Dixi

Архив



Юрий ГОНЧАРЕНКО (г. Днепр, Украина)

 ГОнчаренко

ОДНОКЛАССНИЦА

Кем ты была в моей судьбе:

Романом? Повестью? Новеллой?

Наш выпускной десятый «б»…

Ты помнишь, девочкой несмелой

вошла к нам в класс в тот светлый день?

Каре. Зеленых глаз грустинки…

Сносило крышу набекрень,

и плёл сентябрь паутинки;

мальчишьих снов

веретено

в слепом забвении вертелось…

О, как же мне тебя хотелось,

хоть в этом скоротечном сне!

 

Кривлялись тени на стене

Ухмылкой умерших шаманов…

Мы научились слишком рано

читать меж строк отцовских книг.

Запретный плод к себе манил

раскрытой дверью на балконе

и, кувыркаясь, к нам в ладони

срывался звёздочкой с перил.

И мы играть пытались им

касаньем рук за школьной партой.

Но загуляла осень в дым

и забеременела мартом.

И я глазел из-за угла,

и боль обид мне глаз щипала,

когда ты под руку плыла

с качком из местного спортзала…

 

А дальше… Франция. Париж.

На сайте сонном пара строчек:

«Привет! Соскучилась. Грустишь? —

курсора равнодушный почерк. —

Что там ребята? Как семья?

У нас весна. Цветут каштаны.

Дела. Работа. Сыновья.

Вот только всё болеет мама;

упрямо не идя к врачу…»

 

Курю у форточки. Молчу,

Вдыхая маяту ночную.

И точно знаю, хворь такую

Не в силах вывести врачам.

А ночи чёрная свеча

Слезит оплывшими краями,

И бьются мотыльки о пламя,

Как лодки о родной причал…

 

 

ЗА МИГ ДО РАССВЕТА

Иссиня-припухший горизонт,

в немоте предутренней сгорая,

триангуляционной бороздой

протянулся с края и до края.

Ещё миг, глоток, мгновенье, и —

покружив в последний раз как будто —

в синеву сорвутся снегири,

брызгами раскровливая утро.

 

И беспечный лучик промелькнёт

крадучись за пыльную портьеру,

и оцепенеет, и замрёт

в полумраке вязком «Англетера»

через миг короткий. А пока —

липок пот и голова туманна.

И безвольно свешена рука

через спинку желтого дивана.

 

На столе ослепшая свеча,

кавардак бумаг — порыв отчаянья,

бурых букв застывшая печать:

«… до свиданья, друг мой, до свиданья!»

 

«До свиданья…» — как прости-прощай,

«До свиданья…» — головой да в омут.

Не суди! И камень не кидай.

Знать, нельзя, не вышло по-другому.

Знать, не сшить, не склеить, не сложить,

не забинтовать, а лишь отрезать…

Без любви, без веры сложно жить,

только невозможно без надежды.

 

Так пускай все странности твои,

за литой оградой решеченной,

отпоют сердяги соловьи,

в простоте не чтящие канонов.

Так пускай тот Чёрный за окном

сгинет, пропадет хмельным виденьем,

нереальным безобразным сном,

в сумраке возникшим наважденьем.

 

И взъерошив волосы свои,

ты очнешься и отменишь «это» …

Лишь за шаг короткий до петли.

Лишь за миг короткий до рассвета.

 

 

БЕЗОТВЕТНОЕ

Вот и допели. Куда нам тягаться с цикадой!

Шансы на равных, а там уже кто как сумеет…

Сумрак палаток покой обещает в награду

Тем из немногих, кто прочих сегодня трезвее.

Так уж бывает: по мудрым походным канонам

Песен всегда — на одну хоть! — но больше чем рюмок.

Видишь, качнулся в просвете невидимый кто-то,

Видно, решившись отлить, но дорогой раздумав…

 

Грею ладони, тяну тишину осторожно.

Звезды зависли, гудят над костром мотыльками.

Если сейчас приподняться на цыпочки, можно

Ту, что поближе, наверное, потрогать руками…

Вольному — воля, и в вечность распахнуты дверцы,

И ни разлуки, ни дома, ни ада, ни рая.

Так отчего всякий раз бьется глупое сердце,

Сладкой струной в закоулках груди замирая?

 

Снова под голову ляжет подруга гитара,

Свитер — подушкой, а спутанный ельник — постелью.

И упадёт, оплетет тишина Ниагарой.

Всхлипнет сова… И опять тишина безраздельно.

 

 

ПОВОРОТЫ

Когда-то был юн и глуп, говорил стихами.

С гитарой в обнимку грезил, когда до баб

Уже не хватало сил добрести ногами;

Хотя и безногий не был на перед слаб.

 

Когда-то срывался в драку с пол-оборота,

Хотя и бывал нередко и больно бит.

Но все перекрестки мерил, как повороты

В родное окно, где звезда ночника горит.

 

Где ждет меня глупая девочка в белом платье,

В синий горошек, а может — наоборот.

Где каждая ночь светла как престольный праздник,

И где-то в паху, ликуя, душа поет.

 

 

МУЖИК

Занавески петля дрожит.

Ветер в форточку дым уносит.

Сторож, не старый еще мужик,

Возраст где-то плюс тридцать восемь.

Пригородных коттеджей ряд:

Все по струночке, под «шнурочек».

Где хозяева? Говорят,

Те на Кипре, а те… Не хочет,

Хоть убей, попадать плевок

В круглый глаз фонаря напротив…

 

Крошки ужина. Чай. Гудок

Электрички… Вот взять все бросить,

Да рвануть на Алтай! Туда,

Где туманы в ладонях тают,

Где его обещали ждать,

Лет пятнадцать назад…

 

Светает.

Занавески петля дрожит.

Липы в дымчатой позолоте.

Сторож, не старый еще мужик,

В кружке стылый чаёк колотит,

Сына — за двойки и за враньё.

Да жену иногда (бросает

Где попало своё бельё).

 

… Оседает чаинок стая,

Бестолково устав кружить.

Воскресенье. Безлюдье. Осень.

Что там, глупости, надо жить!

Даже если никто не просит.

 

 

ЗЕЛЬЕ

Если взять этот зябкий рассвет

и слегка настоять на печали,

на ромашке лесной,

на пахучем листе чабреца,

и добавить багульника цвет,

да задумчивой розовой дали,

что уходит за край

и в себе не имеет конца,

а потом обождать полчаса,

процедить через хлопья тумана,

чуть согреть, подержав

меж ладоней, пропахших костром,

и как будто росинку с листа,

взять на вдохе одними губами,

по пути расплескав

все другое, что будет потом.

 

 

ОХРАНЯЮЩИЙ ВЕЧНОСТЬ

Солнце — отец мне, луна — моя мать, небеса — колыбель.

Звёзды младенцем меня обмывали под млечным дождём.

Сириус — преданный пёс — пуповину мою перегрыз

В час, когда полночь крылом нетопырьим накрыла Кемет.

Грозные боги склонились во тьме надо мной.

Сил дал Осирис, Анубис терпения, мудрости — Тот.

Хатхор — корова — в мой жадно трясущийся рот

Нежно вложила набухший шершавый сосок…

 

Дни беззаботные, где вы? Минули как сон!

Буйство весенних цветов, свежесть лунных полян,

Где кувыркался в росе, полузверь — полубог,

Хрупкие стебли срезая могучим хвостом…

Мир стал другим — ослепление приняв в удел.

Боги покинули грешную землю, а я,

Словно свидетель немой глубины Бытия,

Камнем безгласным лежать во все дни обречён.

 

Я был поставлен на страже божественных врат.

Лапы лизал мне весною разлившийся Нил.

Птицы на север летели, крича надо мной…

Сколько столетий минуло с тех пор, о, Амон?!

Я ничего не забыл, я всё помню, я — древний старик.

Лик мой бесстрастно взирал на ревущий Потоп.

Сонмы династий, великих царей, войн и смут

Время — песок — навсегда погребло под собой…

 

Что же мне ныне осталось? Лишь лис да шакал

Изредка дремлющий мой нарушают покой;

Да скорпион, притаившийся в щели глухой

Под подбородком с отбитым куском бороды…

Маюсь? Скорблю ли о прошлом? О нет, видит бог!

Мысли и чувства питать мне, увы, не дано.

Вон скарабей катит шарик, как крошечный диск…

Из-за бескрайней пустыни великое солнце встаёт.

 

 

 

 

 

 

 

 
html counter