Людмила КРЫМОВА (г. Мурманск) ВОЕННО-МОРСКОЙ РОМАНС

1

— Бабушка! Мы с дедушкой отстрелялись! Выводи торпедолов! — пятилетняя Маша Кабалярова прибежала на кухню с театральным биноклем на груди. Дедовский корабельный бинокль был ей тяжел. Да и мала еще. Разобьет.

— Как пацаненок! — соседка баба Шура ойкнула, всплеснув руками.

— Я не пацаненок! Я — офицер флота! И у нас учебные стрельбы, — ответила Маша бабулиной подруге. Полгода назад Маша потеряла зуб и стала немного пришепетывать, но дед ей сказал, что взрослые офицеры не шепелявят. Команды надо произносить всегда четко.

— Задача выполнена! Отходим! В подводном! — следом за внучкой вошел дедушка Орест Владимирович. Посадил ее к себе на колени. Он тогда еще не догадывался, какая бомба замедленного действия сдетонирует в его любимице через годы. И установка механизма бомбы заложена будет им самим.           

Механизм закладывался бережно. Тщательно. Поэтапно. Олицетворял флотские идеалы и ценности. Механизм отточенный. Отлаженный. Реализованный годами его собственной флотской биографии. И настоящей морской романтики.

А что может быть романтичней, возвышенней морских просторов и морских приключений?

И сколько в море блистающей первозданной красоты!

Капитанский мостик. На мостике еще молодой капитан за штурвалом корабля. Какого-нибудь большого противолодочного или большого десантного. Или, как Орест Владимирович, Машин дед — у перископа подводного крейсера. Капитан стоит в летней парадной форме. Золотом вышитая кокарда и три золотых звездочки на погонах, тоже как у него, у ее деда.

Никаких курительных трубок в зубах и никаких начатых бутылок рома. Капитан без вредных привычек! В каюте капитана лирическая гитара с настроенными струнами. Все колки на месте. Гитара ждет капитана корабля. Его бесстрастное пение. Его бардовский баритон.

Экстаз вытесняет эйфорию. Нирвана изгоняет транс...

Вдалеке появляются дикие пираты, чтобы еще молодой красивый капитан взял их невежественное пиратское судно на абордаж и освободил всех страждущих интеллигентных пленников. В финале — обязательная победа добра над злом. Попутно — наслаждение морским лунным или солнечным пейзажами и оздоравливающим воздухом. Покой. Умиротворение. Флотский порядок и уют. Флотский лоск.

Для школьников и школьниц, для впечатлительных дам вся эта картина целиком и полностью, этот морской набор — чистейшая правда! И все это де-факто — чистейшая правда! Ну, или ничтожно малая часть чистейшей правды о флотской жизни.

Но иногда при гостях, при своих наиближайших соратниках, дед уводил маленькую внучку из гостиной. Говорил, что у них-де «сейчас взрослый разговор». «Маша еще маленькая», ей рано «такое» слушать, «потому что она ребенок». Маленькой девочке будет «скучно среди технических терминов». Шестилетняя Маша знала, что ни о какой «технике» взрослые и не обмолвятся. Они расскажут деду что-нибудь вредное для психики малого ребенка. Она сидела тихо в своей комнате, точно по команде: «Исполнить режим «Тишина». Тогда было слышно, о чем вели взрослые свой «взрослый разговор».

Взрослые рассказывали деду романтические истории. Такие, например.

В открытом океане подводный крейсер идет в надводном положении. Два офицера стоят верхнюю вахту. Говорят о доме, о семье, о скором возвращении в базу. Курят. Наслаждаются водным безмятежным пейзажем. В океане начинается небольшое волнение. Оба офицера пристегиваются и продолжают неторопливую беседу. В совершенной тишине тяжелая перекатная океанская волна высотой футов в двадцать, точно вор подойдя со спины, врасплох ударив о палубу лодки тоннами бурлящей воды, обезумевшим голодным чудовищем набрасывается на одного из двух друзей-офицеров.

Взрослые рассказывали, как «романтично» и легко может оборвать неукротимая волна цепь. И… жизнь. Как умеет неподвластная человеку стихия швырнуть гибнущим офицером о палубу. Как его раздетого, словно уже приготовленного к погребению, бездыханного и окровавленного покажет на прощание окаменевшему другу. Подарит последний взгляд немого ужаса, унося на глазах в ревущую бездну первозданных вод — в вечность…

Как будет капитан подводного крейсера кричать до хрипоты выпрыгнувшему экипажу: «Стоять!»

Даже бросать спасательный круг, удерживаемый тросом — верная смерть: безумствующий свинцовый океан утянет к себе и бросавшего. И весь поход, и всю оставшуюся жизнь будет думать капитан подводного крейсера, и вспоминать семью, как напишут в приказах: «потерявшую кормильца». Точнее — две семьи и двух кормильцев. Спасать офицера прыгнул матрос срочник — пловец из олимпийского резерва, капитан городской сборной ватерполистов.

Самый настоящий капитан из самого настоящего олимпийского резерва. После службы во флоте у матроса была договоренность с его тренерами по водному поло. Была запланирована жизнь на годы и десятилетия вперед для покорения заоблачного, но такого близкого Олимпа…

Дед берег до времени внучку от взрослых рассказов, чтобы нагрузка на психику была постепенной. Бережной. Поэтапной. Чтобы восприятие трудностей формировало у внучки желание их преодолевать, а не прятаться от них и не избегать их. И, чтобы преодоление трудностей олицетворяло собой флотские идеалы и ценности.

В десять лет Маша прочитала о Валентине Орликовой, проводившей конвои под бомбами по Севморпути. В шестнадцать делала себе такую же прическу буклями, как у капитана, при упоминании о которой внутричерепное давление супостата поднималось выше установленной медициной нормы.

А еще через полгода в разваливающейся стране легла на грунт подводная лодка нового поколения. И Маша поняла — замуж она не выйдет. Никогда! Она не сможет пережить невозвращение любимого человека. Она воспитывалась как будущая жена подводника. И по убеждению была женой подводника. А кем еще? Если дед и отец наблюдали за супостатом в перископ во время его — супостатских — учений, супостатского воображаемо-новейшего оружия.

Правда, Маша не вполне представляла себе, как она совмещала бы свои боевые походы и мужнины. По своему убеждению она была не только будущей женой подводника, но и офицером флота. И не тыловым офицером. Не береговым! А боевым!

Через год после одной личной трагедии накрыла другая. Как в поговорке, где беда не ходит одна. Ее дед, бабушка и папа стали подводить ее к определению жизненного пути — выбору профессии. Стали внушать ей — боевыми задачами должны заниматься мужчины.

— Женщина — хранительница домашнего очага, — повторял дочери отец, но не знал, как ему развить эту мысль и объяснить простейшую житейскую теорему, если мама Маши не так давно, бросив домашний очаг, стала успешной «новой русской леди». С кого дочери брать пример? С каких героев? И почему этот пример для подражания не ее собственная мать?

Как и все дети, Маша росла сообразительным ребенком — наукой читать между строк родительских ли наставлений, чувствовать ли правдивость высокопарных нравоучений владела в совершенстве. И чувствовала своей формирующейся женской интуицией, к чему склоняют ее самые близкие на свете люди. К береговой должности ее склоняют! Выучиться профессии инженера-конструктора, инженера-проектировщика — инженера для работы на берегу!

— Но я на подлодке ходить научилась! Вы даже видеосъемку показывали! Вы обманывали меня?!

Бомба сдетонировала: первый Машин бойкот. Следом за бойкотом недолгая протестная голодовка. Молчаливый скандал. Молчаливый скандал еще хуже, чем крик. Молчаливый скандал от бессилия. Весь одиннадцатый класс — сплошная череда протестных бойкотов и голодовок. Объявленные бойкоты и голодовки результата не приносили. Родные игнорировали все протесты. Вели себя как ни в чем не бывало. Отцу и деду к шантажу не привыкать. Пригодился опыт участия в «холодной войне». К играм на нервах выработался ответный устойчивый игнор.

— Оставь море мужчинам, Маша! — сказала ей бабушка. Вот бабушка убеждать умела. Не только устно, но и практически. Своим словом, взглядом и паузой. На то она и жена моряка: знает, когда молчать. — Не женское это дело — по морям хаживать. Не война сейчас…

2

Рейсовый автобус разогнался, как самолет на взлетной полосе: летел, не касаясь колесами асфальта. Автодорога то спускалась в низину, то взмывала, огибая выпирающие гранитные углы приграничной сопки. Вдалеке Маша увидела пограничную разметку и вышку. В детстве она бывала в этих местах зимой, когда брали ее с собой на подлодку папа или дед. И папа, и дед рассказывали ей, что в этих скалах под бомбоубежища вырублены целые подземные города. И Маша всякий раз представляла себе, как по узким протоптанным тропинкам ходит Дед Мороз — святитель Николай, заглядывая в шахты подземных туннелей. Через несколько лет после окончания института в свои первые две командировки она тоже попала сюда зимой. А на тридцать втором году жизни, направляясь во внеплановую летне-отпускную командировку, сообразила: эти тропинки протаптывал не святой архиепископ в полном своем облачении, а пограничники. Вероятно такие же бестелесные, не видимые глазу, как и архиепископ города Бари.

Автобус чего-то ждал на конечной остановке. Водитель напряженным взглядом уставился на Машу, беспечно рассматривавшую из пассажирского кресла гарнизонную акварель.

— Конечная! — предупредил водитель и вышел из кабины к ближайшему киоску за сигаретами.

Маша не стала уговаривать водителя подвезти ее ближе к пирсу — до кольцевой, где все автобусы разворачиваются и едут обратно в город. Ей и так не везло с отпуском: он опять сдвигался.

Испытания новой ракетной установки переносили уже несколько раз. Вместе с испытаниями переносила свой отпуск и Маша. Когда же в их КБ на последнем оперативном совещании в который раз перенесли испытания, второй замдиректора КБ Элеонора Юрьевна настоятельно рекомендовала воспользоваться заминкой и отгулять отпуск. Предлагать дважды Маше не пришлось.

Через сутки уже была почти на месте. В магазинчике на одесском аэровокзале, когда начала примерять элегантный матросский брючный костюм, ее, специалиста по вооружениям, по видеосвязи отыскала второй зам.

— Маша, ты уже в Одессе? — осторожно спросила Элеонора Юрьевна.

— Только сошла на благословенную одесскую землю, — подтвердила Маша.

— Дату испытаний внезапно утвердили. Билеты на твое имя заказаны, предъявляй паспорт. Утром отход на учебно-испытательные стрельбы.

Понятно. Если утром отход, значит, весь экипаж на подлодке ожидает только одну Машу.

— Кто идет старшим специалистом? — спросила Маша.

— Чижов Николай Иванович.

— Все ясно. Утром буду, — заверила Маша и вышла из примерочной. Костюм был сшит словно по ее фигуре: ни тесен, ни морщинки, ни складки.

— Я же говорила: у наших девочек самые точные лекала, — нахваливала продавщица костюм. — Сейчас ростовку никто не соблюдает: штампуют всю одежду под одного человека со средним ростом.

— Шьете сами, а на торговой бирке стоит «Диор», — заметила продавщице Маша.

— Ой-ой! Шо ж мы, хуже «Диора»? Дитятко готовило свою дипломную работу, но ошиблось в расчетах: забыло сделать прибавку на швы. Теперь и ей коротко, и подружке! Обе расстроились! — пустилась в объяснения продавщица.

— Ошибка в расчетах всегда расстраивает. Особенно, если долго проектируешь и подбираешь нужное лекало, — подтвердила Маша. — Это какой же рост у вашей дитятки и ее подружки, если на мои сто девяносто как раз.

— Вы шо, не знаете, какие щас диткы? А вам костюм к лицу! Точно шили по вашему спецзаказу.

Костюм был Маше действительно к лицу. К ее стилю и привычкам: блуза смоделирована под матросскую парадную форменку. Брюки с четырьмя потайными клиньями — экстра-клёш.

— Вы намекаете на отсутствие трех полос: Гангут, Чесма, Синоп? — сострадательно спросила бдительная продавщица, наблюдая, как покупательница поглаживает бирюзовый воротник-гюйс.

— Если были бы на гюйсе еще и три полоски, то в этом костюме и на военно-морском параде не грех промаршировать, — ответила Маша, не переставая удивляться одесским традициям.

Одесса теперь в другой стране — незалежной: у соседнего прилавка с жареными домашними пирожками стояли трое курсантов в натовской форме и переговаривались, что дешевле купить, чтобы еще и на пиво осталось. Из их разговора Маша услышала, что они «почетные стипендиаты» бывшего артиллерийского училища.

«Курсанты одесского артучилища носят натовскую форму, а память исторических побед в сражениях русского флота жива!» — подумала Маша.

Маша воспитывалась мальчишескими играми, и к платьям была равнодушна. Бабушка Августа упорно шила внучке платья у знакомых портних, но одевать неповоротливые громоздкие модели можно было только на офицерские балы или в театр.

Покупательница, не пожелав снимать обновку, разговаривала с продавщицей до самого начала регистрации на свой рейс. Продавщица успела напоить ее чаем, Маша продавщицу — ответным кофе. Продавщицу звали Лара.

3

Новенький воротник-гюйс на трикотажной блузе гладил не по-летнему тихий северный ветерок. Пол-лица Маши закрывали солнцезащитные очки. Небрежный тугой хвост темных волос, закрепленный в три витка резинкой на макушке веером. На изгибе левой руки — дамская сумочка. Правой рукой Маша катила огромный чемодан на маленьких колесиках. Она подошла к подводной лодке и открыла сумочку — предъявить вахтенному служебное удостоверение и пропуск.

Челюсти вахтенного старлея, командира электронавигационной группы Дмитрия Еврашкина ушли в невесомость. В недоумении пребывал не только он, но и подлодка, и шлагбаумы, пропустившие Машу на пирс. На нижней губе старшего лейтенанта прилипшая за фильтр едва держалась выкуренная сигарета. Он заметил девушку в белом брючном костюме еще на подходе к подлодке, и тогда еще засучил ножками, и оглядывался вокруг в поисках белого пассажирского лайнера, пришвартованного к соседнему пирсу. Пирсы были пустынны. Да и не ходят пассажирские лайнеры от причалов гарнизонных закрытых городков, а производят посадку пассажиров на морских вокзалах, поэтому Еврашкин силился понять, куда направляется эта девушка в белом с явно отпускным чемоданом. Не в море же будет она прыгать!

Маша предъявила Еврашкину документы. Вахтенный догадался, что она — тот самый специалист, из-за которого задерживался отход крейсера. Он резво схватил Машин чемодан, чуть выгнулся под его весом, и тут же принял исходное положение, широко распрямив плечи, чтобы ни одна виляющая хвостом камбала не усомнилась в его — Еврашкина — силе и надежности. Чемодан был загружен если не торпедами, то уж, несомненно, баллистическими ракетами. Маша не успела спрятать в сумочку документы, как Еврашкин вместе с ее чемоданом уже загрохотал по трапу вниз к центральному посту — пульту управления подводной лодкой. Не так стремительно как вахтенный, но так же ловко следом за ним спустилась и она.

Внизу у пульта управления ее ждали.

Николай Иванович — старший специалист КБ по гиперзвуку — представил Машу капитану подлодки Гирину и старпому Выжгибесову. Члены экипажа, перемещавшиеся соответственно своим служебным постам и задачам, готовились к отходу крейсера. Тем не менее, от их опытного и цепкого взора не ускользнула мимолетная задержка во взгляде друг на друга старпома и Маши. И некоторое удивление при этом их обоих.

Удивление у старпома и у Маши действительно промелькнуло.

Их родители и деды на службе были соперники: Выжгибесовы — отец и дед — командиры больших противолодочных кораблей, Машин дед — командир подводного крейсера. Машин отец — командир штурманской боевой части на подводном крейсере. А во внеслужебное время дружили семьями. Семьями отдыхали на море «дикарями» и в обязательных послепоходных санаториях. Выжгибесовы часто бывали в гостях у Кабаляровых. Кабаляровы — у Выжгибесовых. Но Маша и Виталий очень хорошо знали флотские традиции неискоренимых недвусмысленных подначек, поэтому спрашивать или задавать вопросы в официальной обстановке — давать лишний повод военно-морским байкам.

Маша заметила надпись нагрудного шеврона старпома: «Выжгибесов В.А.», но заглянуть Выжгибесову В.А. в лицо не успела — капитан подводного крейсера Гирин Денис Евгеньевич командовал, то есть приглашал гостей на прием пищи.

— Желаете обедать в кают-компании или направить вестового рассервировать в вашей каюте? — спросил он у Маши, ничем не выделяя ее, но подстраховываясь от всегдашних офицерских экспромтов. Специалисты будут контролировать испытания запуска новой ракеты не более пяти дней, а постиспытательным экипажным фантазиям годами не будет конца.

— Лучше в моей каюте, — предложил Николай Иванович. — Мы обсудим наши технические планы. Марии Борисовны не было на заключительном совещании.

Маша за Еврашкиным направилась в свою каюту. Старпом мельком посмотрел ей вслед: по дороге в каюту Маша успела быстро перевязать расслабившийся хвост волос.

Поблагодарив Еврашкина, Маша бросила сумочку на койку. Рядом разместила чемодан. Расстегнув его по периметру, достала из чемодана две фотографии: папину со свадьбы, где он — жених со своей второй женой, бабушкину с дедом в день пятидесятилетия их свадьбы. Зафиксировала оба фото между реек над прикроватным светильником и присоединилась к обеду в компании Николая Ивановича

4

— Шевелюрные завихрения, — если перевести на общепринятые нормы речи, выругался Дмитрий Павлович Еврашкин стоявшему рядом с ним старпому Виталию Алексеевичу Выжгибесову.

Командир электронавигационной группы не просто придерживался порядка всегда и во всем: он преклонялся перед ним. Преклонялся и поклонялся. Беспрекословно и со скрупулезной аккуратностью, как покланяется фарисей каждой букве закона. В заведовании Еврашкина все блестело и сияло. Каждый инструмент, каждый кабельный щуп и крючок находился в состоянии «на товсь» в строгом соответствии своего «боевого номера».

Хаотично разбросанные по Машиному чемодану баночки со средствами ухода для волос, Дима, впрочем, оправдал. Оправдал тем, что багаж сместился в чемодане при передвижении. Но количество косметических снадобий: непомерное и неисчислимое, в три или четыре слоя, вызывали в старшем лейтенанте внутреннее клокотание чувств.

Дмитрий Еврашкин вернулся в Машину каюту занести постельное белье. Робко оставляя его на краю койки, он заглянул в раскрытый чемодан. Старпом Выжгибесов зашел поздороваться с Машей, но если любопытные офицеры увидят его посещение, то он почти как хозяин крейсера «зашел проверить заведование». Оба офицера пристально взирали на чужие личные вещи, не в силах отвести от них взгляд.

Кремы и эмульсии, сыворотки и лосьоны, экстракты и бальзамы. Жидкие и мазеобразные, восковые, масляные и плотные; в мензурках и бутылочках, баночках, тубах и тюбиках заполняли весь чемодан. В отделении для гигиенических принадлежностей наоборот: находились личные вещи. И ноутбук. Единственный элемент в этом беспорядке, закрепленный «по штормовому».

— Вот женщины! Все у них кувырком: где должны быть брюки и футболки, там шампуни и бальзамы.

— Балда ты, Дима! Балда! Чтобы ухаживать за такими волосами, как у Марии Борисовны, нужна самая-самая… и разнообразная забота, — ответил Виталий и прикрыл чемодан от его любопытных глаз. На него с настенной фотографии смотрели Августа Философовна и Орест Владимирович: бабушка Маши и ее дед. Рядом свадебная фотография с невестой в сказочном платье принцессы. — Уходим, Дима! Некрасиво подглядывать за чужой жизнью, — сказал старпом, вывел группмана[1] штурманской боевой части из каюты, но оба они тут же встретились с Машей.

— Дмитрий Павлович, — обратилась Маша к старшему лейтенанту, стараясь не смотреть на старпома, — где найти боцмана?

— Зачем вам боцман? — спросил вместо Еврашкина старпом.

— На него возложены обязанности баталера. Для меня должны были передать со склада рабочий комбинезон, — ответила Маша. Свой рабочий комбинезон она с собой в отпуск не захватила: планы испытаний утверждались без нее.

— Я направлю к вам боцмана с комбинезоном, — произнес Еврашкин.

Через десять минут Маша надела комбинезон, застелила койку новым хрустящим чистотой бельем и вернулась в каюту Николая Ивановича обговорить последовательность испытаний.

— Сколько отведено общего времени на испытание установки? — спросила Маша в легком головокружении от нежно-родного аромата соляра, железа и моря.

— Двое суток займет переход в заданный квадрат. Отстреляемся, и домой, — неопределенно спрогнозировал Николай Иванович. — Проведение обычных ракетных стрельб требует организации расширенного комплекса сопровождающих мероприятий, включающих выход лодки в конкретную акваторию океана, присутствия вспомогательных судов сопровождения. А у нас? — развел он руками. — Воочию даже страшно представить новые характеристики: на каком протяжении тысяч морских миль будет поражена цель условного противника.

— Николай Иванович, все будет excellently! The best! — приободрила Маша своего начальника любимой поговоркой их отдела.

5

Подводная лодка вышла на размагничивание. Равномерно гудели гребные винты. Старпом давно сменился с вахты. В штурманской выгородке Виталий Выжгибесов, наклонившись над лоцией, перепроверял схему поперечных сечений фарватера. «Как Маша? Отдыхает или совещается? Надо поздравить ее с бракосочетанием. Столько лет не виделись. Десять? Одиннадцать. Нет, двенадцать. Если повесила фото со свадьбы — замужем недавно», — мысленно рассуждал он. Перепроверив изобаты, течения, полигон и рекомендованные курсы, он направился к ее каюте.

Для визита нужен повод. Повод нашелся. И был не оригинален — «обход и контроль заведования старпома». Двенадцать лет не виделись. И люди меняются: становятся другими. Он не забыл, какой в общении была Маша: любой, кто соблазнится ее обманчивой внешностью, будет разбит о ее бескомпромиссный характер. Виталию делалось исключение потому, что были дружны семьи их родителей.

Маши в каюте еще не было. К узкому ученому совещанию присоединились капитан и старший механик. Совещание стало расширенным и реформировалось в заседание — окончания не предвиделось.

Виталий у Маши в каюте разглядывал свадебную фотографию. Жених староват. Или вышел неудачно. Маша сама на себя не похожа, но счастлива.

— Бора! Что ты делаешь в моей каюте? — вдруг ворвавшись в его жизнь, спросила Маша.

— Здравствуй, Маша. Поздравляю тебя с бракосочетанием, — произнес Виталий, сразу вспомнив подзабытую было дразняшку: «дядя Бора».

На первом курсе мореходного училища в свои первые каникулы Виталий с отцом производили ревизию на лоджии. Каждый из них искал в многослойных хозяйских залежах свою забыто-необходимую вещь. Виталий нашел старый учебник по географии за пятый или шестой класс. Он, как и всякий первокурсник, сразу почувствовал себя взрослым. Вспоминал школу, то чему его учили в пятом-шестом классе.

Открыл учебник с середины, прочитал: «Ветер бора, в обиходе норд-ост». Он увлекся чтением: продолжительность и сила ветров. Возникновение ветров. Их зарождение. Скорость. Продолжительность. Географией он всегда интересовался. Будущему штурману повторить происхождение и движение ветров будет не лишним.

В дверь позвонили. Это были конечно же Кабаляровы. Дверь гостям открыла мама Виталия — Светлана Николаевна. Его отец Алексей Алексеевич здоровался с отцом Маши — Борисом Орестовичем. Маша стояла сзади.

Ее восхитительное бальное платье очень понравилось Виталию. Понравилась Виталию и сама Маша. За те полгода, что они не виделись, она повзрослела и похорошела. Он помнил, что платьев она не любит. Носить их не умеет. Девчоночьих ужимок не признает.

Виталий, когда они с Машей были совсем маленькими, лет пяти-шести, учил ее даже игре в «дочки-матери». Он ходил в сад, а Маша не ходила. До школы ее воспитанием занимались бабушка и дед. Куклы, которые ей покупали и дарили, выставлялись в ее книжном шкафу — для красоты. Она с ними не играла. Душила их платья, когда душилась сама. Лет в шестнадцать постирала и погладила наряды своим «дочкам». Этим и отметилась Маша в кукольной игре.

Платье оказалось не бальным, а выпускным. Надела, чтобы к нему привыкнуть. Она несла это платье на себе, точно старинную китайскую вазу.

— Борис Орестович с юной дочерью! — поприветствовал отец Виталия своего давнего условного противника по военно-морским учениям.

Виталий вышел к гостям. Сначала он увидел Машу в том красивом платье, стоявшую за своим отцом. Она приветливо ему подмигнула.

— Здравствуйте, дядя Бора, — поздоровался Виталий с ее отцом, не отрывая взгляд от красивой Маши.

— Бора, види з мора! — подошел сзади Машин дед с двумя пакетами коньяка. — Наступило лето — вспоминаем одесские анекдоты?

— Что ты за балда у меня такой, — сокрушался отец Виталия, — в кого только такой несуразный?! Откуда ты взял это «дядя Бора»?

Объяснять отцу, да и кому бы то ни было, Виталий ничего не стал. На то и красота красивой девушке, чтобы в сравнении с этой красотой окружающее выглядело несуразным.

После «одесского экспромта» в их семьях Виталия долго еще называли «дядя Бора». До отъезда Маши в кораблестроительный. Потом как-то забылось.

— Меня? С бракосочетанием? — удивилась Маша. Уловив взгляд Виталия, сказала. — Это же дядя Бора! Это мой папа! Борис Орестович! — необычно и официально произнесла Маша, вытащила закрепленную за реи фотографию и протянула ее Виталлию.

            «В кого я такой балда?» — с какой-то непонятной радостью вспомнил Виталий отцовские слова.

— Что ты делаешь в моей каюте? — спросила его Маша.

— Проверяю заведование.

— Заведование? Ну-ка! Посмотрим, какое в моей каюте может быть заведование у старпома, — Маша оглядела каюту. — Заведование механика вижу. Связиста — тоже.

— Вся подлодка — заведование старпома, — с некоторым снобизмом ответил Виталий.

— Если так, заходи в гости, — пригласила его Маша.

— В городе или здесь? — спросил старпом.

— Ты прав! — сориентировалась Маша. — Тогда в городе. Познакомишься с папиной второй женой и моей младшей годовалой сестрой.

— Поздравляю тебя с сестрой! И твоего папу с дочкой! — пытаясь совладать с восторгом от ошеломившей его новости, воскликнул Виталий. — Молодец мужчина! Рад за него! — он спохватился: все же вторая жена у отца при живой Машиной матери!

Мама Маши Валерия Петровна ушла из семьи в бизнес почти двадцать лет назад. Возвращалась в семью. Опять уходила. И однажды ушла насовсем, оставив Машу со свекром, свекровью и мужем. Навещала дочь, привозила ей подарки. Знакомила с новыми мужьями, просила называть их «папами».

— Я тоже, наверное. Рада за папу. Они с новой женой влюблены друг в друга. И в семью. Сестру назвали в честь бабушки. Планируют рожать «до двух капитанов». Чтобы своих и родителей второй жены задействовать поименно.

— У тебя будут распоряжения? Для быта, для работы? — опять включил педанта Виталий.

— Благодарю. Все есть. Распоряжений не будет! А как Алексей Алексеевич воспринял твою профессиональную измену? Ведь ты проигнорировал идеалы семьи. Ушел в подплав!

— Что же ему еще оставалось? Единственный сын!

6

Размагничивание подводной лодки завершилось. Крейсер прибыл в точку полигона. Командир крейсера вскрыл конверт. Зачитал приказ. Начались испытания новейшей электронной установки. Захватили спутником цель.

— Отдраить кремальеру средней ракетной шахты! Командиру БЧ-два! Товсь! Ракета пуск!

Ракета подумала и медленно пошла вверх. Раскрыла замки полузахватов стоек. Вылетая с гиперзвуковой скоростью на рекомендованную специалистами КБ траекторию, через положенное ей время успешно поразила условную цель.

— Пуск успешный!

— Второй…

— Третий…

— Четвертый…

— Пуск успешный, — доложил наверх командир «БЧ-два», боевой ракетно-артиллерийской части, капитан третьего ранга Кузнецов.

— Si vis pacem, para bellum, — командир крейсера Гририн поздравляет экипаж и специалистов КБ.

— Кто хочет мира, готовься к войне, — перевел капитана Чижов, добавив от себя, — я сделал все что мог, пусть те, кто может, сделают лучше…

Еще через двое суток Маша продолжит свой отпуск и улетит на Черное море в старинный пансионат. У старпома тоже плановый отпуск: экипаж меняется. Все члены экипажа едут оздоравливаться. Виталий уже договорился с начмедом: в обязательный послепоходный санаторий он отбудет через месяц. Начмед сопротивлялся до первого довода старпома: лучшая реабилитация после похода — любимая женщина и здоровая еда, разбавленная сном.

Сначала они должны увидеться с Машей в «неформате». Если старпому повезет — в Одессу они улетят вместе. Маша — первая любовь. И не замужем. Виталий не женат. Друг друга знают. Интересы и вкусы общие. Пора прекращать это холостяцкое «лежбище котиков» на диване с чтением книжек о морских приключениях…

Виталий раздумывал, как ему лучше поступить.

Свалиться Маше как снег на голову? Приехать к ней и предложить провести совместный отпуск? А куда приезжать? В какую квартиру? Бабушки Августы или ее отца? Где будет останавливаться Маша на ночь перед вылетом? Пока он будет искать ее по квартирам, не успеет сдать сменщику свое заведование: служебные обязанности старпома другому старпому, который приедет его менять.

А как Маше предлагать совместный отпуск, чтобы она не смутилась скороспелой «совместностью»? Сразу обговорить: он — Виталий — заранее планировал отпуск в Одессе. Их семьи всегда отдыхали в Одессе. Он даже забронировал на себя хостел. Тогда Маше будет понятно. Она не смутится. Не обидится. Не воспримет его идею как отпускную офицерскую интрижку.

Старпом «проверял заведование» подлодки. Завернул в Машину каюту.

Маша по-турецки сидела на койке лицом к двери. Но входящего она не видела. И не услышала. Наклонив голову вперед и перебросив мокрые волосы перед собой, она поочередно прочесывала пальцами каждый слой. Рядом лежала открытая баночка бальзама и гребень для волос.

Гребень с редкими зубцами. Редкими и большими. Этот гребень для Виталия был будто сказочный. Все главные герои сказок, убегая от преследования Змей Горынычей, бросали себе за спину эти волшебные гребни, и возникал непроходимый лес. Змей Горыныч догнать главного героя не мог. Лес его не пускал.

Виталий увидел рисунок на ее пижаме. Цветочки и бабочки. В этом рисунке и была вся Машина сущность. И сущность Маши, как увидел Виталий, не изменилась.

Его семья часто приходила в гости к Кабяляровым. Могли гостить с ночевкой. И по вечерам для Виталика и Маши начиналось самое интересное. Интересное называлось «ночные поедания».

Если взрослые пытаются приучить детей к режиму дня, зовут поесть и, еду «надо» принимать в назначенное время — это не вкусно.

Подадут в тарелках какой-нибудь суп грибной с гренками. А молочных передних зубов нет. Какие гренки? Или бабушка Августа приготовит рыбу — семгу, томленую на молоке. Украсит ее овощными фигурками. Корабликами, вырезанными из вареных яиц и парусом из лепестка голландского сыра. Нарисует кремом глазки и улыбку. Но на вид эта рыба лежит в блюде совсем невкусная. Взрослым может и вкусная, а вот у детей при словах «суп» и «рыба» губки трубочкой, и начинается: «Не бу-у-ду-у».

Когда хозяева и гости засыпали, сначала Маша вставала попить воды. Следом за Машей шел пить воду Виталик. Маша как хозяйка включала торшер, раскладывала на кухне на столе салфетки и тарелки. Смотрела в холодильник, что осталось вкусненького. Она была в белой пижамке с божьими коровками. С кружевными оборками на брючках и на рукавах. Виталик, как будущий офицер на спортивном зачете — в майке и шортиках-трусах.

На кухню на «мышиный» шорох заходила в ночной сорочке бабушка Августа. С одним открытым глазом, а другим — непроснувшимся. Тоже вся в кружевных оборках.

— Вы не кормлены! А я думала, у нас мыши завелись, — говорила она.

— Бабушка, мы сами, — отвечала Маша.

Следом за Машиной бабушкой заходила тетя Света — мама Виталика.

— Мы взяли из дому термос с брусничным морсом, — предлагала тетя Света детям морс. — Специально вам, водохлебам, на ночной водопой.

— Он кислый, — кривились дети и добавляли ложками сахар в стаканы с морсом.

Утром взрослые просыпались, а дети еще спали. В холодильнике лежала жареная курица без крылышек и без ножек. Ножки любил Виталик. Маша любила крылышки…

Маша наощупь взяла бальзам из баночки, растерла его между пальцами и стала втирать в волосы. От корней до кончиков. По всей длине. Маша втирала, а Виталий смотрел на ее пропитанные бальзамом волосы. На ее кремовую пижамку в цветочек и с бабочками. Слышался умиротворенный монотонный гул механизмов лодки. Лодку качнуло. Виталий стал на носки. И опять опустился на пятки. Скрипнула переборка. Маша прочесала гребнем и закрутила влажную прическу в узел. Виталий неслышно вышел из ее каюты.

Хорошо бы Маше сегодня уснуть пораньше.

Она перестала обижаться на бабушку, дедушку и папу за то, что они когда-то отговаривали ее идти на флот. Не становиться боевым офицером. Эта служба, как показала жизнь, не для всякого желающего, романтично настроенного и даже влюбленного в море. Не для каждого презирающего опасности.

На одной романтике далеко не уплывешь. Неизбежно появляются трудности, а романтическое очарование при этом исчезает. И возникает — разочарование…       

Испытание повседневной рутиной, которая составляет фундамент любой профессии, разочаровывает. И разочаровывает личностей быстро увлекающихся. Насколько сильно личности были увлечены, настолько стремительно у них разочарование.

Психологически Маша была подготовлена. Трудностей не боялась. Их не избегала. И от них не пряталась. Систематизировала свою повседневную рутину. И служебные обязанности были ей в удовольствие.

Но как преодолевать сонное состояние в течение всего похода, если пять-десять-пятнадцать дней обычного для моряка курсирования в акваторию мирового океана, были для нее сплошной борьбой? Борьбой с усталостью и со сном! Именно — борьбой. Не усилиями Маши. Не ее стараниями. Борьбой!

А ведь автономка — это не Машиных командировочных: пять-пятнадцать дней. Автономное плавание длится от двух месяцев и больше.

И кроме этой физиологической борьбы в обособленном замкнутом пространстве, ограниченном легким и прочным корпусом корабля, необходимо еще профессиональное четкое и своевременное исполнение своих служебных обязанностей.

Самая, казалось бы, невзрачная и не героическая работа, стюарда или кока, в море равносильна подвигу. Только за то, что люди выходят на промыслы, на дежурства, на исследование морских просторов и глубин после каждого рейса этих тружеников следовало бы награждать правительственными наградами.                               

Обряд посвящения в подводники Маша не проходила. Забортную морскую воду не пила. Кувалду в антикоррозийной смазке не целовала. Чему была очень рада и не единожды за три теперь уже ходовых командировки благодарила бабушку, дедушку и папу. Благодарила за то, что отговорили ее от флота.

Да и не женское это дело — по морям хаживать…

7

Недалеко от берега лодка находилась в дрейфе. Море было спокойным: один-два балла. Стоя на палубе крейсера, Виталий курил в кулак. Отчаянно и звонко хлестал по лодке дождь. Специалистов по вооружению забрал катер. Отвез их в штаб. Специалисты официально уведомили адмирала о поражении всех условных целей условного противника. Представили отчетные документы.

Первые же испытания установки показали точность и надежность всего комплекса аппаратуры. Оружие — разрушительное. Страшное и послушное. Кто хочет мира — готовься к войне.

После удачных испытаний уже на берегу лодку встречал адмирал на красной ковровой дорожке, ведущей к пирсу, к самому трапу, где должен был пришвартоваться крейсер.

Маша получила моральную компенсацию за нарушенный отпуск — успешное испытание ракетной установки и отбыла в Одессу.

Виталий на сутки задержался в гарнизоне, сдавал дела сменщику и отбыл за Машей следом. Он заехал к ее отцу. Поздравил с рождением дочери. Узнал: на старом ли месте будет отдыхать Маша.

— В «нашем» пансионате, — ответил Борис Орестович.

Одесса встретила Виталия злым солнцем и застывшим безветрием.

На территории пансионата, в котором обычно отдыхали их семьи, когда они с Машей были детьми, около центрального входа лежала повергнутая штормовым ветром акация. Акация была старая. Лежала она, застигнутая накануне бесцеремонным торнадо, с живыми еще, не засохшими корнями. Лежала возле ямы, которая долгие десятилетия служила ей защитой и пристанищем. Ямы, из которой молодой легкий саженец вырос и сформировался в могучее в два обхвата дерево.

— Сява, я вас умоляю, уберите куда-нибудь эту акацию и засыпьте эту яму песком! — кричала женщина лет сорока в длинной полупрозрачной юбке и майке, закрывающей безразмерную грудь, на мужчину с голым астеническим впавшим животом неопределенного возраста в коротких неровно отрезанных брюках.

— Вчера у нас прошел торнадо, — философски ответил Сява. В переводе с языка Сявы это означало: дерево убрать возможности нет. И ему — рабочему-универсалу Сяве — засыпать всякие ямы недосуг. Во всяком случае сегодня. Сява — рабочий пансионата. Мастер на все руки! А должность рабочего — это в первую очередь творчество! Если нет вдохновения, лучше совсем ничего не делать…

— Сява! Я расскажу о вас директору! Вы слышите меня, Сява?! — продолжала кричать женщина.

Сява развернулся через левое плечо и, внимательно наблюдая за краями своих неровных штанин, на их бахрому, легкой походкой удивленного жизнью скрылся в подсобных мастерских от кричащей женщины.

Администратор на рецепшене, находящаяся в возрасте и состоянии предпенсионных тревог, выделила Виталию одноместный номер над номером его «невесты» Кабаляровой Марии Борисовны, с которой Виталий «поссорился».

— Шо ж ви будете делать, когда поженитесь? Если с невестой уже успели так поссориться! Она приехала сюда одна! С таким чемоданом, куда поместится весь Седьмой километр[2]! — воспитывала его администратор.

— Я исправлюсь! — со всей серьезностью пообещал Виталий и подумал: — Здравствуй, Одесса! Только в этом городе незнакомый человек будет настоятельно учить тебя жизни, советовать и желать добра совершенно искренно, серьезно и бескорыстно.

Он оставил сумку в номере, заказал такси и уехал в город: в разведку. Готовиться к завтрашней встрече с Машей. Утром как бы невзначай они встретятся на пляже, а днем пойдут гулять по городу. Слушать, как распеваются тенора в Оперном театре. Наблюдать за местными жителями. И дышать Одессой!

Виталий остался удовлетворен разведпоходом: граф де Ришелье благословлял Потемкинскую лестницу. Одесские куранты пропели: «Тот город, который я вижу во сне». В Горсаду художники-портретисты нарисуют клиента в любом образе за пятнадцать минут. Но почему-то нет шахматистов. Может еще не вечер? Появятся?

Утром он успеет закупиться на Привозе угощениями, и к восьми утра ожидать Машу на пляже. Маша не изменилась. Привычки ее остались прежними. И ее отец сказал: отдыхает на «нашем» месте…

Виталий первый увидит ее. Поцелует и покажет корзину с Привоза, полную вишни, крыжовника, персиков и «колбасок» чурчхелы. Маша чурчхелу очень любит. Особенно с грецким орехом и соком винограда Изабелла. И не только с ним: «колбаска» с морковным соком. С гранатовым. С апельсиновыми цукатами. И еще пузатый наливной инжир! Надо взять килограмм инжира. Бабушка Августа называла его «смоквы». Маше должно понравиться такое сочно-ореховое сладко-натуральное разнообразие.

Потом они будут купаться и топить друг друга в воде.

Потом Виталий обязательно сделает заплыв до волнореза. Маша должна увидеть его торс и его брасс! Маше в это время лучше находиться не на берегу, а на пирсе, где мальчишки ловят на леску бычка, того самого, которым торговала легендарная мадам Стороженко…

В пять утра Виталий на Привозе, как говорят одесситы, «сделал базар». Купил корзину с двумя отсеками. Увидел вертуту в сахарной пудре. Хотел взять пустую. Маше она нравится больше всего, но пустая вертута была только под заказ. И на завтра. Он купил противень вертуты с яблоком. Сделал заказ на завтра противень пустой вертуты. В противне выходило три килограмма. Инжира не нашел. Не сезон?

Шикарно-откормленная продавщица из мясного отдела кричала ему вслед, предлагая «шикарную таки» вырезку из свинины. Виталий оглянулся на продавщицу. Она стояла среди мясных гор и утесов. Он взял себе на заметку ее предложение о шашлыках из свиной вырезки.

В буфете пансионата висело объявление о прокате шашлычных мангалов для отдыхающих. Если у рабочего Сявы взять в прокат бензопилу, из дров акации будет релаксирующий костер под свиной шашлык. А если преподнести свой шашлычный замысел как бизнес-комбинацию, то Сява распилит акацию на дрова с последующей продажей отдыхающим для пикника на природе; Виталий у него дровишки просто купит.

8

В номере санатория Виталий помыл фрукты. Выложил салфетками дно корзины. Распределил персики. Рассыпал крыжовник, вишню. «Колбаски» чурчхелы. Половину вертуты с яблоком съел на завтрак. Подумал, что все же надо было брать два противня.

В семь тридцать он пришел на пляж, на их место. Прокат лодок, морских велосипедов, тентов и пляжных принадлежностей уже работал. Он взял в прокат два топчана и два тента. Недалеко от их места открылось летнее кафе. Виталий купил у бармена ведро со льдом для шампанского. В ведро на лед он поместил сладкие «колбаски». Чтобы они в жару не растаяли. А если Маша захочет пить (она такой же водохлеб, как и Виталий), то кафе — рядом.

Он успел искупаться в море и высохнуть на солнце. Надел летние брюки. Негоже офицеру встречать свою девушку на их первом свидании в плавках! Девушка Маша к тому же и не знает, что сегодня у нее свидание. Он провел рукой по своему бицепсу с незначительным слоем подкожного жира, скопившего после дефицита двигательной активности в условиях автономного плавания. Подумал о том, что главное все же не мускулы, а выносливость.

С девушками Виталию всегда везло. И недостатка в них никогда не было. После военно-морского парада или в доке на ремонте девушки были неподкупно верны. Провожали офицера-подводника в поход, заверяя в любви и верности, оросив золотые погоны обильными слезами.

На каждой подводной лодке хорошая библиотека с интересными книгами. Кинотеатр с новыми и старыми фильмами. Старыми даже для Алексея Алексеевича — отца Виталия. В походе поставили диск одного из таких старых фильмов.

Герой Михаила Жарова говорит монолог:

— Тринадцать женщин бросил я, девять бросили меня…

Если остановить просмотр на этом эпизоде, то перед нами жизнь офицера-подводника, заключенная в романс!

Многие умеют безгранично любить, но не многие готовы, ограничивая себя, — ждать. И после неизбежной разлуки вся безграничная любовь предназначалась уже другому. Предыдущий романс был спет. По умолчанию. Обоюдному. Или в одностороннем порядке.

У колоннады появилась Маша. Она была в купальнике и легком парео. Солнцезащитные очки в пол лица. Волосы в три витка, закрепленные резинкой на макушке веером. Пляжная сумка на плече. Спустилась по ступенькам к морю, что-то набирая в телефоне. Не отрываясь от телефона, загребая ногами песок, шла в тот квадрат, где они обычно отдыхали. Увидела, что квадрат занят топчанами. Стала рядом расстилать пляжное полотенце. Бросила на полотенце пляжную сумку и посмотрела на море.

— Здравствуйте, Мария Борисовна. Один из двух топчанов зарезервирован на ваше имя, — обратился к ней Виталий.

— Виталька! — обрадовалась Маша.

— Кроме того у нас еще персики, чурчхела и вертута! — он достал из-под топчана корзину фруктов и ведерко с чурчхелой «во льдах».

Виталий сделал два заплыва до волнореза. Маша бежала по пирсу. К нему на волнорез. Добежала до конца пирса. Увидела, что пирс не доходит до волнореза, где стоял Виталий. Они переговаривались через разделяющее их море. Она с пирса. Он — с волнореза. Он приглашал ее приплыть к нему «в гости» — на волнорез. Она отвечала, что парео ей будет мешать во время заплыва, а без него она в солнцепек сгорит на волнорезе. Он отвечал, что помнит об ее умении плавать по-лягушачьи.

Провоцировал. Звал, чтобы она к нему приплыла любым стилем, а он помог ей вылезти из воды на волнорез. И очень естественно у них мог бы получиться их первый поцелуй.

Она спорила с ним: по-лягушачьи она плавала еще совсем маленькой.

Доказывала ему: у нее даже есть сертификат по легководолазному делу, там вон русским по белому: с обязательным выходом через торпедный аппарат в открытое море. Сертификат подтверждается ежегодно. Правда, в бассейне. Без сертификата ее не допустят в командировку. А командировка — вещь внезапная и непредсказуемая, иногда может присниться начальству ночью. Ночью «приснилось», днем сотрудник уже на вокзале.

Он проверял ее знания легководолазной теории и спрашивал, сколько по нормативу рекомендовано подниматься со стометровой глубины, отсчитывая по буйрепу мусинги, чтобы не было кессонной болезни.

Напомнил ей, что она по прибытии на крейсер не сдала ему зачет по устройству подлодки. Этот зачет сдает каждый подводник, прежде чем его выпустят в море.

Она опять ему противоречила и доказывала, что ей зачетом-допуском можно пренебречь, потому что она об устройстве его крейсера знает даже о тех заклепках на прочном корпусе, о которых не знает он. Она схитрила. Он поверил. Прыгнул в море и поплыл к берегу. Строил догадки, где могут находиться эти заклепки, о которых он не знает.

Она шла по пирсу и наблюдала, какой у него торс и какой у него брасс. Она стала пренебрегать своим страхом перед возможным горем. Страхом перед горем, если лодка Виталия ляжет на грунт…

Солнце набирало злость. От песка отстреливало огнем.

Маша отказывалась уходить с пляжа. Виталий не уходил, потому что не уходила Маша. Он поближе сдвинул их два тента и принес третий, чтобы не сгорели икры Машиных ножек. Чтобы не сгорели даже ее пяточки. И лежать можно было теперь хоть до самого вечера. Потом принес и шезлонг — вдруг Маше станет неудобно все время лежать. Были съедены фруктовые запасы. Закуплена свежая пицца. Во льду охлаждалось несколько бутылок минералки. Назавтра они запланировали шашлыки в роще на поленьях акации.

Она подумала о том, что до невозвращения Виталия из похода у них будет много радости.

Но невозвращения может и не быть! И почему невозвращение должно обязательно с ними произойти?

Дедушка и папа ходили в боевые дежурства. И дед, и отец Виталия ходили в боевые дежурства. И до них, и после них другие подводники ходили и будут ходить в боевые дежурства…

Их ждали, и будут ждать жены и подруги.

Ждать. С надеждой на возвращение.