Юрий САВЧЕНКО (г. Белгород) КОГДА УСЛЫШИМ…

* * *

Торжище мира, как чучело жизни живой, —

Помесь морали, мейнстрима, войны, паранойи,

Конь в сердцевине сознанья доверчивой Трои,

Призрак мерила, театр, тюрьма, геморрой...

Тёмный огонь преисподней, приют мотыльков,

Пойло блудливому стаду, во пло́ти еди́ну,

Трепет засады с романтикой выстрела в спину,

С кляпом — и клятвой, что он — клевета! — не таков.

Стены, как уши, но уши, как стены, глухи, —

Вязнут как в вате на подвиг зовущие звуки:

Юное сусло мистически вечной науки

Разве вольёшь в исчервлённые миром мехи?

Всё повторяется: тот же силён фарисей,

Ризой обряда свою освящая личину,

Истиной потчуя через почтение к чину,

К посоху власти, оккультному чаду свечей.

Всё повторяется, хоть на устах Рождество,

И торжество, и богато украшены ели.

Только Учителя нет, и сердца оробели,

Только печатью стреножено слово Его, —

Слово, что вольным и неугасимым огнём

Плавило пастырей первых, и верных водило,

Но не ревнивых рядов, не равнения сила, —

Лишь сокрушенье сердец откликается в Нём.

Так сокрушеньем зерна поднимается злак,

Рушится почка, весну воскрешая листвою, —

Ввысь устремившихся Солнце поит высотою,

Быть по-другому на свете не может никак!

Вот и нисходит покой на замолкшую молвь,

Сердце сгорает свечой без остатка и дыма.

Торжище мира от Промысла неотделимо,

Как с состраданием неразделима любовь.

* * *

«Плюс» и «минус» не враги,

Если в противостоянье

Неживое прозябанье

Вспыхнет плазмою дуги,

Если, разбудив раствор,

Где субстанция туманна,

Гальваническая ванна

Небывалый даст узор, —

Если бы, смирив дела

На скрещеньях бренных улиц,

Нам купелью обернулись

Полюса «добра» и «зла»!..

НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО...

Нам совсем не обязательно нахрапом блатных приёмов

Ломиться штурмовать этажи сплошь насиженных нар,

Чтобы потом добровольцами с военных аэродромов

Улетать в бессмертие тушить мировой пожар.

И нам не обязательно доживать до паралича́ или рака,

Чтоб научить молитву пробиваться сквозь шлюзы сердец,

Как умеет любое дерево или собака,

Без раздумий встречая запросто свой конец.

Нашу Русь можно корить историей жуткой

Или закатывать насильно в начертанный строй,

Но у нас вовсе не обязательно быть проституткой,

Чтобы, возлюбив Небо, становиться святой.

* * *

Наверно, было бы нам алиби,

Когда мы, перьями скребя,

Прекрасное — с других писали бы,

А недостойное — с себя.

Но мир не купишь комплиментами,

Самосожженьем не казнишь, —

Он мантрами амбивалентными

Взахлёб со всех взывает крыш,

И мёда желчь, и дёгтя патока

Ключами бьют из всех щелей,

И смерть без вкуса и без запаха

Скучна привычностью своей.

Он груб и падок до подробностей,

Но тонет, вникнув глубоко,

И в бунт гурьбою разновозрастной,

Как раб, срывается легко.

Ему пророки — не инстанция,

Ему диагноз — не указ:

Урвать бы лишь, зубами клацая,

Плодов зелёных про запас.

Так было встарь, и так продолжится, —

Уже и алиби в цене,

И чёртика смешная рожица

Над всем, — уместная вполне.

Но сыщется ли к оправданию

Хоть мысль из взятых про запас,

Когда услышим, по Писанию:

«Отыдите, не знаю вас»?..

* * *

Забрезжил Свет, и сброшены Ученья.

Заместо Цели — чуткое Зеро.

Закон Добра не ищет наслажденья, —

Но им до звёзд наполнено Добро.

Ум обострён, но средь его развалин

Не живы ни ранжир, ни ранг, ни ценз…

Путь совершенства иррационален, —

Но что рациональней совершенств?

Нет ни надежд, ни тёплого насеста,

Но всё — уместно, как ни назови.

Любовь души с расчётом несовместна, —

Но что же эффективнее любви?

Всё так легко! — и даже то, что трудно…

Лишь изумлённо поднятая бровь…

Любовь неосторожно-безрассудна, —

Но как же безошибочна Любовь!

ДОМ НА ПЕСКЕ

Не ведаем в алчбе глухой и плотной,

Как придаём средь шумной суеты

Всей нашей ритуальной подноготной

Вполне себе реальные черты.

Над памятью коленопреклонённо

Стоим, боясь дыханьем осквернить

Сосуд её, священный как икона,

Исподний опыт, крепостную нить, —

Дар безусловный! Но условий стены

Всегда одно — железо и бетон:

Забудешь всё — увечье непременно,

Привяжешься — навеки погребён.

И жить, казалось бы, мудрей и проще,

Когда на всё есть в памяти ответ, —

Но как котятам, ищущим на ощупь,

Нам не светлей, а времени уж нет, —

И ничего, что было бы известно,

Что повторится в точности и в срок...

Но кто сказал, что жить неинтересно,

Ступая в пыль нехоженых дорог?

* * *

«Молчите, проклятые книги!..» —

Воскликнул Поэт, и был прав,

Бесхитростной жертвой интриги

Себя в сотый раз посчитав.

Вчера это было Мгновенье,

Сегодня — вчерашняя боль,

Сомнение как пораженье,

Как вечно унылый бемоль,

Крушение несокрушимых,

Зеркал неживая игра,

Что в рамах, привычках и гримах

Являют пустое вчера.

По роли — и жизнь театральна,

Заучена и прожжена,

Как птиц золотых усыпальня,

Похмелье заместо вина.

СОН

В безденежье вдоль роскоши пройдёшь, —

Где всякий зал шедеврами лоснится,

Где сила вожделения, как дрожь

В объятьях обаятельной блудницы,

Где пенится кораллов белизна,

Где перья голубого ларимара*,

Как бирюза тропического дна,

Играют переливами муара,

Где яшмы — как палитры волшебства,

Разливы ветра грёз материальных,

Как райских клёнов пёстрая листва,

Что спит, опав, в земных опочивальнях,

Где в глубине хрустальных пирамид

Сплетеньями рутила и хлорита**

То вечное мгновение царит,

Что притчею в сознании отлито, —

Пройдёшь — и знаешь: если бы имел

Всё это торжество, всё счастье мира,

Весь этот невозможный беспредел, —

То был бы раб в капкане у кумира,

И понимаешь в радости простой:

О, если бы, пока свободна сила,

Стать самому бессмертной Красотой,

Что тайну мира миру приоткрыла!..

_________________________

*минерал из Доминиканы

**минералы золотого и зелёного цветов, «стрелы» и «водоросли»

* * *

Так обживай же подполье своё...

Е. Курдаков

С этою правдой на русской равнине

Из небезгласных — кто не был знаком?

Мне же иным представляется ныне

В тайный затвор уводящий закон.

Не из отчаянья скроюсь в подполье, —

От осознания сердцем тщеты

Всех полумер человеческой воли,

Способов овеществленья мечты, —

Древней мечты о достоинствах рая,

Сахарной башни под небом земли,

Где о тщете и трудах забывая

Люди бы сладкую долю нашли;

Где, как упрямых путей завершенье,

Как оправданье загибших судеб,

Ждёт непременное преображенье

Смертных рабов, добывающих хлеб;

Где, словно материальное чудо,

Ставший бессмертным посредством пилюль,

Грешник, спеша в никуда ниоткуда,

Вдруг ухватил бы средь глума и блуда

Праведным курсом уставленный руль.

Но усвоенье волшебных горошин

Выест ли грех его хоть на вершок?

Мёд без Пчелы — неужели возможен,

Как без Сапожника — новый сапог?

Как ни силён человек-недотрога,

Даже и распространённый вовне,

Преображенье — объятия Бога,

А не прогулки пешком по Луне.

Сея Писанья рассеянным ситом,

Семя одно лишь успей уловить:

Если не хочешь быть Богом забытым,

Наперво сам Его бойся забыть.

Сдревле подполье кончается смутой,

Но и спасенье растёт из него:

Выбей тропинку стопой необутой,

Истину Божию в сердце распутай, —

Слаще Её не найдёшь ничего.

* * *

Да, я готов: возьми же, Князь, назад свои стихи,

Что в страсти сердца, в полумгле ума лепил я Богу.

И, слава Богу, их пока не пели петухи,

Пока никто их плитняком не выстелил дорогу.

Когда невыразимый ток вонзал свои ножи,

О чём они, зачем ложились сетью на бумагу?

Чтобы опять росли тома и гнулись стеллажи,

Свободе горнего Пути не давшие ни шагу?

Дорога слова широка, и путников не счесть,

Да только всякий в слове том свою угоду ищет.

Глазами пьют, губами мнут, а сердце лёд и жесть —

Или чернеет на ветрах углями пепелища...

Ну вот опять лукавишь, Князь, и меряешь судом.

Хотя, в одном ты прав, и всё пропето петухами:

Что головою мир летит в припудренный пролом,

И пусть огнём горят стихи, тут не помочь стихами.