Елена МИШИНА (г. Москва) ТАКАЯ ПРОСТАЯ СЛОЖНАЯ ЖИЗНЬ

В этот день Ира была на работе в офисе. Сдавали журнал, запарка, как обычно в последний день сдачи номера. За окном июльская жара, в офисе духота. Звонок от дочки: «Мама, я поступила в консерваторию!» наполнил весь организм Ирки вселенской радостью и ликованием, разлившись в каждой клеточке эйфорией. «Надо позвонить Тимуру, обрадовать скорее», — выискивала его имя в длинном списке телефона. «Абонент не может в данное время ответить на ваш звонок», — слышался вежливый женский голос автоответчика. «Ну мало ли, спит, наверное», — подумала Ирка.

Тимур был ее официальным мужем, отцом ее дочки, но они уже четыре года как не жили вместе. Причин было несколько, официальная, для родственников и знакомых, — пьянство мужа. Многолетнее и всеохватное, у всех на глазах. Ирина уехала в Москву, поближе к дочке, нашла здесь работу, муж жил с ее сыном от первого брака. Они ладили, вдвоем им было не так одиноко и трудно без женского пригляда. Такой вариант всех устраивал.

У нее давно уже был другой мужчина, она жила в его маленькой квартирке в пригороде Москвы как говорится душа в душу и благодарила Бога, что он, наконец, подарил ей женское счастье, которого она за двадцать три года жизни с законным мужем так и не испытала.

Ира уже садилась за свой стол, чтобы приступить к работе, как пришла эсэмэска: «Этот абонент снова в Сети». Она набрала номер мужа, но шли короткие гудки. Наконец телефон зазвонил. Но это был не Тимур.

— Ма-ам, — услышала она голос сына в трубке.

— Да, сын, привет. А что это ты с телефона папы звонишь?..

— Ма-ам, а у нас тут беда…

— Что случилось, Вась? — она напряглась в тревожном предчувствии.

— Папа умер.

Сердце ухнуло куда-то вниз, ноги подкосились. Ира прислонилась к стене:

— Как? Когда?

— Я тут с работы пришел, а он не выходит из комнаты. Ну, думаю, спит, наверное. А потом вспомнил, что он и утром не выходил. Странно как-то. Зашел к нему в комнату, спрашиваю: «Пап, ты спишь, что ли?» Он не отвечает. Подошел близко и понял, что он мертвый.

— А милицию вызывал?

— Да, вызвал. Сейчас приедет. И дяде Руслану позвонил.

— Понятно, постараюсь приехать завтра или послезавтра, — Ира держалась из последних сил, сдерживая подступающие спазмами рыдания. Она вдруг со всей реальностью осознала, что на ее семью свалилось горе.

«Дочка, как же дочка?.. У нее такая радость — она поступила в консерваторию, сбылась ее мечта, она так хотела обрадовать отца, он так ждал этого дня… Как ей сказать?» — в висках стучало.

— Кате не звонил? — спросила осевшим вдруг голосом.

— Да, позвонил, мам. Плачет…

Сын — молодец, сумел собраться, не раскиснуть. Сначала приехала милиция, расспросила обстоятельства, оформила протокол. Труп забрали в морг на освидетельствование. Родственники приехали, когда мертвого уже не было в доме. Все произошло так стремительно для всех, что осмыслить произошедшее было некогда. Нужно было решать деловые вопросы, связанные с погребением. И тут в двери нарисовался невысокий человек неприметной наружности. Он представился агентом ритуального агентства, название которого никому ни о чем не говорило. Будь Ира сейчас в родном городе, она конечно обратилась бы в проверенную фирму, с кем уже имела дело, когда хоронила родителей. Но сын с этим не сталкивался, и нужно было спешить. Тихим вкрадчивым голосом агент сказал какие-то приличествующие моменту слова и тут же стал энергично подсчитывать расходы на ритуальные услуги.

— Ма-ам, он такую цену загнул! Ты сейчас упадешь.

— Сколько? — Ира напряглась. Она жила от зарплаты до зарплаты, в Москву-то приехала, чтобы дочке помочь материально. Хоть и учится она на бюджете, а расходы в Москве ого-го — кормиться надо, одеваться, на метро, транспорт… Здесь Ира получала в три раза больше, чем за такую же работу в родном городе, но по московским меркам зарплата была более чем скромная — москвичи на такую мало кто соглашался. И накопить на черный день ей никак не удавалось.

От суммы, которую назвал сын, у Ирки аж дыхание перехватило.

— Какая наглость! — возмутилась она. — Где вы такого нашли счетовода?! Гоните его прочь! — Ира помнила, сколько они с сестрой заплатили за похороны отца, а через год — матери. Та сумма казалась огромной, но она была в три раза меньше этой.

Тягостные раздумья прервал сын:

— Ма-ам, мы сначала тут тоже все были в шоке, но потом Саша (муж племянницы Тимура. — Авт.) сказал, что надо похоронить папу по-человечески. Половину денег мы уже собрали — дядя Руслан (брат Тимура. — Авт.) дал, Оля, Люда (племянницы. — Авт.), на карту папы пенсия как раз пришла, я зарплату получил. Осталось тебе половину денег привезти. Сможешь?

— Да-да, смогу, — Ира обрадовалась, что не одной придется тащить груз похорон. Она подумала о том, какой хороший у нее сын. Все сделал как надо. Тимуру ведь он неродной, и в детстве муж побивал Ваську ремнем под пьяную лавочку. Сын видел от него только плохое — пьянство, неуважение к жене, скандалы. Можно сказать, что дети не знали нормальной семьи, что ее никогда не было. И только в последние годы Васька как-то подобрел к Тимуру, стал снисходительным к его пристрастию, но грудью вставал на защиту матери, когда тот поднимал на нее руку. Тимур побаивался сына. Почему Ира не разводилась с мужем? Из жалости. У Тимура было очень плохое здоровье, он был инвалид по зрению, и она понимала, что без семьи он пропадет. Потом, она была благодарным человеком и помнила добро. Ведь Тимур взял ее замуж с ребенком в трудные перестроечные годы, поделился с нею всем, что имел. Привел в дом и просто сказал: «Живи!»

Сын положил трубку, она вернулась на рабочее место, но никак не могла сосредоточиться.

— Ирина Сергеевна, что с вами? Вам плохо? — обратила на нее внимание выпускающий редактор Анечка. Да и как не обратить — Ира уже не могла сдерживать душивших ее слез. Они бежали по щекам быстрыми струйками, остановить их было невозможно.

— У меня муж умер… — и рыдания стали еще сильнее.

— Как? Как вы узнали? — Анечка была очень добрым человеком и сразу прониклась величайшим сочувствием.

Откуда взялся муж?.. В редакции люди были интеллигентные, в личную жизнь сотрудников не лезли, в курилках не судачили. В отличие от других приезжих коллег, Ира за съем квартиры не платила, а значит — жила с мужчиной. Москвичом. А с кем же еще? Но в личном деле у нее значилось, что она замужем за Ц-м Тимуром, инвалидом второй группы, проживающим в городе Т. Когда Иру приняли на работу, она заполнила личное дело со скрупулезной точностью, а ведь могла бы приврать, записать в мужья теперешнего — Павла. Кто бы стал проверять? Но врать не стала — написала все как есть. А правда редко когда подводит.

— Сын позвонил. Пришел с работы, зашел в комнату отца, думал, тот спит, подошел ближе, а он… мертвый.

В офисе повисла сочувствующая тишина.

— Он пил, мы плохо с ним жили. Но все равно… так жалко, — и она зарыдала еще сильнее.

— Конечно, жалко… — Анечка стремительно убежала.

Ира сидела, пытаясь сосредоточиться на работе. Но ничего не получалось. Она думала о том, как успеть выехать, чтобы попасть на похороны, что дочке тоже нужно отпроситься; где взять денег… Часть денег ей даст любимый человек — он всегда помогал ей в трудную минуту, да и зарплату должны дать.

Тут прибежала Анечка.

— Ирина, езжайте домой. Вас Мари Владимировна отпускает немедленно. Завтра вам на карту положат денежки от редакции — материальную помощь. Еще соберем от коллектива попозже. А сейчас успокойтесь, соберитесь и езжайте.

От нахлынувшего чувства благодарности к коллективу Ира зарыдала еще больше. Тут стали подходить коллеги с грустными лицами, что-то говорить сочувствующее. Как в тумане Ира собрала сумку и заспешила к выходу. В дверях обернулась:

— Спасибо, друзья!

Она шла по улице — маленькая, сгорбленная под тяжестью горя фигурка на фоне величественной Москвы. Как больно оказалось потерять Тимура! Казалось бы, она должна была испытывать пусть преступное, стыдное, но облегчение, ведь жили плохо, Тимур не принес ей счастья — только страдания. К тому же в последние годы здоровье его резко ухудшилось — из-за алкоголя. Ира долго боролась за него, надеялась, что он бросит пить, обращалась к родным, взывала к его совести, водила по врачам. Но все было бесполезно. Он разрушал свое здоровье с космической скоростью. Приезжая из Москвы, она замечала в нем то еще большую худобу, то проступившую желтизну лица. Незадолго до ее отъезда он, будучи пьяным, в последние дни зимы поскользнулся и упал, сломав ногу. Лежал на вытяжке месяц. Ира тогда пожертвовала Москвой, по два-три раза в день ездила в больницу, кормила его с ложечки, мыла посуду, убирала за ним, умывала его и причесывала. Была прилежной сиделкой.

— У тебя жена — ангел, — говорили соседи по палате. Она выносила горшки за всеми беспомощными мужчинами.

Но Тимур так не считал. Он никогда не ценил свою жену, ни разу в жизни не сказал ей спасибо. Вот и тогда, после выписки, не успев переступить порог квартиры, на костылях поковылял к киоску, где покупал заветные «фанфурики» — дешевые настойки на спирту. И все понеслось по-прежнему.

Родственники Тимура к внезапному отъезду Иры в Москву отнеслись без негодования. Ира очень надеялась на их понимание, ведь веских причин для ее отъезда было несколько. Во-первых, нужно было помогать дочери учиться, а денег не было. Их не было никогда с таким мужем. Во-вторых, Ира заслуживала лучшей доли — на понимание этой простой вещи она тоже надеялась. Род Ц-х имел осетинские корни, все жили по-восточному дружно — женщины были хранительницами очага, хорошими хозяйками, мужчины заботились и по мере сил обеспечивали семью. У всех дачи, машины, каждое лето ездили к морю, приезжали загорелые и счастливые. Нормальная обычная жизнь. Ира всего этого была лишена — никакой любви и заботы, машину (старенькую «окушку») водила сама, даже ремонтировала сама, на даче — сама огород в восемь соток лопатой перепахивала как трактор. А потом все лето крутила банки — варенья, соленья. Чтобы мужу закусить огурчиком. А ведь она была еще привлекательна, нравилась мужчинам. Ей хотелось простого человеческого счастья. Ну сколько можно отдавать долги? Да и за что? Чем она хуже других?

Своего мужчину она вымолила у Бога. И встретила там, где не ожидала. Как-то в одну из поездок к дочке (привезла денег и гостинцев) зашла в гости к подруге школьных лет, обосновавшейся в Подмосковье. Та встретила хорошо, радушно — не терпелось похвалиться прекрасной квартирой, достатком, взрослыми уже детьми. Ира оценила и квартиру, и семью подруги, искренне порадовавшись за нее. И муж у подруги был хорош («Вот бы мне такого», — подумала про себя). Да, ростом он не вышел, но разве это главное? Видно было, что это настоящий мужчина — хозяин, заслуживший своим трудом и умением благоденствие своей семьи. Солидный, серьезный, известный журналист. Ира побыла пару часов и хотела уехать к дочке, но подруга оставила ее ночевать — не терпелось рассказать подробности своей личной жизни, которые Ира ну никак не ожидала услышать и даже была шокирована некоторыми. Подруга призналась, что с мужем они давно разведены, что у него есть своя квартира, а приезжает он сюда навестить детей, что у нее, подруги, есть любовник.

А через какое-то время Павел, муж подруги, написал ей в сетях, что хотел бы дружить, и пригласил сходить в музей. Они сходили раз, потом еще — и завертелось. Ира никогда бы не позволила себе увести мужа из семьи, тем более у подруги. Но ведь они и правда были давно разведены, подруга сама рассказала о любовнике и даже приводила его домой, познакомив с детьми. Но оказалось, что подруга так не считала. Развод разводом, но мужа она до сих пор считала своей собственностью, собственностью детей. Узнав об их связи, устроила грандиозный скандал, настроив детей против отца, грозилась облить Ирку кислотой, караулила у дверей дома, где жил бывший муж. Жизнь превратилась в ад. Иной раз Ира даже упрекала Павла, зачем он все затеял, если знал, что будет так сложно, если не может раз и навсегда поставить бывшую жену на место. На какое-то время ей даже пришлось вернуться в родной город. Именно тогда, в разлуке, Ира осознала, что Павел ей дорог, и когда страсти немного улеглись, вернулась к нему.

Вот такая сложная была у Ирки личная жизнь. Но почему же сейчас ей было безумно жаль мужа? Почему горе было настоящим, неподдельным, ненадуманным? Может быть она все-таки его любила? Или помнила то хорошее, что у них было? Или это была просто жалость к человеку, чья жизнь уже закончена?..

Дочка Катя не плакала в трубке, хотя в голосе слышалась печаль.

— Да, мам, я готова ехать завтра. Только Петя со мной поедет.

Петя был друг дочери. Он не очень нравился Ире, потому что в свои двадцать семь лет не закончил институт и не имел никакой постоянной работы. Но сейчас Ира не стала возражать. Дочка очень любила отца, хоть и часто с ним ссорилась, для нее это была огромная потеря, и Петя ее поддерживал.

Билеты были только в сидячем вагоне — выбирать не приходилось, лишь бы доехать. Они успевали прямо к похоронам. Ира везла недостающую сумму. Приличную. Пять лет назад, когда хоронили отца, за похороны и полагающиеся ритуальные услуги они заплатили меньше того, что она должна была «доплатить». Да, о «черных риелторах» она была наслышана, но сейчас не было сил что-то им доказывать, пересчитывать. Большую часть денег дал конечно же Павел. Как хорошо, что он у нее был! Ничего особенного — просто нормальный человек. Такой, каким и должен быть муж. Заботливый, любящий. Небогатый, но просто пошел и снял свои сбережения. Без раздумий. Не в долг.

В поезде хотелось только вспоминать и плакать. А вспоминалось только хорошее...

… Вот она в роддоме только что родила дочку. Слабенькая, но счастливая, смотрит из окна третьего этажа вниз, во двор, где стоят две фигурки — Тимура и маленького Васьки, даже с высоты видны их счастливые лица, расплывшиеся в улыбке. Ира показывает им кулек с дочкой — Тимур что-то жестикулирует, сынишка подскакивает, словно хочет допрыгнуть до третьего этажа и заглянуть в лицо сестричке. Муж передал через санитарку пакет с шашлыком в лепешке и записку. Ту записку Ира хранит и обязательно покажет дочке. Как она любила тогда их всех — свою семью!

… Вот их зеленый дворик — яблоньки, вишни, заросли малины у забора. Под яблонькой в коляске сладко спит дочка. А Ира в это время крутится как белка в колесе — полы вымыла, постирала пеленки, во дворе развесила. Старый деревянный дом вкусно пропах пловом с чабрецом.

Своего жилья тогда не было, а как мирно по-доброму жили! Тимур работал, Ваську оформили в садик, дочка росла спокойная, некапризная. Пока не приехала семья сестры — бежали сначала из неспокойного Таджикистана, потом из глухой нехлебосольной русской деревни. Отдали им вторую половину дома по договоренности с хозяином. Зять и сбил с толку Тимура — запили на пару так, что Ира от слез чуть молоко не потеряла. Пьяный, он становился зверем — однажды на пару избили Иру и сестру ее Юлю. Зять держал своими могучими ручищами женщин, а Тимур бил. Уйти бы Ире от него, не зря ведь говорят: если мужчина один раз поднял руку, поднимет и другой, да куда? В декрете, двое детей на руках, отсутствие жилья… Ну, отсиделись с детьми пару дней в семье Руслана, ну, пожурил он их как школьников, а свекровь вообще сказала: «За все в семье отвечает женщина»…

После этого случая сломалось что-то в их семье. Не могла уже Ира воспринимать Тимура как мужа, как близкого человека. Счастье свое видела только в детях, жила только для них. И не заметила, как дети выросли…

… Дочка была заплаканная, бледная. Петя как мог отвлекал ее от грустных мыслей — носил ей чай, делал бутерброды, что-то рассказывал. Ночью было тяжело — ноги не вытянуть, спать неудобно. Петя подставлял Кате свое плечо, она немножко дремала, а он в неудобной позе так и сидел всю ночь.

Утром на перроне их встречала Анна Евгеньевна — любимая учительница Кати по музыке, много вложившая в свою ученицу, с ее легкой руки дочь поехала в Москву и поступила сначала в колледж при консерватории, а теперь и в саму альма-матер.

Анна Евгеньевна была встревожена за Катю.

Смотреть на опухшее от слез лицо Иры абсолютно без косметики было очень непривычно. Анна Евгеньевна не удержалась и спросила с присущей ей прямотой:

— Вы так искренне скорбите?

— Да. Мне очень тяжело, — как будто оправдывалась Ира. — Мы жили плохо, да, он был сложный человек, но мне его очень жалко, я не хотела…

— Да, он был тяжелый человек, — перебила Анна Евгеньевна, словно это была веская причина не скорбеть о нем.

Дверь в квартиру, как и положено в такие моменты, была настежь распахнута. В маленькой прихожей уже стояли люди — родственники и друзья семьи Ц-х. Кате было стыдно за убожество обстановки, за неотмытую грязь (а какой может быть квартира, в которой жил плохо видящий человек, к тому же сильно пьющий?! Тимур без конца все проливал, просыпал, не убирал), за въевшийся в каждую клетку квартиры ядовитый запах никотина (курил на кухне). Усилиями сына кое-что было убрано, но квартира нуждалась в большом ремонте, просто грандиозном.

Поздоровавшись с присутствующими, все трое приблизились к гробу. Дочка зарыдала, Петя побежал за водой для нее. У Иры именно в этот момент слез не было. Видно выплакала все в дороге. Тимур лежал в гробу — набальзамированная желтоватая кожа, но на скулах уже проступали темные пятна разложения. Узкое лицо, гордый кавказский нос, волосы густые и даже сейчас блестящие, зачесанные назад, открывающие высокий лоб. То, что было главным в его характере, сейчас проступало на лице отчетливо — гордыня.

«Отмучился», — думала Ира, сидя на диване, в задумчивости глядя на лицо мужа. Может быть поэтому здесь, у его гроба, не было рыданий, как бывает, когда уходит близкий человек. Люди не плакали не потому, что не любили его, а потому что понимали, что для этого человека смерть — избавление от болезней, сопровождавших его с молодости, обострившихся в последние годы (слепота, болезнь позвоночника — он не мог спать на спине, она не гнулась, плохо залеченная после травмы нога, прокуренные легкие, пораженная алкоголем печень). Может он и пил, чтобы заглушить сильные боли?.. Она представила его последние минуты — это могло быть так, а могло и по-другому — свидетелей не было…

… Наверное, в этот день он уже чувствовал недомогание, но все равно поднялся, взял тросточку и, с трудом передвигаясь, отправился по привычному маршруту: лифт четвертого этажа — двор — киоск «Дымок» в метрах трехстах от дома. Вместо того чтобы позвонить кому-нибудь — брату Руслану, Ваське — и сказать, что плохо себя чувствует — брат приехал бы на такси сразу же, да и жена его Татьяна прибежала бы, она работала в соседнем квартале. Тимур купил «фанфурики» (доза увеличивалась постепенно — начинал с одной бутылочки, потом две, а в последние годы и четырех в день было мало) и заспешил домой. Вахтерше он в этот день не понравился: плохо выглядел — бледный какой-то — и шел еле-еле. Наверное, когда вернулся, он сразу прилег в зале на диван, потому что чувствовал себя хуже обычного, дрожащими руками достал из кармана жилетки бутылочку, открыл крышку и выпил залпом. Не закусывая. Мозг затуманило, ему подумалось, что он засыпает… Но он не проснулся.

Была ли это легкая смерть или мучительная — уже не узнать, но что недолгая — факт. Заключение медэкспертов было неожиданное: гнойная пневмония. Откуда она взялась?! Сын не заметил у него ни простуды, ни сильного кашля — так, покашливал как все курильщики. Неужели от курения? Это был второй (или первый?) бич Тимура. Курил он с четырнадцати лет, в последнее время по две пачки в день. В трудные времена — дешевую «Приму», в последние годы — сигареты средней ценовой категории. Можно сказать, что жену он «выкурил». Сначала она не могла с ним спать в супружеской постели — так несло от него «ядом»: Ирку мутило от этого запаха, сон вышибало начисто, и она потом всю ночь маялась бессонницей. Она стала спать отдельно, в зале, и больше не вернулась на супружеское ложе, потому что он не менял своих привычек ни-ког-да! Даже ради детей. Сколько она просила его не курить на кухне, когда дети были еще маленькие, ведь запах никотина «подтекал» под двери, заполняя детскую комнату… Но тщетно. Может потому и дочка так рано вылетела из гнезда?..

Приезжая из Москвы, только переступив порог, Ира кидалась проветривать квартиру, в любую погоду держа окна открытыми. Но ядовитый запах намертво въелся во все щели, шкафы — пахла одежда, белье, пахло в туалете и ванной. Пахло в подъезде. Соседи жаловались, Ира передавала их слова Тимуру, а что толку?

… Так он и лежал с закрытой в зал дверью. Сын подумал: а что это папа не встречает на кухне как обычно шутками-прибаутками, но решил, что он отдыхает. Выпил и спит, наверное. Но потом что-то его насторожило, он приоткрыл дверь — Тимур лежал в обычной для сна позе.

— Пап, ты спишь? — Тимур не отвечал. Обычно он похрапывал во сне, издавал какие-то звуки, бормотал. А здесь — тишина. Вася почувствовал недоброе.

— Па-ап, ты чего?

Но отец не шевелился.

… Люди подходили, суеты становилось больше. Ира очнулась от грустных мыслей. Перед ней нарисовался незнакомый человек — юркий, суетливый:

— Вы хозяйка? Нужно расплатиться за услуги, вот-вот приедет автобус…

— Сколько я вам должна?

Человек назвал сумму почему-то выше той, что была написана на квитанции. Ира спросила, почему. Агент, без конца потирая потеющие пальцы, объяснил, мол, не все посчитали сразу, что-то там забыли. Ире было не до споров, лишь бы скорее рассчитаться и не быть никому должной. Она побежала к дочке, у той были какие-то личные деньги. Дрожащими руками агент пересчитал купюры и довольный ушел.

Пришел батюшка отпевать покойного. Тимур был крещен под именем Георгий. Его глубоко верующий брат снабжал его духовной аудиолитературой, и Тимур охотно «читал» — слушал. Но дурных привычек не менял.

Ира стояла со свечой в руке в кругу родни Тимура и друзей, выступив вперед как жена покойного, проникновенно слушая батюшку, подпевая в нужных местах.

Временами она чувствовала, как уходит в себя, говорит что-то невпопад, точнее не знает, что говорить, как себя вести. Чего ждут от нее люди? Наверное, они думают, что в душе она радуется, ведь теперь она свободна и остается хозяйкой квартиры, в которой так вольготно жил Тимур, от которого разбежались все — дочь, жена. Васька тоже уезжал — в другой город, искал более высоких заработков, а на самом деле хотел пожить один — без чрезмерной опеки матери и пьянства отца. Но потом вернулся — зарплата за вычетом жилья равнялась той, что он зарабатывал в Т., а неудобств было много — отсутствие друзей, оставшихся в родном городе, капризные хозяева, бытовая неустроенность. Он вернулся, но с Тимуром уже не ссорился, было с кем словом перемолвиться и тому и другому.

… Пришел автобус. Ира села так, чтобы гроб с телом был перед глазами, и всю немалую дорогу смотрела на Тимура. Лицо его не было таким, как у мамы в такую же скорбную минуту — светлым, умиротворенным, смерть как будто законсервировала черты его характера — гордыню, недовольство чем-то и неприятие чего-то — возможно, смерти… Каждый присутствующий здесь, глядя на его предсмертную маску, невольно думал одно и то же: какой нелегкий и строптивый характер был у этого человека и как непросто жилось с ним Ире.

Но были и такие, кто считал, что она поступила неправильно, когда уехала в Москву, бросив больного. Один из них — бывший зять Иры Виталий. Он приехал на поминки из К., куда сбежал после развода с женой из-за многочисленных долгов, которые долго еще выплачивала сестра.

Ира про себя называла зятя «черным человеком», ненавидела его и побаивалась — двухметрового роста, с огромными кулачищами и таким же по масштабам списком неблаговидных дел. Он имел безграничное влияние на Тимура, с которым был знаком с детства, мог сутки напролет «бухать» на кухне их квартиры, дымя прямо в комнате, и его нельзя было выдворить до тех пор, пока сам не уйдет. В его присутствии Ире становилось физически плохо, как будто из нее уходили силы. Энергетический вампир?.. Сестра Иры Юля была с мужем глубоко несчастна, за годы жизни с ним превратилась из яркой красавицы в издерганную нервную женщину. Он не только беспробудно пил, часто менял места работы, выбирая «непыльные», но еще и побивал ее регулярно — в голову, чтобы было незаметно.

И вот этот человек приехал на похороны ее мужа. Разве она имела право запретить? Нет, конечно, но старалась держаться от него подальше. Отметила про себя, что опустился — на лице печать деградации, плешина, округлившийся зад и выражение лица — вызова: умер мой друг, и я имею право приехать, поселиться у его родни и жить, сколько хочу — девять дней точно.

Он пришел на следующий день поговорить «за жизнь». Ира предложила ему одежду Тимура — шапку меховую, куртки, но Виталий сказал, что уже взял на память о друге вещь и больше ему ничего не нужно. Что за вещь? Оказывается, до приезда Иры он жил в их квартире — Васька пустил (а как откажешь в такой момент?), тогда и забрал портрет Тимура. Это была большая картина, написанная масляными красками явно хорошим художником. Тимур там был молод и красив — тонкое смуглое лицо с интеллигентной бородкой, хитрый прищур глаз, в беретке, из-под нее длинные волосы, яркий шарф — очень похожий на себя, просто самую суть уловил художник с Арбата. Портрет долго висел в зале, пока во время очередной ссоры Тимур не снял его со стены и не убрал в свою комнату.

Ира возразила: какое право Виталий имел на картину, ведь она принадлежит семье Тимура, в первую очередь его дочери, для которой все связанное с отцом теперь особенно дорого, да и сам Тимур этого бы другу не простил. Но «черный человек» как будто только и ждал этого — скандала! Он начал кричать, что они бросили Тимура — и жена, и дочь — бросили! С Катей случилась истерика: «Вы — плохой человек! От вас только горе всем, вы спаивали папу, если бы не вы, он не стал бы так много пить и жил бы дольше…» Но бывший зять питался негативными эмоциями, как вампир — кровью. Он продолжал орать — так, чтобы слышали соседи. Ире показалось, что сейчас он ударит дочку, но тут выскочил Петя — хрупкий, интеллигентный юноша в очках — «ботаник», как называл его Васька, закрывая собой тоненькую, как две капли воды похожую на отца девочку: «Не смейте поднимать на нее руку!»

«А ты кто такой?!» — в этот момент Виталий был похож на разъяренное животное — искры из глаз, вот-вот пена изо рта пойдет, огромные кулачищи… Он мог закрыть дверь и поубивать их одним ударом, но почему-то отступил, ретировался… спиной-спиной. И вот он уже в подъезде — Ира трясущимися руками закрыла за ним железную дверь. Чего он испугался — что выскочат соседи и заступятся? Этого можно было не опасаться — они попрятались за дверьми своих квартир, слушая «спектакль». Или все-таки память о друге остановила неутихшую ненависть?..

… А сестра Иры Юлия после развода как будто встряхнулась от тревожного сна, сбросила с себя путы неудачного брака, комплексы, взращенные мужем. Она захотела счастья, пусть и в сорок пять лет. Ну и что? Разве в сорок пять женщина перестает быть женщиной? Она купила абонемент в тренажерный зал, села на диету — и сбросила десять кило. Новый имидж принес ей новую жизнь...

По настоянию сестры Юлия зашла на сайт знакомств с иностранцами — и жизнь повеселела. Она со смехом рассказывала Ире про «женихов»: то грудь покажи, то разденься в скайпе. К одному она даже поехала на свидание, доехала до границы с его страной, он должен был встретить ее на машине, но… у него заболел живот! Опоносился, видно, со страху. Юлия уже думала выходить с сайта, как вдруг откликнулся мужчина. Не успела она оценить заочное знакомство, как встречала его в аэропорту своего родного города. Свершилось чудо — они совпали! Живет теперь она в Польше совсем другой жизнью — не беспроблемной, но интересной, с любимым человеком. Будь она не так далеко, конечно была бы сейчас рядом и помогла бы Ире в трудный час.

… Кладбище было заполнено до отказа, но воля Тимура была — покоиться рядом со своей мамой. «Все теперь будут рядом лежать», — думала Ира, оглядываясь вокруг. На обозримом расстоянии две могилы — старшего брата Тимура и его жены, ушедших несправедливо рано. Брату было шестьдесят, сгорел за месяц — онкология, жена пережила его на год, ей только пятьдесят пять отметили за праздничным столом, а через месяц... Наблюдалась по почкам, пошла на процедуру и умерла во время оной. Недосмотр?..

Ира поцеловала мертвого мужа в лоб, сказала «прости», словно он слышит. За что просила прощения? Наверное и ее вина была в том, что они так плохо жили, что он так рано ушел. А может за то, что его теперь не будет, а она здесь и намеревается жить долго и счастливо.

Всплакнула, когда гроб был засыпан землей и вырос небольшой холмик свежей земли.

… Теперь уже ничто не мешало ей плакать. И молиться. Она просила у Господа простить мужу все его грехи, потому что сама его давно простила. И просила простить ее грехи перед ним. В конце концов, Тимур мучил ее при жизни, но смерть его была необременительной, доброй, если можно так сказать о смерти. Как будто человек ушел из жизни потому что устал, выполнив свой долг перед близкими, будто настал для этого самый благоприятный момент. Сбылась мечта дочки, и она поступила в консерваторию. Ира нашла работу в столице и в состоянии помогать дочке материально, поддерживать ее. Он освободил пространство для молодой жизни сына, и теперь тот может привести сюда жену, народить деток. Наконец, он умер летом, когда земля мягкая как пух. Ира вспомнила, как хоронили отца — зимой, морозы были лютые, земля промерзлая. Никто из деревенских мужиков не хотел рыть могилу даже за хороший «магарыч» — алкоголь, еду и деньги. Ира носила им на сельский погост водку и кастрюлю с пюре и мясом, укутанную в одеяло, чтобы не сильно замерзла. Потом четыре деревенских бродяги сидели на поминках на почетных местах, ели ложками да вилками, утирались салфетками и ушли довольные — сытые, с денежкой за работу каждому и бутылкой водки.

Он никого не мучил, а ведь могло быть и по-другому…

… Уезжала Ира в Москву успокоенная, умиротворенная, с осознанием, что сделала все, что от нее зависело, чтобы проводить на Божий суд человека, несмотря ни на что близкого, с которым, плохо или хорошо, но прожила немалый срок, с кем вырастила детей. Сердце ее было наполнено добротой и любовью.