно, я.

— Желаю вам успеха. И все-таки нет ясности как произошло убийство, где жгли труп, помогал ему кто-нибудь или нет.

Калугин попрощался и вышел на улицу, поглядел на часы. Через три с половиной часа начнется спектакль. Он помчался в кондитерскую за любимыми Еленой Дмитриевной конфетами, потом в цветочный магазин за розами. В зал он входил, когда уже спектакль начался. Его Леночка была великолепна. Спектакль прошел на одном дыхании, аплодисментам не было конца. Когда артисты вышли на поклон, Алексей Федорович первый прорвался на сцену и преподнес жене охапку красных роз.

ЭПИЛОГ

И все-таки детали той трагической для Веры Белозерской ночи стали известны. Благодаря батюшке Никодиму. Похоронив сына, Варвара Ивановна заумирала. Не ела, не вставала с постели. Глаша рассказала об этом Наде. И Надя предложила позвать батюшку Никодима. Перед приходом батюшки Глаша спрятала Надю в шкафу. Батюшка Никодим предложил исповедаться Варваре Ивановне, и вот что она рассказала:

— Мой сын Ипполит был неверным мужем, и его жена узнала об этом. Решила подать на развод. В тот день семнадцатого июня она объявила мужу, что нашла адвоката и завтра поедет к нему. Но завтра для нее не наступило. Уже было темно, когда я услышала страшный крик из спальни молодых. Побежала туда и увидела на полу Веру с разбитой головой, рядом топор весь в крови. Но сын мой был хладнокровен. Сказал, что он унесет труп в лес и закопает, а чтобы я вымыла пол. Но нести труп и лопату было ему неудобно, и он велел мне одеваться и помогать. Мы завернули труп в покрывало кухарки и понесли в лес. И тут сына черт попутал. Передумал закапывать, слишком долго копать. Решил сжечь. Развел костер и бросил туда Веру. Мы не знали, что воздух умершего человека из легких выталкивается через голосовые связки. Мы стояли около костра, и вдруг Вера страшно закричала, а потом раздался стон. Я упала в обморок, а Ипполит схватил обгоревший труп и понес к реке. Потом вернулся, я очнулась, когда он бил меня по щекам. Вот и все, гореть мне теперь в аду.

Но церковь при покаянии прощает все. Батюшка Никодим отпустил грехи рабы божьей Варвары и ушел. Через несколько дней Батищева умерла.

Глаша осталась без работы, и Надя уговорила мать взять Глашу к ним кухаркой. Мария Петровна, оценив выручку от продажи настойки, решила снять квартиру побольше и согласилась.

В августе из Якутии приехал Костя, какой-то растерянный и очень неохотно рассказывал о поездке.

Суд над Семиным состоялся в сентябре и был закрыт для публики, слишком много грязного белья пришлось вытащить на свет. Зато симпатии присяжных обратились к Семину. Он получил четыре года общественных работ.