Dixi

Архив



Надежда АРТЁМОВА (г. Москва) ОДНА НОЧЬ

Артемова

Посвящается безвременно ушедшей тёте

Татьяне Старцевой.

С огромной благодарностью и любовью.

Ты всегда будешь в наших сердцах.

 

Анна стояла у окна и внимательно наблюдала за пустотой. Пустота витала в воздухе, проникала в квартиру и прочно оседала в лёгких. За пару десятков минут Анна насчитала всего трёх прохожих, быстрым шагом удаляющихся в серость нависшего над столицей тумана. Эти странные люди с неведомой планеты были облачены в медицинские маски. Двое из трёх глухо спрятались под чёрными капюшонами и шли, низко склонив головы к земле. Буквально пару дней назад мимо окон Анны каждое утро пробегали сборища невоспитанных школьников. После них под балконом оставались какие-то фантики от конфет, пустые пачки от чипсов или сухариков, густой гвалт молодых голосов. Это раздражало. Это не давало доспать положенные пятнадцать минут до будильника. Это было проблемой. Одной из мельчайших проблем полной обычной жизни. А сегодня за окном её снова встретила пустота. Ей даже не удалось поспать больше положенного, хотя ни один звук не нарушил её сон. Сон Анны взорвала пустота.

Горячий кофе обжег край верхней губы.

— Ань, чего так рано? Выезжать только через три часа.

Сонный Глеб заглянул в кухню. Анна не обратила на него внимания. Не повернулась.

— Аня? — Глеб всё так же стоял в дверях и недоумённо смотрел на жену.

— Слушай, — женщина резко дёрнула плечами, будто от неожиданного холода, — может останемся дома? Что-то странное творится в городе. Инфекция эта… Илья ещё совсем маленький.

— Ой, — раздражённо отмахнулся Глеб, наливая в стакан кофе из френч-пресса, — взрослая тётя, а всё туда же! Инфекция, инфекция! Из всех утюгов уже про эту инфекцию! Ерунда это всё на постном масле! Было бы что-то действительно серьёзное, я бы знал!

— Ну да, — усмехнулась Анна. — Глеб, не ври ни себе, ни мне. Твой доступ к секретности в твоём подразделении на уровне доступа кассирши в банке к главному хранилищу с деньгами!

— Аня. Я. Бы. Знал, — чеканя каждое слово, зло прошипел супруг.

— Ладно. Но давай вернёмся хотя бы завтра.

— Сидеть неделю в однушке втроём?! Неделя выходных! Не лучше ли ребёнку побыть на природе с бабушкой? — Глеб готов был взорваться. Холодное тупое упрямство жены бесило, злило, заставляло задыхаться. Хотелось просто выключить в ней встроенную функцию вечно спорить и высказывать своё никому не нужное мнение, завести ключиком, словно дорогую красивую куклу, вложить в её голову все те действия, которые она должна выполнить прямо здесь и сейчас и спокойно заняться своими делами. Не переживая, что надо искать контраргументы на её глупые высказывания. Не думая о том, что у неё может измениться настроение. Он же уже всё давно решил. Они это обсудили буквально вчера. Ничего не изменится. В чём же сейчас проблема?!

Глеб глубоко вдохнул через нос. Медленно выдохнул. Он где-то читал, что это помогает при припадках агрессии. Нет. Он не такой. Он не разобьёт сейчас кружку о стену. Не даст этой женщине пощёчину. Он не такой. Он цивилизованный. Он идёт на компромиссы. Он проговаривает проблемы. Он слушает оппонента.

Откуда-то извне, словно через слои зыбкого песка в его голове, пробивался голос жены.

— Это не выходные, Глеб! Это карантин, понимаешь?! Это значит, что происходит что-то действительно серьёзное! А если дороги закроют?! Как мы вернёмся домой?! Илье нужно будет идти в сад. Ведь вообще непонятно, что будет дальше! — Анна уже кричала. Тихо. Умение ссориться и кричать тихо к пятилетию сына работало чётко и бесперебойно. В хороших семьях родители не ссорятся. У Анны хорошая семья.

— На электричке вернёшься, — с натянутой улыбкой ответил Глеб. Он пытался шутить. Ведь именно так делают здоровые люди со здоровым чувством юмора?

— Это не смешно. Мне это всё не нравится. Мне страшно.

Глеб подошёл к жене и неуклюже приобнял её за плечи. Погладил по голове и вскользь чмокнул в макушку. Хорошие люди не доводят спор до некрасивого скандала. Они это уже проходили. Они сделали работу над ошибками. Теперь они хорошие люди. Они — здоровая семья.

— Не бойся, Ань. Мы вместе. Мы просто едем к моей маме на день рождение. Там уже решим, когда возвращаться. Договорились?

— Ладно, — Анна осторожно выбралась из неуютных объятий мужа.

— Иди, собирайся потихоньку, — благодушно улыбаясь, кивнул мужчина выходящей из кухни супруге.

Глеб налил в кружку оставшийся кофе и подошёл к окну. Он улыбался. Сегодня он победил. Он нашёл компромисс. Без ругани. Без агрессии. Без криков. Без её слёз. И даже без отрезвляющей пощёчины, которую вообще-то, говоря откровенно, эта женщина заслуживает. Но он этого не сделал. Он — молодец. Он — хороший муж. У него здоровые отношения и нормальная семья. А из окна на Глеба смотрели пустые глазницы многоэтажек. Пустая спальная Москва. Пустые дороги. Пустые остановки. Пустые дворы.

Глядя в окно, Глеб на секунду почувствовал какой-то диссонанс. На уровне ощущения уловил импульс тревожности. Где-то в подсознании промелькнуло: «А вдруг». Но мужчина быстро отогнал эти надоедливые частицы сомнения. Всё будет так, как он сказал. Ведь он главный.

 

* * *

Елена Дмитриевна никак не могла взять себя в руки. В очередной раз она куда-то положила нож и теперь не могла его найти. Взглянув на подставку для ножей, она поняла — этот был последним. Так же за утро в кухне канули в лету ещё три его собрата. Да что же такое происходит? Нужно собраться. Скоро вернётся Кира с дежурства, а там и Глеб с семьёй подъедут.

Семья. Женщина окинула взглядом свою огромную кухню в своём огромном доме. Тут запросто можно потерять пару телят, что уж говорить о ножах, когда ты в таком раздрае. Сегодня ей шестьдесят два. Вечером за столом, к которому ещё ничего не готово, соберутся дочь, сын, невестка и внук. Больше она не звала никого. Детям сегодня вечером придётся не сладко. Как им сказать? Когда? В какой момент? До того, как ей начнут желать счастья и долгих лет жизни или после? Боже, внук! Он ещё совсем маленький, ему этого слушать не нужно. Значит, придётся сообщать позже, ведь Илюша точно приготовил для неё какой-нибудь стишок с поздравлением. До которого же часа ей скрываться, мило улыбаясь и с радостью отвечая на поздравления? Наверное, до десяти. Да, Анна около девяти вечера пойдёт укладывать Илью спать, где-то через сорок минут вернётся за стол, они наполнят бокалы, кто-то из детей захочет сказать очередной тост, Елена Дмитриевна его перебьёт и расскажет всё.

Стало легче. Елена Дмитриевна была из тех людей, которые чувствовали себя лучше, действуя по часам. Минутам. Она всегда составляла списки, вела ежедневники. В списке дел на день всегда можно было найти записи типа «12.35 — вытереть пыль». Или «16.00 — просмотр телепередачи по Первому». Вот и сейчас, точно зная во сколько, женщине стало легче.

Немного передохнув, Елена Дмитриевна поднялась со стула. Нужно готовить стол. Она открыла холодильник и на средней полке обнаружила нож. Пора браться за работу.

 

* * *

Глеб еще раз раздражённо обновил маршрут в навигаторе, но ничего не изменилось.

— Час езды?! Всю жизнь мы минимум два часа эти сорок километров ехали! И это в лучшем случае!

— Дороги пустые, — осторожно подсказала Анна.

— Быть не может! Суббота, утро… — мужчина снова и снова упрямо нажимал на кнопку «построить маршрут», — это сеть тупит просто.

— Это ты тупишь, — тихо в сторону процедила супруга. — Может, поедем уже?

Вроде бы всё собрала, ничего не забыла. Она будет настаивать вернуться завтра, но, зная мужа, вещей всё-таки взяла на неделю. Но она всё равно будет настаивать. Она постарается.

Илья уютно устроился в детском кресле на заднем сидении. Анна, выдернув сама себя из злых и тёмных настроений, повернулась к сыну и улыбнулась ему. Нет. Он не то что видеть, он даже чувствовать не должен, что между мамой и папой может быть что-то не так. Больше не должен.

Наконец-то тронулись.

И действительно дорога давалась легко и непринуждённо. Как по маслу. За семь лет жизни на этой окраине Анна не смогла вспомнить ни одного такого дня. Она вспоминала, как тогда, семь лет назад, она, будучи ещё весёлой новобрачной, выезжала из своего нового дома на своей старенькой машине на свою любимую работу. Пробки. Вечные и бесконечные. Она их любила. Можно было выпить кофе из большой термокружки. Послушать музыку. Выкурить пару сигарет. Подумать, что она сегодня приготовит на ужин. Полюбоваться новеньким колечком на безымянном пальце правой руки. Поулыбаться небу и солнцу.

А спустя пару лет её сюда уже везли на заднем сидении другой машины. Машины мужа. Семейной, как он говорил. Её старенькое авто на тот момент уже продали. Зачем ей? Тогда, пять лет назад, уставшая Анна пристроилась на заднем сидении с большим голубым свёртком в руках. Свёрток посапывал. Пробки стояли. Тогда она их возненавидела. Очень хотелось домой.

Или когда она на руках с Илюшей, которому не исполнилось ещё и года, бежала отсюда с одним лишь рюкзаком за плечами. Дождь хлестал по щекам, руки, держащие продрогшего малыша, немели от холода, с разбитых губ текла кровь, а Анна упрямо шла прямо посередине этой пробки, пытаясь найти хоть одно застрявшее здесь такси. Она тогда нашла. И даже почти сбежала.

А сегодня вот так. Пусто и быстро. И порадоваться бы, но какой-то тревожностью отдавала эта пустота. Интересно, и в центре так? Неужели и Красная площадь стоит там вот так в одиночестве. В пустоте. В наготе. И никого на ней нет, ни души. Анне показалось, что даже в фильмах она такого не видела. А метро? Нет, там точно никогда не бывает тишины. Этот оплот шума и давки неподвластен даже пустоте. Пустота не может забрать всё. Что-то должно остаться людям.

Анна поняла, что машина начала тормозить и резко повернулась к Глебу.

— Что случилось?

— Нас остановили, — муж выругался сквозь зубы и припарковал авто на обочине. К ним приближался инспектор. Глеб открыл своё окно.

— Здравия желаю. Документы, — дежурно произнёс человек в форме. Глеб протянул права и страховку. Мужчина быстро их просмотрел, но возвращать не торопился. Он нагнулся и осмотрел весь салон. — С вами ребенок? Куда вы направляетесь?

Глеб запаниковал. Это видела только Анна. Она знала, как это выглядит. Как едва заметно сужаются его глаза, как набухают вены на висках, как напрягается челюсть. Анна выучила эти реакции его организма на стресс, опасность. Что-то шло не так. Что-то его пугало. Злило.

— Мы едем домой из гостей, — как ни в чём не бывало ответил Глеб сотруднику.

— Домой? А где вы живёте?

— По прописке, — резко ответил Глеб и протянул мужчине свой паспорт. — Ещё вопросы?

Дэпээсник проверил документ. Всё точно — прописка в Подмосковье, путь держат правильно. Все документы перекочевали обратно в руки Глеба.

— В ближайшую неделю из дома выходить нельзя. При попытке покинуть жилище вас скорее всего остановят и развернут. Будьте здоровы, следите за новостями и всего доброго.

Мужчина машинально отдал честь и ушёл. Глеб быстро завёл машину и выехал на дорогу. Анна в ступоре смотрела на мужа. Последние слова полицейского оглушили её. Как это — развернут? Она в тюрьме? Ей хватает своей персональной тюрьмы.

— Глеб, почему ты соврал? — тихо спросила она.

Глеб довольно улыбнулся.

— Как хорошо, что я ещё от мамы не выписался.

— В смысле? Может действительно лучше вернуться домой?

Глеб резко повернулся и холодно посмотрел на женщину. Его глаза чуть заметно сузились. На висках запульсировали набухшие вены. Напряглась челюсть.

— У мамы день рождения, — по слогам тихо сказал он, — мы едем к ней.

 

* * *

У Киры отнимались ноги. Но нужно было добраться домой. До своего мягкого кресла на уютной деревянной веранде. До своего законного бокала вина и тонкой сигареты. Ну и что, что в полдень. Она заслужила. Всю смену больные поступали и поступали. Кира забыла, когда последний раз ела. За прошедшие сутки точно нет. Где-то далеко в сознании нарастала паника. Откуда их столько в небольшой подмосковной больнице? Что это за симптомы, которые не вписываются ни в одну клиническую картину известного ей заболевания? Что за дрянь расползается по столице и области? Как это лечить? Как выжить? Но паника быстро отступала перед навалившейся тяжестью усталости. А усталость порождала пустоту. Пустоту в голове. В теле. В сердце. Хотелось только вина и спать.

Добредя до своей калитки, Кира выдохнула и посмотрела на свой дом. Здесь она родилась тридцать три года назад. Отсюда и вынесут. Она была в этом уверена. Она этого хотела. Этот дом был местом её силы, хотя пережито здесь было всякое.

Женщина зашла в коридор и сразу почувствовала запах. Здесь было всё. И запечённое мясо, и пироги, и какие-то соленья. Сегодня приезжал Глеб. На кухне суетилась мать.

— Ой, Кирочка, пришла уже? — заметила дочь в дверях Елена Дмитриевна.

— Да, мам. Есть хочу. И спать.

Кира устало опустилась на стул в кухне.

— Спать? — удивлённо переспросила Елена Дмитриевна. Будто первый раз узнала, что её дочь — единственный высококлассный реаниматолог в их городке. Что она работает сутками, и за эти сутки у неё не всегда есть время даже до туалета дойти, не то что подремать. Особенно в последние недели. — Но сейчас уже Глеб приедет, они звонили только что. А как же с Илюшей поиграть?

— Мам, без меня поиграют, — раздражённо ответила Кира, накладывая себе в тарелку что первое попалось под руку.

Жадно съев порцию не то свинины с овощами, не то курицы, Кира вытащила из шкафа бутылку вина. Открыла быстро и профессионально. Елена Дмитриевна смотрела осуждающе.

— Часа дня нет ещё, дочка. Разве можно?

Кира залпом выпила большой бокал красного полусладкого. Посмотрела на мать.

— Можно, мама, можно.

И ушла. Хотелось спать. И, желательно, хотя бы во сне не видеть весь этот ужас, который творился сейчас там, в больнице. Ужас, который не видит никто.

 

* * *

— Тётя, можно я тебе заплету косичку?

В ещё не проснувшийся мозг Киры ужом вползал тихий вкрадчивый детский голосок. Илюша.

— Разве мальчики умеют плести косички? — не открывая глаз, хрипло ответила женщина.

— Я умею! — звонко ответил малыш и, победно устроившись у тётки на пояснице, начал что-то изображать на её волосах. Кира сонно улыбнулась. Она любила его. По-своему, но любила.

Когда наконец-то разделались с косой и вышли из комнаты, все уже сидели за столом. Около девяти часов вечера.

Кира кивком головы поздоровалась с братом. Улыбнулась Анне. Сев во главу стола, потянулась за маленькой хрустальной стопкой.

— Ну, можно и выпить. За мамино здоровье! Наливай по коньячку, брат.

— Кира, — смущённо заговорила Елена Дмитриевна, — поздоровайся хотя бы нормально с гостями!

— Вот выпьем и поздороваемся, — засмеялась женщина.

Елена Дмитриевна снова осуждающе вздохнула. Глеб разлил напитки. Поздравились. Поздоровались. Поцеловались.

— Ну что, москвичи, — весело спросила сестра, накладывая себе в тарелку большую порцию чего-то мясного, — чего приехали-то? Неужели не слышали, что по домам нужно сидеть? Стариков своих беречь?

— Дочка, если ты будешь столько есть и пить, то никогда замуж не выйдешь! — деловито вставила мать и снова обречённо вздохнула.

— Я и не стремлюсь, мам, — ответила Кира, с завидным аппетитом поглощая еду, — так что дома не сидится-то, Москва?

— Что за чушь?! У мамы день рождения! Мы не могли не приехать! — Глеба это всё уже откровенно злило. Эта мелкая, его сестра, злила его с самого момента своего неожиданного рождения. С того самого момента, когда он ждал, что родители вот-вот принесут ему щенка, а принесли это крикливое существо. Бесцеремонная, ядовитая. Чем старше она становилась, тем больше бесила. Раздражала. Он, конечно же, учил её, как надо разговаривать со старшими. А особенно с мужчинами. Учил до тех пор, пока она не смогла дать отпор. Строптивая девчонка лет шести просто однажды сломала ему нос. Ногой. Маме пришлось сказать, что упал. Было стыдно. А от неё с того момента старался держаться подальше. Было страшно.

— Мама-мама, — писклявым голоском передразнила Кира, — идиот. Русским языком сказали дома сидеть. Ань, а ты? — попыталась обратиться к невестке, но тут же осеклась. — Хотя да, ты там мало что решаешь.

— Господи, Кира! Да как же можно так разговаривать со старшим братом! Он же… мужчина! — оскорбилась Елена Дмитриевна.

— Знаешь что, — гневно проговорил Глеб, — я бы точно знал, если бы ситуация была патовой! Уж мне бы донесли первому!

Кира засмеялась.

— Ага. Аня, Илюше спать не пора?

Анна вздрогнула, будто её саму только разбудили. Кире показалось, что она и не услышала этой безобразной, но такой обычной в их семье ссоры. Привыкла? Или ей всё-таки выписали какие-то препараты на этой семейной терапии, на которую они с Глебом потратили последние пару лет?

— Да, пора, — тревожно ответила женщина, забрала ребёнка и вышла из столовой.

Кира дождалась, пока невестка с племянником скроются в коридоре, и снова обратилась к брату.

— Кто б тебе что доложил-то?

— Я работаю в серьёзной госструктуре!

Глеб уже был на пределе. Почему? Ну почему он просто не может осадить эту наглую девку? Ей бы сейчас точно не помешал хороший подзатыльник, чтоб понимала как и с кем разговаривать!

— Глеб, ты всегда был не далёкого ума, — спокойно ответила сестра и выпила ещё рюмку коньяка. — Даже если бы ядерная война началась, тебе бы сказали последнему. Ты там кто? Правильно. Перебиратель и перекладыватель бумажек.

Кира выпила третью стопку коньяка.

Глеб стеклянными глазами смотрел куда-то в точку.

Елена Дмитриевна тихо расплакалась.

Кира не чувствовала себя виноватой.

Вернулась Анна и тихо заняла своё место. Ей, похоже, было всё равно, что творилось за столом.

— Мам, — через несколько минут тихо сказала Кира, — не плачь ради бога. Я не со зла. Вы просто не видите, что творится. Ну если действительно остановили работу всех предприятий, поставили на паузу жизнь целого мира, ну наверное же это что-то значит?

Пожилая женщина гордо вскинула голову и утёрла слёзы. Её взгляд приобрёл стальной оттенок. Она медленно обвела глазами всех присутствующих. Наглая дочь. Бесхребетная невестка. Любимый сын — гордость и отрада. И дом. Огромный дом. Вот всё, что нажила. Всё, с чем осталась.

— Ладно, дети, — торжественно сказала она, — не за этим я вас позвала. Мне нужно с вами серьёзно поговорить.

Кира тяжело вздохнула. Анна даже не пошевелилась. Глеб напрягся.

— Итак, — Елена Дмитриевна выдержала поистине театральную паузу, — я очень тяжело больна. Это опухоль в голове, и вскоре мне предстоит сложная и опасная операция. Далеко не факт, что я выживу. Гарантий никто не даёт.

В столовой молчали. Было слышно только, как Кира наливает себе очередную рюмку коньяка. Немного подумав, она налила ещё две и подвинула их Анне и Глебу. Выпили.

— Мама, — у Глеба дрожали руки и нижняя губа, — мама… это рак?

— Да, сынок, видимо да, — скорбно призналась мать.

— Нет, сынок, — перебила Кира разыгрывающуюся семейную трагедию, — это не рак. Вообще ставят аневризму.

— Как… Откуда?!. — Елена Дмитриевна никак не могла сформулировать вопрос.

— Оттуда, мам. Я смотрела снимки и заключение.

— Ты… Ты лазила в моих вещах?! — возмущению женщины не было предела. Как эта девчонка могла испортить даже этот, такой важный и серьёзный момент?!

— Нет, — спокойно ответила Кира, — ты оставляла документы в прихожей позавчера, я перед уходом на смену посмотрела. Как раз сегодня хотела с тобой обсудить.

— И что там? — тихо спросил Глеб. Кира внимательно посмотрела на него. Брат лопнул. Сдулся. Дурацкий мыльный пузырь. Тоненький воздушный шарик. Куда-то делась вся бравада. Плечи опустились. Лицо осунулось. На мгновение Кире стало его жаль, но, взглянув на Анну, жалость улетучилась. Испарилась. Но и мучить никого Кира не собиралась.

— Ничего точного. По диагнозу аневризма, но снимки смазанные. Нужно перепроверять. Да и доктор, к которому она пошла, не пользуется авторитетом, если честно. Пойдёт к нашим, перепроверим.

— Да я смотрю, ты уже всё за меня решила! — взорвалась Елена Дмитриевна. — Никуда я не пойду! У меня прекрасный врач! И дату операции мы уже назначили! И вообще, почему ты весь вечер никому не даешь сказать?! Я не для этого затеяла разговор! Я хотела сказать одно, я написала завещание!

Елена Дмитриевна, как женщина, привыкшая всё точно планировать, конечно же, с первого дня постановки диагноза представляла себе, как всё будет. Непослушная Кира должна была расплакаться здесь и сейчас. Вот после слов, сказанных смертельно и торжественно, со взрослой девчонки слетает спесь, она падает на колени, обнимает мать за ноги и плачет, плачет, плачет… Дурёха Анна после всех новостей должна была открыть глаза. Встрепенуться. Признаться мужу в вечной любви и, тоже бросившись на колени, обнимать и успокаивать Киру, попутно заверяя свекровь, что,        если случится непоправимое, она, то есть Анна, сделает жизнь её, то есть Елены Дмитриевны детей, а особенно сына, безоблачной и счастливой. А Глеб, как единственный мужчина в семье, спокойно поднимает двух плачущих женщин с пола, крепко обнимает мать и обещает, что он за всем проследит. Обещает, что операция пройдёт успешно. Уж он-то точно знает, с его связями никакой хирург не забалует.

А на деле всё снова пошло не по плану. Кира бессовестно накидывалась. Анна пыталась не уснуть. А Глеб плакал. Просто плакал.

— Мам, какое завещание? Не ясно ещё, что там на самом деле, — Кира будто действительно не видела ничего страшного в том, что говорит мать.

Кира была врачом. Кире нужны были факты. Чёткие. Безапелляционные.

— Дети, — тихо и торжественно произнесла Елена Дмитриевна, — поверьте, там всё ясно. У меня минимальный процент на выживание. Поэтому по моему нотариально заверенному завещанию весь этот дом и участок после моей смерти переходят Глебу.

Время замерло. Рюмка с коньяком в Кириной руке застыла в воздухе. Блуждающий взгляд Анны, которая была не здесь и не с ними, при этих словах чётко сфокусировался на лице Елены Дмитриевны. Слёзы Глеба остановились. Его глаза расширились. Он даже не моргал.

Раз минута… Два минута… Три минута.

— Ма-ма, — Кира смогла заговорить только после того, как дважды проглотила ком в горле, — могу я узнать, почему дом, в котором я живу, завещан Глебу, у которого ипотека в Москве?

— Потому что у Глеба семья, — невозмутимо ответила женщина, — у него сын. Я бы сделала завещание на Илюшу, но это будет неправильно. У Глеба с Анечкой ещё будут дети.

Анну передёрнуло. Глеб выпил ещё.

— А куда же денусь я? Из своего дома.

— Кира! — Глеб уже не смог молчать. — Тебя заботит только дом?! Мать умирает!

— Нет-нет, Глебушка, — Елена Дмитриевна нежно погладила сына по голове, — не кипятись. Да, наша Кирочка такая. Но ты же другой. Милая дочка, — обратилась женщина уже к Кире, — поверь, есть люди другой формации. Наш Глеб рационально распределит всё имущество, включая свою квартиру в Москве, и никогда не оставит тебя на улице, уж поверь. А вот если бы дом отошел тебе, то, я уверена, что ничего с этого дома семья Глеба не увидела бы. Эгоизм в действии, дорогая моя. Пока никого не полюбишь, не родишь, не создашь маленькое государство, именуемое семьёй, не поймёшь, как удовлетворить потребности всех. А Глеб сможет. Он — мужчина. Он — всё правильно сделает. Я уверена.

И Кира больше не смогла. В её жизни всё, что дышало, говорило, двигалось, было лицемерием. Обманом. Сатирой. Комедией. Люди равно враньё. А вот то, что стояло на месте все тридцать три года её существования, то, что, по мнению большинства людей, не имело ни души, ни чувств, это было правдой. Всё, что было сколочено из досок и брёвен. Её кресло, которое обнимало старой мягкой обивкой в самый плохой день. Её больница, которая всеми своими деревянно-кирпичными силами старалась дать ей тепло, когда она трудилась, не покладая рук. Её форма, которая своим, пусть уже старым, но натуральным составом пыталась не доставлять ей дискомфорта. Всё это, и только это, было правдой. И её дом. Дом, который ждал её после каждой смены. Дом, который её, уставшую, выжатую, встречал и одаривал добротой и деревянным запахом. Дом, в котором сладко спалось, горько обижалось, досадно плакалось, романтично влюблялось, искренне радовалось. Этот дом, эта недвижимость, сейчас приобрела ноги и уходила от неё.

— Семья? — Кира уже не сдерживала зла. — У них типа семья, да, мам? Неуравновешенный дегенерат с синдромом Наполеона избивает свою беременную жену до крови. Это семья, да? Сумасшедший клерк истязает супругу до того, что та с маленьким ребёнком идёт по проезжей части и не понимает, чего ищет — не то, чтоб сбили, не то, чтоб спасли. Это семья, мам, да?

Анна затряслась.

На висках Глеба появились капли пота. Нет, это не про него. Он всё это проработал. Они с супругой закрыли эти вопросы.

— Кира! — Елена Дмитриевна вспотела от возмущения. — Прекрати! Глеб и Аня давно всё это решили! С них нужно брать пример! Они не разбежались при первой трудности, они работали над собой!

— Мама, — Кира выпила ещё рюмку коньяка, — ну, раз типа внуки, семья… Всё это так важно. А как с Ритой это всё решим? Там тоже твой внук.

Щёки Елены Дмитриевны загорелись. Жар пошёл от щек к ушам. Потом пятнами по груди. На руках рассыпалась крапивница.

Глеба ударило током. Он передёрнулся в плечах. Скулы свело судорогой. Крылья носа задёргались в нервном тике.

Анна ничего не поняла. Она переводила взгляд с одного участника комедии на другого. Если честно, она и спрашивать не хотела.

Над столом повисла вязкая тишина. Эта тянущаяся текстура постепенно превращалась в пустоту. Пустоту, которая окутывала серостью яркие салаты на столе, обесцвечивала лица и одежду присутствующих. Серая полупрозрачная икристая пустота. Шумящая, как на испорченных фотографиях.

— Кир, ты о чем? — подала голос Анна. Наверное, впервые за вечер. Голос её был спокоен. Взгляд решителен. — Это та подружка твоя, Рита?

Смолчать бы. Но Кира не смогла.

— Да. Она родила три месяца назад.

Анна улыбнулась. Поймала взгляд Глеба. Заглянула в глаза.

— Твоё?

— Моё, — хрипло ответил мужчина. — Смысл сейчас врать… Мы тогда разошлись с тобой. Ты с Ильёй дома осталась, я приехал сюда. Думал, это конец. Потом мама нас к психологу отправила.

Анна рассмеялась.

Остальные испугались.

Елена Дмитриевна пожалела, что вообще всё это затеяла.

Кира трижды прокляла себя, что сказала про Риту.

Глеб не понимал, как действовать в этой ситуации. Вообще как действовать, когда хороший подзатыльник явно не поможет.

А Анна смеялась. Заливалась. Громко и раскатисто. Из её глаз полились слёзы. Потекла тушь. А она всё так же продолжала смеяться.

А потом резко остановилась.

Анна аккуратно вытерла салфеткой слёзы. Достала из сумки пудреницу и немного привела в порядок лицо. Подкрасила губы. Поправила тушь.

— Глеб, забери, пожалуйста, Илюшу. Я ушла заводить машину. Мы едем домой.

Почему-то никто не посмел перечить.

 

* * *

Глеб аккуратно уложил спящего сына на заднее сидение. Сам медленно опустился на переднее пассажирское и тихо прикрыл дверь. На жену старался не смотреть.

— Ань, выпивали, всё-таки. Может останемся?

Но Анна уже мягко тронулась. Женщина только отмахнулась от его слов.

— Я выпила всего рюмку коньяка.

Глеб покивал головой. Пусть будет так. Они во всём разберутся. Обязательно. Найдут выход. Только не сейчас. Ей нужно время. Обязательно обсудят всё завтра.

Но Анне не нужно было никакого времени. Ни часа, ни суток, ни недель. Ей было всё равно. Она вообще мало что толком поняла. Рита, ребёнок, завещание… Она перестала реагировать на всё, происходящее за столом, задолго до этой мерзкой делёжки дома и пьяного признания Киры. Если точнее, то после того, как услышала от сестры мужа слова: «вы просто не видите, что творится».

Так что же там творится? Анне было страшно. Почему люди запасаются продуктами как перед войной? Почему так резко закрыли всё в городе и рассадили всех по домам? Казалось, что все вокруг что-то знают. А она — нет. Как, впрочем, и всегда.

Страх отуплял. А злость реанимировала. Толкала. Заставляла хоть как-то реагировать. Слёзы, смех, истерика — порождение злости. А злость выросла из страха. Женщина смертельно устала, но усталость эта была где-то глубоко, как будто на заднем фоне. Сейчас нужно было действовать. Просто добраться до этой злосчастной Москвы, взять деньги и документы и бежать. Первым же рейсом лететь домой. К матери и отцу.

Анна в последнюю секунду заметила взмах черно-белого жезла. Ее остановили. Она громко чертыхнулась и ударила по тормозам.

Полицейский быстрым шагом приближался к автомобилю. Со злостью потребовал документы.

— Куда вы направляетесь?

— Домой, — чётко ответила Анна, стараясь не дышать в его сторону.

— Где живёте?

Женщина назвала адрес.

— Документ с пропиской покажите.

— У меня нет с собой паспорта.

Полицейский наклонился и осмотрел автомобиль через опущенное стекло водительской двери.

— Кто с вами путешествует?

— Муж и сын.

— У мужа документы есть?

Глеб ватными руками протянул стражу порядка паспорт. Мужчина быстро просмотрел страницы.

— Что вы мне голову дурите, семейство?! Вы прописаны в восьми километрах отсюда!

— Но мы там не живём! — уже почти кричала Анна. Ей нужно было выбраться.

Проверяющий обратился к Глебу:

— Где живёте?

Глеб замямлил, коньяк давал о себе знать:

— Ну… так вообще в Москве. А тут мама.

— Разворачивайтесь.

— Нет! — упрямо твердила женщина. — Нам надо домой.

Полицейский наклонился близко к её лицу.

— А чё катаетесь-то тогда, а? Работы нам добавляете? Сказано было по домам сидеть! В общем, так. У вас перегарище на весь салон. Разворачивайтесь от греха подальше, пока по-другому с вами не поговорили, — мужчина протянул документы и отошёл в сторону, дав машине место для манёвра. Далеко не уходил. Следил.

Анна закрыла окно.

— Разворачивайся, Ань, — тихо сказал Глеб.

— Да пошёл ты! Ненавижу!

Анна вытерла выступившие слёзы и резко развернулась.

 

* * *

Елена Дмитриевна уже крепко спала. Всё произошедшее просто свалило женщину с ног, и она уснула на неразобранной постели прямо в вечернем платье. А вот Кира так и не смогла лечь. Все сидела, переключала каналы на огромном телевизоре. Несколько раз рука тянулась к телефону, чтобы набрать номер Глеба. Или Анны. А что сказать? Кира откладывала смартфон.

И вдруг раздался звонок. В дверь.

На пороге Кира увидела брата с женой, заспанного хнычущего племянника.

— Нам не дали выехать, — испуганно ответил Глеб на немой вопрос сестры.

Анна оттолкнула Киру и резко вошла в дом. Быстро разулась.

— Я больше не могу. Мы пойдём спать, — выпалила женщина. Потом, будто вскользь добавила, — вдвоём с Илюшей.

Кира кивком головы позвала брата в столовую.

Сели. Неубранный стол выглядел кадром из комедии. Чёрной комедии. Образец абсурда. Доказательство лицемерия. Фантасмагория. Глебу стало горько, глядя на эти остатки салатов и нераспакованные подарки.

— Кир, что происходит? — бесцветно спросил он.

Сестра наполнила бокалы и протянула один ему.

— Я точно ничего не знаю. Пока, скорее всего, никто точно ничего не знает. Но точно что-то странное. У людей паника.

— Да я не про это, — перебил её Глеб, сделав неопределённый жест в сторону окна, — с нами. С нами что происходит?

Кира ухмыльнулась.

— А когда-то было иначе?

Мужчина печально пожал плечами.

Выпили. Помолчали. Пора было, наверное, ложиться спать, но что-то не давало выйти из-за этого огромного стола.

— Слушай, — хрипло начала Кира, — ты прости меня. Я погорячилась… Просто…

Глеб только махнул рукой.

— Это не самое страшное. Аня бы всё равно когда-то узнала. Это… — Глеб никак не мог подобрать слова, — это такая мелочь по сравнению со всем происходящим. Со всем произошедшим. Со всем, что я уже натворил.

Сестра только покачала головой. Добавить ей было нечего.

— Нам теперь минимум неделю как-то под одной крышей надо просуществовать. А там может и больше. Намного больше, — сказала Кира о том, что её действительно волновало. Жизнь изменилась мгновенно и она пока не понимала, как эту жизнь теперь жить.

И Глеб будто встрепенулся. Схватился за эти слова Киры как утопающий за соломинку. Может это всё не зря? Шанс всё исправить? Доказать всем, что всё уже исправлено, просто никак не доходят руки это продемонстрировать. Всё времени нет. Всё приходится разгребать прошлые ошибки.

— Кир, да может это и не плохо, а? Будет время всё с Аней обсудить. Раз теперь не получится сбежать ни мне на работу, ни ей к своей родне. Порадуем маму. Помогу ей чердак разобрать. Побудем вместе. Илюшку наконец-то научу чему-нибудь. Да хоть в футбол играть на участке. Или сажать чего. Аньке докажу, что не всё потеряно. Гулять её буду водить. Чтобы только вдвоём. И не торопиться никуда. И, — Глеб замялся и с надеждой посмотрел на сестру, — с тобой всё исправим. Невозможно же так, как кошка с собакой всю жизнь. Поговорим. Подумаем, что делать дальше.

Кира рассмеялась.

— А психолог над вами знатно потрудился. Что делать дальше? Прошлого не вернуть, не поправить. А нынешнее… Да ничего и не произошло по сути. Мать здорова, поверь. Я действительно снимки смотрела, он, врач её, по-моему, пьяный их делал. Цирк это всё, Глеб. Очередная демонстрация мне моего места — если не замужем и без детей, то и места-то никакого у тебя нет. Не терпела мужа-алкаша как она, детей не рожала, боли и лишений не почувствовала, ради детей не жила. Философия такая. Вот и всё.

Глеб тяжело долго выдохнул. Нет, не может всё быть вот так всегда. Как-то сломанное чинится. Как-то эти пресловутые чашки склеиваются.

— Если не больна, то это отлично. Считаешь, она и завещание это придумала?

Кира покивала головой.

— Боже, какой абсурд, — прошептал Глеб и опустил лицо в ладони.

Кира налила ещё по стопке. Время доходило до пяти утра. За окном начало светать.

 

* * *

Глеб проснулся ближе к полудню. Сон сморил его на диване в гостиной. Полностью одетого. Он так и не смог вспомнить, как оказался здесь, когда разошёлся с сестрой.

Голова трещала, но внутри тлел какой-то огонёк, будто согревая похмельное тело уютным теплом. Глеб долго перебирал в пульсирующем мозгу, что же может его сейчас спасать и обогревать. Болезнь, завещание, раскрытая тайна, злой дэпээсник, невозможность выехать… Картинки вспыхивали в голове одна за одной, доставляя невыносимую боль, но он всё искал. Разговор с Кирой… да! Неделя вместе. Без возможности уйти, сбежать, всё закончить. Да. С этой мыслью он несколько часов назад свалился в пьяный сон, и она все это время жила в хмельном сознании — он всё исправит.

Глеб медленными движениями поднялся и побрёл в ванную. Кое-как приведя себя в порядок, решил найти остальных.

Женщины уже собрались в столовой и молча пили кофе. Илюша тут же за столом играл в планшет, игнорируя стоящую перед ним тарелку каши. И никто даже не делал ему замечание. Анна, Кира, Елена Дмитриевна синхронно и механически подносили свои кофейные чашки ко рту, а потом так же синхронно ставили их на блюдца. Смотрели в пол, на стол, куда угодно, только не друг на друга.

Мать заметила Глеба первой. Печально улыбнулась ему и кивнула на стул напротив. Так же молча поднялась и налила еще одну порцию кофе.

— Доброе утро, — сказал Глеб. Вышло хрипло. Тихо. Безнадёжно.

— Брат, мама хочет что-то сказать, — отозвалась Кира.

— Сынок, — как-то виновато начала Елена Дмитриевна, — ну, в общем… — она мялась, мучилась, стыдилась. Перебирала вспотевшими руками подол платья. Чуть не уронила чашку. Несколько раз прокашлялась. — Глеб, болезнь не подтвердилась. Утром звонил врач, сказал, что повторные снимки чистые.

Всё, выдохнула. Устало прикрыла глаза.

Анна и Кира не изменились в лице. Не поменяли поз. Не перестали механически пить свой кофе. Видимо, уже знали.

— Так ты всё-таки делала повторные снимки? — Глеб был удивлён. Неужели сестра была права и всё вчерашнее действо — фарс и фальшивый театр?

— Ну да, — ответила мать и поджала губы. Будто теперь она обижалась. Обижалась, что он смеет расспрашивать. Ставить её в неловкое положение.

Но Глеб не обратил внимания. Ему нужно было знать.

— А почему сразу не сказала, что делала повторные снимки?

— Я… Я не знаю! — Елена Дмитриевна уже отвечала с вызовом. Уже подняла взгляд и смотрела сыну в глаза. С укором.

Мужчина смутился.

— Ну что ж… Это же хорошо. Надеюсь, и завещания никакого не было, — Глеб увидел, что у матери наливаются слёзы и поспешил остановиться. — Да если и было, то Бог с ним. Мам, порви да выкинь. Очень прошу.

Кира беззвучно засмеялась.

— Ну что ж, — продолжил Глеб, — в общем-то что имеем на сегодня. Целую неделю вместе. Под одной крышей. Это ли не счастье. Мы можем разобрать дом, погулять по лесу, поиграть в футбол, почитать вечерами вслух за бокалом вина…

— Мы убьём друг друга, — попыталась сыронизировать Кира.

— Глеб, — подала голос Анна. Она протягивала ему телефон. Его телефон. — Всё утро трезвонил, ты его обронил у дивана. Я трубку взяла, начальник твой звонил. Ваша структура работает с завтрашнего дня во внештатном режиме. Тебе выслан пропуск на электронку, по нему нас пропустят домой. Так что мы возвращаемся в Москву. Завтра тебе надо быть в учреждении. Говорит — готовиться. Будут перегрузки и работа сутками. Может придётся пожить в конторе, дабы не разносить заразу и не нарушать наш с сыном режим самоизоляции.

Монолог жены всё никак не доходил до сознания Глеба. Она так же держала телефон в протянутой руке, а он всё никак не мог его взять. Анна встала, обогнула стол, положила телефон перед его лицом, забрала Илью и ушла собирать вещи.

За столом молчали. Мать, сын и дочь только тревожно переглядывались. Всё уже было сказано. Любовь с примесью отчаяния густым облаком повисла над столом. Недоговорённости, разрастающиеся между ними всю жизнь, стали избыточностью. А эта словестная избыточность превратилась в чушь. Неважность. Неприятные обрывки прошедшей ночи.

«Ночь ушла, и сон ушёл», — подумал про себя Глеб.

— Пока, брат. Мы обязательно скоро увидимся. Когда это все закончится, — тихо сказала Кира. А потом просто подошла и крепко поцеловала его в щёку. — Берегите себя.

 
html counter