Dixi

Архив



Ольга ЧУБАРОВА (г. Москва) СЛУЧАЙНОСТИ

Чубарова                                                          

1

Вика — подружка моя — могла бы мужиков штабелями складывать. Роста она среднего, фигурка у неё ладная, волосы — грива. Густая такая грива, цыганская, чёрная. А глаза-то, глаза… Большущие, зелено-голубые, чаще всего — весёлые несмотря ни на что. Ресницы — красить не надо.

При этом Вика никакая не дура. В чём-то, можно сказать, даже очень умная.

Но влюблялась она… Ни пером описать, ни в сказочку вставить. Если только это не сказка Гофмана.

Мой Толян говорит, что о Викиных двух законных мужьях нужно на языке жестов рассказывать. На пальцах, потому что так понятнее.

Для первого мужа палец, конечно, средний. В общеизвестном малопристойном жесте. Только такого жеста тот тип и стоил.

Как Вику угораздило в это вляпаться, мы — её друзья — до сих пор не поняли. Карп (Алёшка Карпов), тот, что сох по Вике с детского сада, с горя эмигрировал в США (грустно шутил, что «заживо на тот свет отправился»). Бедолага!

И на кого она променяла Карпа, доброго и надёжного, аки крепко сбитая табуретка? Карпа, у которого сейчас своя сеть магазинов и два небольших завода там, на том самом свете?

Променяла ясную перспективу на полнейший пшик! На Илью Ильинского! Меня бы одно имя насторожило. Да, конечно, красавец, тут не поспоришь, но по сути — кто? Неудачник-актёришка. Голый король, попойки три раза в неделю, раз в полгода — в массовке. И угарный чёс в Дед Морозах зимой.

— Я ему нужна! Я нужна Илье! — эту фразу Вика твердила год. При этом вдохновенно глядела куда-то вдаль и прижимала к груди сплетенные пальцы.

Лишь через год на неё снизошло прозрение. Сама она об этом вещала так:

— … Это случилось в обычный воскресный вечер. Илюша на кровати валялся, пьяный, накрывшись красным халатом Деда Мороза, и я с тоской глядела на оторочку, только утром бывшую чистой, белой. За «трудовой» его актёрский день на эту честно белую с утра, моими руками стиранную оторочку налипла уличная грязь, и какие-то блёстки, и пятна — от какой-то еды, питья... Свекровь кричала с кухни, гремя посудой, что, мол, сынок спивается из-за меня, что это я в семью принесла неудачи. А тут ещё подключилась к арии кошка, и выдавала такое мя-я-я-а — у-у-у... В квартире — ну, ведь ты у нас была, квартира-то полупустая, и эти высоченные потолки, ну, как обычно в сталинских домах… В общем, в квартире — со всеми этими криками — образовалось эхо. Какое эхо! …

Кошка, скорее всего, против Вики ничего не имела, может, она просто хотела есть, но виртуозный выразительный мяв с этим самым поразительным эхом подействовал отрезвляюще. Вразумляюще. Вика говорила, что её продрал по коже мороз, и она подумала очень спокойно: «Хм… А что я, извините, здесь делаю?» Холодно посмотрела на сопящее под шубой Дедушки Мороза существо, оценила: «Просто так не отделаюсь». Собрав вещички, рванула прямо ко мне. Я тогда как раз только вышла замуж за правильного парня. С трехкомнатной кооперативной квартирой. То бишь за Анатолия своего. Вышла — и ни разу не пожалела.

Вика от Ильи у меня пряталась: актёришка искал свою жену. Скандально, рьяно, истово разыскивал. Приходил домой к её родителям. Произносил монологи: с пафосом, длинные. По словам Викусиного отца, человека четкого, без сантиментов, можно было даже получить некое эстетическое удовольствие. Ну, конечно, с примесью мазохизма.

Однажды Илья, ввалившись к родителям Вики, не пьяным почти, попросился зачем-то в ванную, заперся там и начал резать вены, громко комментируя происходящее. То ли мелодрама, то ли триллер. Хорошо у Вики родители — медики: вызвали своих, выбили дверь, отвезли в больницу. Наутро организовали психиатра. Илья перспективы оценил — и притих.

Какой-то талант у него всё-таки был, и чему-то в Щуке его научили: на первом заседании суда на бракоразводном процессе он до слёз разжалобил трёх теток, присяжных заседателей. Так что они отправили нашу пару — «молодых, красивых, ещё неопытных» — домой, подумать и поискать компромисс.

Хорошо, что я в тот день ждала Викусю свою в машине, у входа в суд. От тяжёлых дверей до нашей девятки подруга не то что бежала — летела, следов не оставляя на снегу. А Илья за ней скакал со страстным криком: «Не отпущу!», да поскользнулся — возможно, был с бодуна — на раскатанной ледяной дорожке. И покатился — красиво так, художественно — на попе, в распахнутом пижонском черном пальто.

Что интересно: как только «молодых и красивых» официально развели таки (речь для второго суда подружке писала я), Илья из Викиной жизни сразу исчез. Бесследно и бесповоротно. Говорят, пропал со всех радаров. И мамаша тоже куда-то делась… Не иначе, свалили за рубежи. Это хорошо: ведь у нас в стране и без них проблем завсегда хватало.

… А второй Викин муж — это просто что-то! Тут уж одним пальцем не обойдёшься! Когда заходит речь о Викином Димке, Толик мой сначала, щёки надув, прикольно жестикулирует (типа слов не может подобрать), а потом выставляет палец большой вверх: потому что Димка — он ВО мужик! Физик, доктор наук, причём на плаву, заведует лабораторией, связи с Китаем, гранты-шманты, друзья — барды, песни под гитару сам поёт. В перестройку — не бросая науку! — чтобы заработать, бэушные иномарки перегонял. Где-то между кандидатской и докторской получил вторую специальность: фотограф. Днем работал даром в своем НИИ, а вечерами-ночами звёзд за хорошие бабки фиксировал на тусовках. Просто не мужик, а супермен! Даже, признаться, при всем восхищении — завидно. Только не знаю, кому я больше завидую — Вике или Димке. Профи, блин!

При всем при этом следующий палец, который Толик должен продемонстрировать, повествуя о Димке — уже указательный. Указательный палец следует приставить точно к виску, и этим пальцем у виска покрутить.

Вы просите доказательств? Мол, а не зависть ли пальцами крутит у нас? На чём, мол, основан неуважительный жест? Но доказательств много, их слишком много, а у нас ограничено время и место. Быть может, после, как-нибудь потом… Я вообще ведь не о мужьях хотела.

Первое-то замужество завершилось, когда Вике был 21 год, а второе проклюнулось, когда ей исполнилось 43. То есть между этими двумя точками на временной оси Викусиной жизни имелась длинная такая лакуна. В ту лакуну вписался довольно долгий, состоящий из множества эпизодов поиск Большой и Настоящей любви. Наблюдать за процессом было фантастически интересно.

Потому что Вика — это… Если, редуцируя сложное в простое, снова перейти на язык жестов, то придётся задействовать, так же, как и для Дмитрия, целых два пальца: большой — вверх, а указательный — к виску. И покрутить.

Ну вот посудите сами.

Расставшись с Ильёй, примерно так на полгода подруга наша закуклилась и закрылась. Это при ее-то природной общительности. Шарахалась буквально от любой тени, если подозревала, что эту тень отбрасывает мужик.

Но вдруг, ни с того ни с сего (она тогда училась на четвёртом курсе)…

                                              

2

Однажды — я училась тогда на четвертом курсе любимого истфака и была уже более полугода разведенной, довольно несчастной женщиной — пригрело сентябрьское солнышко. День расцвёл и показался слишком настоящим, чтобы убивать его в аудитории.

Я сбежала с четвёртой, кажется, пары, вроде бы с истории средних веков, и пошла шататься по Москве, просто так, без цели, потому что — как бы знак получила, что надо идти. Ведь когда сидишь в аудитории, слушая про то, что было — не было в некие века да где-то там, — жизнь уходит без тебя туда, где, возможно, происходит главное. А твоя задача — не упустить… Не допустить упущения редкого шанса.

Ни с кем не попрощавшись, вышла из здания, прошлась мимо начавших желтеть деревьев, от первого гума (гуманитарного корпуса университетского) до метро, краем глаза зацепила сказочное здание театра Наталии Сац, купол Нового цирка — они от универа через дорогу, подумала — да и поехала в центр.

На дворе был 1987-ый.

В метро чуть сердито толкались советские люди, я встала, держась за поручень, в середине вагона и с любопытством разглядывала попутчиков. Какие-то все были, как мне показалось в тот день, взъерошенные, но при этом взъерошенные по-новому, словно начинали подозревать и чувствовать, что эпоха наступает другая. Еще бы. Попыталась тогда (профессиональная деформация, как сейчас говорят) припомнить даты и факты последнего года… Ну да! Еще зимой, в январе… Нет-нет, в феврале! — как раз уже после развода с Ильёй — приняли постановления, по которым разрешалось частником кое-что — еду и одежду, кажется — производить. Дозволялось создавать кооперативы… Первого мая (символично, однако!) вступил в силу закон «об индивидуальной трудовой деятельности», появилось слово «хозрасчет»… Мама с тех пор каждый день напевает, мечтая, что-то очень нежное про «свой стоматологический кабинет», но отец пока ещё только фыркает…

Отец помрачнел, погрустнел за последний год. Из-за моего развода тоже, но больше из-за Чернобыля: друг отца там был, и теперь, похоже, умирает. Дядя Костя — хороший, весёлый, светлый, он смешные подарки мне привозил. Он и сам был — подарок, в лучшем, без подвоха смысле слова, мама говорила: «Костя за столом — успешный вечер!», и папа, кажется, даже чуть ревновал… Господи, господи… Господи, есть ли Ты?

В тот день я вышла на «Проспекте Маркса» (нынче эта станция зовётся «Охотный ряд») и направилась вверх, в сторону Пушкинской. Когда мне плохо, еду на улицу Горького (которой потом вернули имя «Тверская»). Потому что раннее детство моё прошло в сером доме, что впритык к Моссовету, в коммунальной квартире с окном во двор… Мой кусочек Москвы. Мне там хорошо.

… Под массивной аркой свернула налево, вышла на Неждановой. Церковь Вознесения — славное место, там поёт чудесный волшебный хор — консерватория же рядом совсем, профессионалы и подрабатывают… Но я тогда попала между службами. Походила, поглядела на иконы… Остановилась у иконы Святой Богоматери «Взыскание погибших»…

Меня сюда приводила Светлана, соседка. Это когда ещё я с Илюшей мыкалась. Но мои молитвы услышаны не были, наверное, потому что я тогда ещё для себя не решила, верю ли я в Бога или нет. Кроме того, логически рассуждая, должен был взмолиться — об избавлении от дурных пристрастий — сам одержимый, то есть Илья, а он… Он был суеверен, но то другое. Впрочем, муж и жена — одна сатана… Помню, на этой мысли в тот странный день неожиданно дрогнуло, заколебалось пламя двух горевших перед иконой свечей. Прибиравшаяся в храме старушка покосилась на меня, забормотала. Я купила и поставила свечку, попросив о здоровье для дяди Кости, перекрестилась и поклонилась иконе, но, похоже, сделала это неловко, потому что старушка, глядя на меня, всё сердито хмурилась.

… На улице ждал сентябрьский погожий день, я вышла из церкви, до Тверского дошла переулками, мимо здания МХАТ. Это тёмное здание мне не нравится, но строилось оно на моих глазах, мы с мамой вокруг этой стройки частенько гуляли. Мне было тогда лет пять.

 

Села на скамейку. Вспомнила Илью. Два года назад показывала ему любимые места моего детства...

Несчастный человек: ошибся адресом! На драйве, на молодости, на исключительной внешности проскочил в театральный, а дальше… естественно, его оттерли те, кто сильней, талантливей, работоспособней, да и просто надежней, в конце концов.

Мне казалось — как я в это верила! — что уведу его в другую жизнь, уговорю получить другое образование. Сколько всего он знает! Какая у него память! Он же удивительный аналитик. Ведь его прогнозы — насчет того, к чему придёт страна — сбылись процентов так на девяносто. С точностью в деталях, порой пугающей. Он в экономике, да и в политике тоже, хорошо разбирался, что для актёра — дело, насколько знаю, достаточно редкое.

Но это ясно сейчас, более чем двадцать лет спустя.

… А тогда, в тот солнечный светлый день, я сидела на Тверском, на скамейке, вспоминая мужа без сожаления, чувствуя покой, печаль и надежду.

Я же после Ильи потускнела. Стала — дурочка — бояться мужчин. Решила, что любовь — это просто невроз. Чтобы устроить жизнь, нужно быть расчетливой как моя Наташа, подружка-юрист. Ухаживаешь? ОК, вот тебе анкета. Семья? Образование? Отзывы родных и друзей (с адресами, телефонами и отпечатками пальцев). Квартира (район, и площадь, в метрах квадратных). Место работы? Оклад? Отзывы начальника и коллег (с подписями и печатями).

У меня — не выйдет! Не стерпится и не слюбится — если нет того, что подхватило, перехватило дыхание, заставило голову потерять!

Ну и что, что иллюзия? Зато — жизнь! Полной грудью! Ведь не всегда обрывается? Длится же, сбывается — у других?

— Удивительный типаж! Ничего подобного не видал!

Очнувшись, вздрогнула: вот это да! Прямо напротив меня стоит живая икона: невысокий стройный мужчина немалых лет, с тончайшим лицом: глазищи миндалевидные, тонкий нос, поджатые строго губы, морщины, словно кистью наведенные — икона, как есть икона!

— Нет, простите, это вы — типаж удивительный! — ответила, не подумав, и улыбнулась. — Не хватает разве что оклада…

— Цыганка! — воскликнул мужчина. — Насквозь — и в точку! Оклад у меня, барышня, смехотворный, как и у всех прочих моих коллег, то бишь театральных осветителей! Знакомы ли вы с театральным миром? Я не удивлюсь, ежели услышу, что вы — актриса, или же ею будете!

— Боже сохрани! — внутренне содрогнувшись, ответила я. — И, простите, говоря про оклад, я совсем не то имела в виду…

— Мы мало разумеем в том, что имеем, так что — не беда… Но кто же вы, милая барышня?

— Да как вам сказать… Ещё не историк, конечно — пока, во всяком случае — но учусь…

— Историчка — не всегда истеричка… — произнёс мужчина менторским тоном и на минуту задумался. — Кстати, не хотите ли попасть на замечательный один спектакль? Давно ль вы были, барышня, в Ленкоме?

После знакомства с Ильёй я в театры — ни-ни: муж все профессиональное —особенно театральное — как бы отметал и презирал. «Пока я не играю, в театр чтоб ни ногой!» Сам-то ходил, конечно, присматривался, как говорил, «принюхивался», но меня не пускал.

— Ужасно, страшно давно не была в Ленкоме! — призналась иконописному.

— А хотите билеты достану вам?

— Это как-то… ну, не совсем удобно, и потом мой жених...

Это у меня приемчик такой: чтоб отделаться от мужского внимания, поминать мифического жениха… Но иконописный меня прочел, как открытую книгу.

— Жениха у вас никакого нет, есть, возможно, некий бывший жених, и разбитое сердце — его наследство… Не смущайтесь! Я потрепан и стар, просто очень хочется, чтобы вы… Развлеклись. Себя не предлагаю, недостоин, возьмите пару билетов и сходите с подружкой, скажем, хоть на Караченцева посмотреть. «Юнона и Авось» устроит? А? Ну, вижу, вижу — глазки заблестели! И чтобы вы меня не подозревали в каких-либо дурных и личных намерениях, я даже возьму с вас деньги, но это будут билеты на хорошие места по самым низким из возможных цен. Устроит так?

— О да! Спасибо! Да! Спасибо огромное!

Спектакль этот шёл уж не первый год, но я его позорно пропустила… Кого же мне позвать? Наташку, конечно, Наташку и её чудесного Толика…

— А три билета можно?

— Да хоть четыре!

— Я заплачу!

— Не торопитесь! Пойдемте-ка сначала в сад «Эрмитаж»…

— В сад Эрмитаж? Зачем? Ленком же не там, там же, простите, «Сфера», и, кажется, «Театр миниатюр...»

— Театр миниатюр теперь тёзка сада, он тоже Эрмитаж, вернули историческое название… А пойдём мы с вами в этот сад, потому как в «Сфере» работает мой коллега, и у него как раз есть билеты в Ленком. Если честно, он хотел спекульнуть, но случилось нечто невероятное. Я вам по дороге всё расскажу. Пойдёмте скорее, а то билеты — тю-тю!

И мы пошли!

Москва, как обычно куда-то упорно спешащая, небрежно, на бегу, ловила лёгкий свет осеннего солнца.

Иконописный ловко в толпе лавировал, лихо, при этом изящно обгонял прохожих, порой меня подхватывал под локоток и легко проталкивал вперёд, вещая нечто из ряда вон выходящее, шокирующее просто:

— Мой товарищ — человек изрядно пьющий, потому как жизнь его не сложилась: так же, как и многие из нас, хотел заниматься творчеством, но — слабо…

Меня мороз по коже пробрал: Илья…

— Подался в осветители, думал, что хоть так сохранит причастность… Ну, в общем, банальности. А тут жена, семья… Ясное дело, начал подрабатывать как мог. Слава Богу…

Он вдруг перекрестился, как мне показалось, очень грамотно, прямо как священник! Совсем не то, что я сегодня в храме...

— Слава Богу, у советского человека духовная пища на первом месте всегда, спрос на билеты в хорошие театры был, есть и будет. Ну, в нашем бизнесе — целая, знаете, схема: билетерша понемножку, кто повыше, тот всерьёз — это сторона, товар пускающая в ход, иногда прямо клиенту, иногда — через иных-прочих лиц. Через нас, грешных, в том числе, аминь. Деньги получаются неплохие. Потом, опять же, натуральный обмен: нужна вам помощь опытного хирурга? Билетики принёс, разрезали по первому разряду! И зашили грамотно, в организме ничего не забыв...

Я взрогнула: да, папа мой, хирург, билеты приносил домой иногда, подарки от пациентов…       Что за человек встретился мне? Почему вытаскивает безжалостно ниточки какие-то — моей жизни?

А встреченный человек продолжал рассказ — причем столь хорошо поставленным голосом, что уличный шум (час пик, около пяти) не то чтобы не мешал — но превращался в фон, в приглушенный рокот моря за стеной… Это было какое-то наваждение! Я чувствовала, что выдернута из обыденности, что попала в историю… Но к добру ли?

— … И вот одна дама, имеющая к той схеме приватного распространения благ духовных самое непосредственное отношение… Не просто билетерша, берите выше, должность ее вам я не назову, потому как вычислить нетрудно… Обходим толстяка… Да справа, справа! … и эта дама начинает моему другу — а мужчина он, скажу вам, видный — строить куры. Но мой друг женат! Но жена — красивая, молодая — требует отдачи в смысле не только, так сказать, романтическом, то есть ей уже мало права сидения на премьерах в первых рядах партера — но и в смысле разного домоводства, то есть достатка, сыра-масла-икры, как у людей с положением в разных обществах. А та не к месту вдруг влюбленная дама, от которой зависит достаток друга, грозит перекрыть кислород: либо ты со мною и с деньгами, либо — верный бедный муж, и твоей жене не то что деньги левые в тумбочку складывать, но и ступить стройной своею ножкой в храм искусства лишний раз не придется, если пустят — так только, в лучшем случае, на галерке стоять… А дама уже в годах, и … сдается мне, вы барышня взрослая, может быть, и замужем побывали…

Я вздрогнула.

— В общем, скажу открыто: без бутылки — даже при всем желании, подарить той даме пылкую, или уж хоть бы какую страсть — хоть тресни, не получается… Так и начал мой приятель переходить от стадии умеренного потребления к степени потери лица и положения риз…

Мы пересекли по подземному переходу улицу Горького, пролетели мимо кинотеатра «Россия» и рысью по Страстному бульвару устремились к саду «Эрмитаж».

— … А там по пьяни и жене проболтался. Скандал, развал семьи, раздел имущества. Но, верите ли, вдруг случилось чудо. Об этом — поподробней. Шёл спектакль. Работает мой приятель, освещая зрелище, трезвый — исключительно потому, что последние деньги на хлеб потратил, а сам чуть не плачет при этом.

И тут вдруг выступает в роли, представьте, ангела одна весьма интересная прихожанка, образно выражаясь, нашего храма. Постоянная зрительница одна — среброволосая аккуратненькая старушка — подходит после спектакля к моему другу. Вы можете представить, чтобы кто-то из зрителей после спектакля подходил к осветителю? Но она подошла, и произносит следующую речь:

— Уважаемый художник по свету — так и сказала! … Вот... давайте, барышня, присядем!

Мы уже вбежали в сад «Эрмитаж». Странный новый незнакомец-знакомый усадил меня на скамейку, а сам стоял передо мной, ничуть (от меня в отличие) не запыхавшись, глядя очень пристально в глаза иконописными своими очами: строгое лицо, строгий тёмно-серый костюм, белая рубашка. Продолжал свой невозможный рассказ.

— … И говорит старушка моему другу: «Я в ваш театр хожу уже много лет, и наблюдаю за точностью и красотой ваших манипуляций со светом. Но в последний год что-то стало не так. Что-то словно оборвалось и кончилось. Очень вас прошу, вне зависимости от того, веруете ли вы — отправляйтесь вот по этому адресу (а в адресе улица Неждановой значится), зайдите в церковь, и найдите там икону «Взыскание погибших»… А знаете ли вы, барышня, эту икону?

— Да, — прошептала я.

— Вижу по лицу и по волнению, что о чудесных свойствах её тоже знаете. Ну так вот. Друг мой в церковь сходил, вознес от сердца молитву, и не одну — и Слава Богу, дела его быстро наладились! Не в меру страстная дама внезапно переехала в Петербург, к бабушке умирающей — там засветило наследство в виде недурной квартирки в центре. Жена — молодая, красивая — простила моего друга и к нему вернулась — любит, верно. В смысле, видимо, любит. А милые и добрые билетерши стали, как раньше, подкидывать билетики на продажу… И продолжалось счастье его три месяца, как вдруг — представьте себе, вчера — снится моему другу сон…

Незнакомец сделал паузу. Задумался на минуту. А потом сказал многозначительно:

— В том сне — Она.

— Дама слишком страстная или жена? — спросила я осторожно.

— Как можно! Что вы! Она — сама владычица наших душ! — он понизил голос до страстного шепота. — Образ Всепрощающей, Взыскующей погибших — иконописный! Но при этом — говорящий. Живой. И строго приказала Она (рассказчик возвел очи к небесам) бросить торговлю билетами. Ну, наш друг, конечно, в страшном расстройстве, у него на руках десяток билетов номиналом два пятьдесят за штуку, он элементарно должен либо возвратить их в кассу, но в этом случае как бы вводит в соблазн малых сих, то есть всех, кто участвует в схеме, как бы свой грех перекладывает на их совесть, либо придется просто продать как есть, добрым, хорошим людям по номиналу… А проценты билетёршам он поклялся оплатить из своего кармана. И жена, представьте, его поддержала: даже отказалась от идеи покупки нового платья, мол, все деньги, что копила полгода, на проценты билетершам отдам… Вот и весь сказ.

Иконописный замолчал и посмотрел на меня внимательно, выжидательно-вопрошающе.

Помню, как разновекторные, в противоположные стороны бегущие и ползущие мысли, взаимно исключающие друг друга, образовали некий сложный, подвижный, колеблющийся рисунок. Всплыли почему-то слова Ильи: «учись считывать знаки»… Икона, перед которой сегодня стояла, билеты, дикая история страсти… С одной стороны, откровенный бред, и наверняка развод (вспомнился, конечно, как всегда кольнув, развод с Ильёй), но… Но будто мне показывают дорогу, по которой… Может, стоит пройтись… Какой-то шаткий мостик над мутной речкой… Ну а чем я, собственно, рискую? Почему бы просто не взять билеты, не думая об их происхождении, просто не сходить на хороший спектакль с хорошими людьми? Ну, кто-то наживется, но я-то — то есть мы-то — моё семейство — не обеднеем… Что ж не помочь, если людям деньги нужны?

Полезла в кошелёк и обнаружила аж пятнадцать рублей. Которые мне мама дала на новое платье (присмотрела у знакомой фарцы). О, Господи! Ещё одно совпадение!

— Вы знаете, я… я готова купить... Пожалуй… четыре билета.

— Отлично! Давайте деньги! — он протянул руку…

Это было как-то неожиданно… Я думала, он сперва принесет билеты… Но колебалась только полсекунды — вручила ему десятку и осталась ждать в саду «Эрмитаж», на скамейке, напротив приятной клумбы.

Меня окружал покой. Был шестой час вечера. Потоки москвичей текли мимо сада, их не было даже слышно. Солнце постепенно клонилось к закату. Красивый, тихий такой осенний закат.

Сначала было очень хорошо. Я думала, прикидывала: кому бы предложить четвертый билет? Алисе? А пойдёт ли без своего Костика? Хотя — почему бы нет? А если откажется, то позвоню Людмиле, или Кате, или… Но, может быть, из них кто-нибудь ходил… Ой, я балда! Ведь я же так обалдела, что даже забыла спросить, на какое число продают билеты! Может, были разные варианты…

Прошло десять минут. Еще пятнадцать, а потом ещё пять. Осветитель с билетами не появлялся. Без билетов не появлялся тоже…

На скамейке напротив расположился светловолосый парень в тёмно-сером костюме — почти таком же, как у осветителя — и в голубой рубашке, в тон глазам. Он с интересом на меня поглядывал.

Почувствовала беспокойство, подумав, что, наверное, выгляжу даже несколько вызывающе: юбка выше колен, свитерок в обтяжечку… Вынула из сумки и накинула куртку, еще достала учебник — сделала вид, что читаю очень-очень внимательно… Все отстаньте — я же синий чулок!

Эти манипуляции меня отвлекли на некоторое время, но когда взглянула на часы — стало окончательно не по себе.

Было начало седьмого.

Да ну его, осветителя, и не нужны мне, в общем-то, эти билеты! Но деньги, мамины деньги! Где моя десятка? Неужели…

Нет, так не может быть!

Я встала и направилась к «Сфере». Дёрнула за ручку дверь — закрыто. Изучила афиши — спектаклей нет… Было ясно — в здание не прорваться… Да и есть ли кто-нибудь там сейчас?

Я вернулась на свою скамейку.

Села… Что мне делать? Ждать? Идти?

— Извините! — голубоглазый парень двинулся ко мне, оставив на своей скамейке портфель. — Не найдется ли у вас закурить?

— Я не курю!

— И славно! Я тоже не курю! А можно я составлю вам компанию? Мы оба не курим, друг другу жизнь не отравим… Ну, хотя бы в ближайшее время.

Я улыбнулась шутке — скорей из вежливости, потому что было не до смеха, пожала плечами. Он принес портфель и уселся рядом.

— Извините, я наблюдал за вами… Вы кого-то ждете, а он — не идёт?

— Я ЧЕГО-то жду, и, похоже, напрасно! — мрачно ответила я… И вдруг взяла да и выложила симпатичному парню всю историю с участием осветителя, или кто уж он там: про схему продажи билетов, «любовь отвратной дамы» и приснившийся иконописный образ.

Как он хохотал! Отсмеявшись, серьёзно прокомментировал:

— Десятка ваша пойдёт на покупку жидкостей, вряд ли угодных Богу в большом количестве. Надеюсь, это не последние деньги? Если что, то я могу одолжить…

— Нет, спасибо! — быстро ответила я. — Мама с папой дочку в беде не оставят…

И почему-то мы рассмеялись вместе.

— Вы знаете, я даже представить не мог, что ещё бываю такие девушки, — сказал он очень серьёзно.

Я поморщилась: уловив недовольство, он, как бы предупреждающе, поднял руку.

— Нет-нет, я вам не делаю комплименты. Я имел в виду — я не представлял, что ещё на свете остались девушки настолько прекраснодушные и наивные.

Я покачала головой:

— Да нет же! Я ведь подозревала, что обман. Просто этот дядечка… ну, как-то в тему со всем этим попал. А я имею возможность позволить себе небольшой финансовый риск, имея стипендию зануды-отличницы… А главное — чего уж там скрывать — сижу на шее у солидных родителей.

Парень слегка прищурился.

— В тему? Хм… ну, темы, однако, у вас… Простите, это всё не моё дело. Но что за откровенность с незнакомцами? И родителей состоятельных засветили. А вдруг я… ну, скажем, наводчик?

— Ну не налетчик же! — пожала я плечами. — И потом, ну надо же верить людям!

Он секунду смотрел на меня ошарашено, а потом расхохотался опять. Я улыбнулась. А он, отсмеявшись, спросил:

— Вы москвичка?

— Да. В третьем поколении.

— Это странно. А я вот — человек весьма и весьма недоверчивый. Хотя и провинциал.

— По речи не скажешь.

— Ну, я из Долгопрудного. Говор московский.

— В физтехе учитесь?

— Нет. Я родился там. Не в физтехе — в Долгопрудном, конечно.

Мы одновременно захохотали: почему-то показалось смешно.

— Кстати, меня зовут Павел.

— И, кстати, Вика.

И вновь — одновременный хохота взрыв.

Между тем сад наполнялся людьми. Павел посмотрел на часы с беспокойством.

— Знаете, вы только не убегайте, вы, пожалуйста, выслушайте сначала. У меня есть одно… немного неожиданное предложение.

Убегать не хотелось.

— Слушаю вас! — сказала (ого!) кокетливо, сама себе удивляясь.

— У меня, понимаете, тоже история…

— О нет!

— О да! Но простенькая очень. Просто вот имеется лишний билет. Потому что приятель мой не пришёл, заболел. Ну, я и решил образовавшийся билетик предложить — какой-нибудь, например, симпатичной девушке, а тут подвернулись вы… Как на это смотрите?

— Пойдёмте! — ответила я. — Деньги еще остались… сколько я вам должна?

— Э нет, сегодня вы уже пострадали! Я вас приглашаю! Конечно, «Эрмитаж» не есть «Ленком», но, говорят, спектакль вполне приличный.

— Не буду ломаться — спасибо! Пойду, конечно.

— Ну, вот и отлично! — ответил довольный Павел.

До спектакля оставалось минут пятнадцать, сад давно уже заполнился публикой. Мы решили, что пора бы войти… В небольшом фойе было людно, душно. Стало неудобно говорить. Пробегали мимо нас чем-то растревоженные работники театра, и всё почему-то не запускали в зал. Я вдруг поняла, что совсем не хочу на спектакль. Хочу отсюда выйти вместе с Павлом, и бродить по Москве, пока ноги держат, и болтать обо всем, не касающемся лично меня, и смеяться из-за всякой ерунды… Попрощаться у входа в метро, попросить, чтобы не провожал, войти в вагон, плюхнуться на диван — и домой, домой... Усталая, но довольная и живая… Я посмотрела на Павла. Он смотрел на меня. В глазах читалось приветливое любопытство… Нет, такое предлагать неприлично. Человек приехал из Долгопрудного, чтобы посмотреть хороший спектакль. Ну, подобрал, пожалев, со скамейки одну наивную дуру… Но он не нанимался меня развлекать.

— Что-то вам сегодня не катит с театрами, — улыбнулся Павел. — Задерживают уже на пятнадцать минут.

И тут, прочихавшись, заговорило радио.

— Уважаемые зрители! К сожалению, в связи с тем, что исполнительница главной роли неожиданно сломала ногу, мы вынуждены отменить спектакль…

Толпа в фойе недовольно зашевелилась, забормотала встревожено и сердито.

— Деньги за билеты вы можете получить в кассе.

Мы с Павлом посмотрели друг на друга — и засмеялись опять.

— Ну, вам нужно, видимо, сдать билеты.

— Это не обязательно… А тебе куда?

— Планировала просто прогуляться…

— Можно, я… не оставлю тебя одну? У тебя сегодня тяжёлый день. Какие-то незнакомцы заманивают в тёмный зал билетами, но — облом за обломом… Может быть, присутствие трезвого человека вроде меня оградит тебя … от новых странных встреч? — он покраснел, я сказала что-то нейтральное, мы вместе вышли из сада и выбрали путь — по бульварам.

Потом я шла всё больше молча, а он говорил, говорил… Проголодались. Хотели зайти в кафе, но везде были очереди. Купили мороженое, ели на ходу. Павел рассказал, как служил несколько лет на реке матросом, как однажды от корабля отстал (думали, он спит в каюте, а он решил, не доложившись никому, прогуляться по лесу, далеко ушёл — и корабль ушёл). Ну, и заблудился, ягодами питался потом четыре дня, пока нашли.

— Знаешь, самый счастливый человек, которого я видел в своей жизни, — это капитан, когда я на борт поднимался живой невредимый...

Рассказал, что учится в институте связи, на вечернем. Работает — пока ещё лаборантом — в серьёзном месте со смешным названием СНИИП — там делают какие-то приборы, ужасно и страшно секретные: «У нас есть таки-и-ие приборы... но мы о них не расскажем»…

Рассказывал о сотрудниках, классных друзьях, о девушке, которая ему нравилась — дылда невозможная, под два метра ростом (а сам-то невысок, чуть выше меня).      Рассказал о том, как дразнил её:

— Идём все вместе с ребятами после работы, я вприпрыжку подбегаю к Лариске, дёргаю за рукав — и писклявым голосом: «Мам, а мам, купи шоколадку!» — прохожие оглядываются на нас, она краснеет, орёт: «Да отстань, дурак!» Какая-то старушка подслеповатая остановилась, стала Лариску воспитывать: «Не стыдно, мамочка, так говорить с ребёнком?»

Я смеялась.

— Лариска за мои шуточки жестоко мне отомстила, — сказал торжественно Павел, прищурился и замолчал: обострились скулы.

— И как же отомстила? — спросила, предвкушая очередной прикол.

— Да… По-женски: вышла замуж за другого полгода назад.

На слове «замуж» мы подошли к «Арбатской».

Я остановилась у входа в метро:

— Мне пора домой.

— Зачем домой? — спросил он чуть грубовато. — Мы тебя сегодня ещё просватаем…

— Ну, это лучше давай отложим на завтра, а то я, можно сказать, только что оттуда.

Помолчали.

— Ясно. В тему, — произнёс он наконец. — Ну что ж, пока. Больше не разговаривай с незнакомцами.

— Спасибо тебе! Пока, — улыбнулась я и вошла в метро.

Всё было, как я хотела. Мы не пошли на спектакль. Мы долго гуляли вместе и говорили. Я села «на мягкое место» и задремала. Я была усталая и живая. Я, улыбаясь, ехала домой…

И только когда вышла из метро, осознала, что что-то как-то не так. Потому что уже скучала по Павлу, но… Он не попросил у меня телефон. Значит, просто не хотел продолжения. Больше не встретимся. Ниточка оборвалась. Но я — по-настоящему — ожила. И это славно. И это — самое главное. Нельзя же сразу многого требовать от судьбы?

После ужина позвонила Наташке, рассказала ей эту фантастическую историю… Я думала, она будет потрясена, проникнется настроением, прочувствует вместе со мной этот странный вечер, повороты сюжета, таинство, магию… Порадуется за меня, может, даже скажет что-то такое, внушающее надежду — как знать — на новую встречу… Ведь если судьба… Но Наташка — это же Наташка!

— Почему ты не дала ему телефон? — зловеще спросила она. — В кои-то веки нарисовался нормальный положительный персонаж! А обстоятельства? Редкое стечение случайностей! У тебя же голова кругом шла! Только поэтому ты от него не шарахнулась! А как ты свою партию провела! Так тонко, четко всё разыграла! Как по нотам! И эта нога сломанная — на руку тебе… Но что же ты наделала, безумная?! За один вечер подсадить на крючок — и так всё испоганить последней фразой? Он тебе — «просватаем», а ты — «а я оттуда...» Ты идиотка!!! Но даже фразу можно было поправить — надо было всучить ему те-ле-фон!!! Номер своего телефона-а!

Я искренне возмутилась:

— Но навязывать парню свой телефон, это… недостойное поведение!

— Я офигеваю, — холодно ответила лучшая подруга. Потом добавила: — Спокойной ночи! — и бросила трубку.

 
html counter