Юлия МЕЛЬНИКОВА (г. Бийск, Алтайский край) АЛЛА ИВАНОВНА

Звонок! Долгое настырное дребезжание тонкой нитью режет тяжёлую массу душного воздуха. «Да кто же такой упёртый?!» — сквозь сон прорывается в голове. Старый телефонный аппарат, чудом преодолевший путь в четверть века без единого ремонта, продолжает доказывать свою работоспособность и упорно пронзает тишину. Давно пора было сменить его на что-нибудь более мелодичное, а лучше с автоответчиком, учитывая столь востребованное положение владелицы, или определителем номера, чтобы сразу можно было знать, кого посылаешь куда подальше в такие вот блаженные минуты дневного сна.

Нет, Алла Ивановна не баловала себя послеобеденным сном и вообще не позволяла себе расслабляться, но горячий воздух июльского воскресенья как змей искуситель проник сквозь открытое окно и обратился нежным одеялом. Как тяжело осознать происходящее, когда вот так насильно тебя выхватывают из самой сладкой фазы дневной дремы, а ведь только что начали сниться какие-то бескрайние поля и ромашки вокруг! И не понятно, какой звон сильнее — телефонный, или тот, что в голове. С усилием преодолев силу притяжения дивана, она на секунду подумала, что телефон замолчал и можно возвращаться в свой ромашковый мир, но это был маленький самообман, и Алле Ивановне пришлось продолжить свой путь.

Слегка покачиваясь и пытаясь размять пересохшее горло, Алла Ивановна не спеша пробиралась к телефону и вспоминала фильм «Звонок», который она конечно никогда не смотрела, но в этот момент подозревала, что сюжет начинался примерно так.

— Алло… — процедила она, изображая абсолютную невозмутимость и бодрость, в надежде, что собеседник не заподозрит в голосе сонливость.

— Алло, алло… Алла Ивановна? Здравствуй… здравствуйте! У-у-узнаешь меня? — восторженно выпаливал отрывистые фразы мужской голос. Его владелец устал от жары и нервно вытирал ладонь о колено.

Алла Ивановна медленно присела, тонкой иголкой пронзило висок, и снова пересохло горло.

— Нет, простите, я вас не узнаю.

— Ну вот, я так и думал… Это беспокоит Павел Михайлович Самалин… Паша Самалин, помнишь?

Это имя вспоминалось без труда. Тем более, что это был звонок не из прошлого в настоящее, а из прошлого в прошлое, потому что последнее время Алла Ивановна в основном пребывала там.

— Помню… Здравствуй, Паша Михайлович. Рада слышать!

— И я очень рад, ты себе не представляешь, как я рад! Сколько лет не виделись, не слышались, а номер-то у тебя не поменялся. А я тебя сразу узнал, а прошло-то лет тридцать!

— Почему же тридцать? Мы как-то встречались, ты не помнишь, седьмого ноября?

— Да когда ж это было?

Не так уж давно это было, всего семнадцать лет назад, на рынке около ковров. Продавцы мёрзли, ковры мокли, а она спешила домой и попадала во все лужи, какие встречались по дороге, а потом врезалась в человека с чебуреком! Хотя правильнее будет сказать, в Павла Михайловича, который держал чебурек, пока сын отхлёбывал чай.

— Нет, я такого не припомню, да и когда это было — в прошлом веке! Ты мне расскажи, как живешь?

— Я живу хорошо, скучать некогда. А как ты? Как жена, дети? Купили второй телевизор?

Сколько было разговоров об этом телевизоре еще со школы, когда у многих и одного-то не было. Вот и тогда, на рынке, он с гордостью сообщил, что на днях идёт брать, сразу после новости о том, что старший сын в пятый класс пошёл.

— И я хорошо, да и у жены всё в порядке, а ты её разве знаешь, Маринку-то мою? — игриво спросил Павел Михайлович, немного успокаиваясь и подмигнул женщине напротив, которая, напряжённо слушая, медленно рвала салфетку.

— Конечно, — эти перекрашенные карие глаза так и снились ей последние тридцать лет.

— И телевизор второй купили, только старый сломался! Что я всё про себя, нечем нам, простым людям, особо хвастать! Ты мне расскажи, как ты таких научных вершин достигла?

— Да каких же вершин? — удивлялась Алла Ивановна, а ещё больше она удивлялась тому, откуда он об этом знает.

— Ну как же, заведующая кафедрой, интеллигенция! — шутливо и громогласно продекламировал Павел Михайлович, и Алла Ивановна невольно усмехнулась.

— А ты всё такой же смешной!

— А то, в нашей жизни только смеяться или плакать, за плакать у нас жена, за смеяться я. Ну и как, не одолевают тебя чужие спиногрызы?

— Нет, студенты — это самое приятное в нашей работе, куда интереснее бесконечные инспекции и нововведения.

Возникло неловкое молчание, Алла Ивановна ждала нового вопроса, а Павел Михайлович внезапно вспомнил эту её доброжелательно-сострадательную интонацию и на секунду почувствовал, что скучает, конечно скорее всего не по ней, а по тем дням, когда этот голос как атласная лента вился сквозь его сердце и временами было даже немножко больно… К счастью, это забвение было недолгим, и он быстро опомнился.

— А мы вот тоже хотим к вам ещё одного двоечника подкинуть! — насколько мог непринужденно выдал Павел Михайлович.

Дальше разговор можно было не продолжать, цель звонка была ясна им обоим, жаль, что обывательский этикет не предполагает в такие моменты просто попрощаться, положить трубки и созвониться уже когда будет понятен исход дела.

— Кто мы?

— Да сына младшего вот хотим определить.

— И что, возникли какие-то проблемы? У нас двери всем открыты, приходите, приемная комиссия работает уж чуть ли не круглосуточно!

— Нет, с этим проблем нет, мы документы подали! Но мы только за старшего отплатили, но тот-то ладно, охламон, хоть не обидно было! А Димка-то наш, он вообще не двоечник, это уж я так сказал, он парень умный! В школе все эти олимпиады, по физике по математике, и ЕГЭ хорошо сдал, и загорелся ему ваш факультет.

— Ну, так в чём же дело? ЕГЭ же хорошо сдал, время еще есть, рано вы паникуете, может и пройдет. Если тебе нужен мой совет как специалиста, то я советую не паниковать, сдали документы — молодцы, ждите дня зачисления и на всякий случай подайте в другой вуз.

— В другой вуз это только в другой город, а мы не хотим, он такой головастый, на родине пригодится! Ты понимаешь, мест пятнадцать, а он в списке семнадцатый, а там разница в четыре балла. Просто обидно за парня, он старался, он не списывал, я тебе клянусь, и вот так! Есть конечно ребята умнее его, но это же всё из-за льготников, а им-то вообще всё равно куда идти, они на «минималку» сдают.

Какая эмоциональная тирада, сколько этих хороших мальчиков и девочек проносилось мимо каждый день, и у всех были мамы, папы, бабушки и дедушки. Алла Ивановна тяжело вздохнула.

— Я конечно может быть отчасти разделяю твоё негодование, но, к сожалению, не могу подвинуть ни льготников, ни тех, кто умнее.

— Я понимаю, но может ты можешь что-то сделать!? Ну я тебя прошу, вспомни, как сами-то мы поступали!

Алла Ивановна конечно не забыла как поступила! Как через его отца достали машину цемента за двойную цену, причем до сих пор осталось ощущение, что вторая цена пошла лично его отцу в карман, и привезли какому-то профессору на дачу.

— Я подумаю!

Разговор был окончен. На самом деле Алла Ивановна сразу решила, что эта история для неё закончилась. «Что ж ты Дима не насписывал ещё на четыре балла», — подумала она, допивая кофе.

Наливая вторую чашку, она думала уже совсем о другом. О том, что давно перестало быть частью её жизни, но как-то засело в голове и не хотело уходить, как не хотели уходить все эти мелочи, которые бесконечно подогревали воспоминания — эти подсолнухи на картине, которыми она любовалась, особенно зимой, ещё много лет назад; сервиз, который подарили варшавские родственники и который нельзя было брать в руки первые пятнадцать лет, а теперь сохранилось только две чашки; огонь этот в газовой горелке, он больше не заставлял пузатый чайник свистеть, а лишь интеллигентски варил кофе в турке, но всё же горел так же отчаянно!

Вот уже чётко вспомнилось, как в один из дней жара помогала старому холодильнику размораживаться и мешала «генералить». Обычно они с семьёй не считали свою «трёшку» уж слишком просторной для четверых, но в этот светлый день, домывая коридор, Алла немного удивлялась масштабам их жилища.

— Ал, тут Пашка пришел, с цветами! — донесся мамин голос в тот момент, когда Алла дополаскивала половую тряпку.

— Ну, пусть проходит в комнату, раз пришёл! — довольно ответила она и бегло посмотрела в зеркало, потом задержалась ещё на секунду и слегка откачнулась.

— Паш, чай будешь? — слышалось из коридора.

— Будет, будет! Обязательно будет он чай! — пока матушка поит его чаем, можно хоть как-то выбраться из кожуры золушки в самые её тяжелые дни.

Павел усиленно допивал второй стакан, обливаясь потом, пока прекрасная фея не пришла к нему на помощь; он был рад её видеть как никогда. Она была как светлый ангел, спасший его от огнедышащего дракона и как будто в два раза красивее, чем когда-либо!

— Может ты есть хочешь? Я суп разогрею.

— Нет! Пойдём, прогуляемся?

Уже третье лето они встречали и провожали вдвоем, «за ручку» прогуливаясь по знакомым местам. Скоро у сестры свадьба — старшая съедет, можно будет и самой собираться, но даже думать об этом Алла старалась очень тихо, таинственно отвернув взгляд на покачивающиеся березки.

Друзья позвали в следующую пятницу на дискотеку, а в субботу Сашку в армию будут провожать, хорошая намечалась неделя, если только родители снова не надумают окучивать картошку.

Вечером в пятницу Алла лихо отплясывала, стаптывая каблуки на последних туфлях, парни бегали курить, за раздевалкой разливали что-то среднее между «красным полусухим» и просто «беленькой». Алла сбегала по назначенному адресу уже три раза и как приличная девушка решила на этом остановиться. Слегка покачиваясь, она вышла с Пашкой на медленный танец и их фигуры потерялись в темноте, никто и не вспомнил про открытую сумку со всеми документами, оставленную где-то на стульях. Примерно так это мероприятие представляли себе родители Аллы. На самом же деле она уже около часа подпирала светленькую стеночку на пару с подружкой Викой, уныло оглядывая танцующих. Паша задерживался, и когда включили романтичную душещипательную музыку, Алла решила выйти подышать воздухом, а вот Вика предпочла остаться и попытать счастья.

На улице тоже была сплошная суета, кто-то приходил, кто-то уходил, радостно встречались парочки. Алла стояла и думала, когда же уже её «парочка» разгрузит весь щебень, ради которого его уговорил задержаться бригадир и даже пообещал премию, и о том, что когда Пашка освободится, он уже, наверное, не захочет танцевать. Из-за угла вывернула компания их ребят, весело подтрунивая над тем, что Алла стоит и ждёт своего «капитана» на крыльце как на пристани; они зашли в ДК, и только Сашка решил не торопиться.

Разговор складывался весело, Алла всё хотела сказать ему какие-то теплые слова, поддержать по поводу того, что его забирают в армию, но не могла найти момент, боялась, что он подумает, что она его жалеет или просто загрустит. Может он вовсе не стал бы грустить и даже рад, может он мечтает стать военным, не так уж близко они общались, и она понятия не имела, что у него в голове.

Они решили прогуляться вокруг ДК. Странно, что подружку Вику совершенно не заботило её длительное отсутствие в зале, видимо медленный танец удался!

Алла с Сашкой не спеша шли по тенистой тропиночке. Уже полностью затихли звуки музыки, доносившиеся из колонок в зале, и Саша решился на слова, для которых всё никак не мог найти подходящий момент и после которых, возможно, она совсем не захочет с ним говорить, ведь они не так уж близко общались, и он понятия не имел, что у неё в голове. Он неуверенно признался, что она ему нравится, очень давно и «очень-очень», и конечно не мог признаться раньше, потому что Пашка — его друг! Но теперь его забирают, и почему-то мысль об этом всё меняет местами. Раньше было очень страшно признаться или что-то сделать неправильно, а теперь страшно что-то не сделать, а самое страшное ещё два года думать — как бы всё могло быть, или в письмах поздравлять со свадьбой так и не попытавшись. Пашка, он же не идеальный, и за ним грехи водятся!

— Есть у нас на работе одна диспетчерша; как Пашкина смена, так «её мама с вечера гору пирожков напекла», а угощает она лично Пашу твоего. Он в глаза ей смотрит довольно и ест, не отказывается!

Алла молчала, отвернувшись к березкам. Хотелось конечно что-то сказать, закричать, устроить скандал, но не Сашке же! Обидно было за всё сразу — за то, что Пашкин друг за его спиной признается его девушке, и за то, что Саша, хоть и сам виноват, но страдает, и именно из-за неё, а ещё что Пашка ест чьи-то пироги, глядя кому-то в глаза…

— А можно я тебя поцелую? — по одному взгляду Аллы было понятно, что он сейчас получит не поцелуй, а душевную пощёчину, но Саша, опустив голову, прохрипел. — Меня ж забирают. В военкомате уже сказали — сейчас в учебку, а потом, скорее всего, Афган. Может и не увидимся больше никогда.

У неё жизнь перед глазами пронеслась — Сашкина жизнь. Они общались не очень близко, но знали друг друга давно, она помнила его и первоклассником и пионером, и уж очень не хотелось запомнить его навсегда простым солдатом с фотографии из первого письма, и что бы это письмо стало последним.

Поцелуя не получилось, но это были самые крепкие и тёплые объятия в их жизни. Сашка был доволен, он был очень счастлив, что не уедет из дома немым трусом, он вдруг подумал, что эти минуты лучше поцелуя.

И на этом история могла бы закончиться, если бы, как обычно в жизни бывает, не одно неприятное совпадение. Одна минута или даже секунда могли стереть этот рассказ с просторов бытия, и всё было бы иначе — Алла Ивановна не стала бы заведующей кафедрой, у Павла Михайловича не родился бы сын Димка, и возможно Сашка действительно бы погиб на войне. Но стрелки сошлись так, что Сашка в учебной части подвернул ногу, получил сильное смещение, и так и остался при штабе, но это немного позже, а пока Пашка усталый и измученный шёл на танцы, точнее, встречать свою девушку, чтобы проводить её до дома, именно по той самой тропинке, и увидел трогательную сцену объятий, которая совсем не тронула его сердце, а скорее плюсом к физическому изнеможению добила морально.

— Что у вас происходит?! — выкрикнул изумленный Павел, как только разглядел в сумерках силуэты своей девушки и друга и на секунду оцепенел, думая, что дальше делать — убивать бывшего друга или молча уйти.

Долго объясняли Алла и Саша, что они просто прощались, что это случайность, но получалось плохо может быть потому, что их разговор всё-таки не был просто прощанием, а врать не умели оба. Но к вечеру следующего дня компания отправилась на дачу, и под потоком бесконечных уговоров Аллы, и от сочувствующего Сашке настроения Павел как-то оттаял.

Ближе к ночи на дачу приехала новая компания ребят — друзья Сашки по работе, и с ними обладательница карих глаз младший диспетчер Марина. Алла её раньше не видела, но сразу поняла, что это именно она — по довольному выражению лица, с которым та здоровалась с Пашей.

Проводы получились весёлые! К середине ночи компания стала рассеиваться по участку, и Алла вдруг поняла, что осталась совершенно одна и все ребята, с которыми она разговаривала, куда-то испарились, включая её парня. Она тревожно оглянулась и увидела Марину, сидящую у костра, большая часть тревоги отступила, она присела рядом. Разговор между ними вряд ли мог получиться задушевным… Собственно, таким он и не получился.

— Вы с Пашей поссорились? — Марина начала прямо, слишком уж долго она ждала этой возможности поговорить. Она была готова к разговору на сто процентов, вооружена как рыцарь Тевтонского ордена.

— Нет, почему ты так решила? — парировала Алла металлическим голосом, напуганная уверенностью собеседницы.

— Он мне сказал — ты его обидела…

— Когда же вы успели поговорить об этом?

— Сегодня и, честно говоря, мы не только поговорить успели… — ей было не до приличий и театральных пауз, игра её не занимала, она хотела избавиться сразу ото всех козырей и выйти с абсолютной победой.

— А что же ещё?

— Ну, кое-что ещё, понимаешь?

— Что? — всё еще надеясь на ответ вроде «в волейбол вместе играли», допытывалась Алла.

— Ну, всё мы успели! Если ты и дальше будешь такая же непонятливая в этих вопросах, то тебя не только этот парень бросит.

— Меня никто не бросал!

— Напрямую нет, но ты и сама должна понимать…

Она ушла, а Алла осталась у костра с чередой беспорядочных мыслей. Когда Алла решилась тронуться с места и зайти в дом, она увидела как в углу на расстеленном одноместном матрасе кареглазый диспетчер обнимает её парня и мирно спит у него на плече. Она уехала утром первым автобусом, практически «по-английски», попрощавшись лишь с парой ребят, которым не хватило места для сна.

Днём пришёл Пашка, сначала звонил в дверь, потом стоял на лестничной клетке, в итоге переночевал на лавочке у подъезда. У Аллы было не железное сердце, она хотела выйти, но сестра почти приказным тоном сказала выжидать.

Ранним утром, пока её стражница спала, Алла вышла к подъезду с чашкой горячего чая. Павел начал правильно — с извинений. Он бесконечно жонглировал словами, ему было очень стыдно, но кажется не очень жаль.

— Паш, я всё поняла уже, и я на тебя не злюсь! Я пойду, и ты мне не звони, я парня из армии жду. Удачи!

Чашка так и осталась у Пашки в руках, у неё не было времени ждать его реакции или прощаться, она молниеносно развернулась и пошла в сторону подъезда. Он что-то говорил, но она уже не оборачивалась и молилась, чтобы он не пошел за ней. Она совершенно не понимала, что сказала и зачем, но ничего удачнее ей в голову не пришло.

Бывают такие девушки, которые, что бы ни произошло, знают, что жизнь продолжается, надо двигаться вперед, и на смену ушедшему придет что-то ещё лучше. Но Алла была не из таких девушек, она действительно страдала, и у неё очень плохо получалось скрывать это от окружающих. Даже когда её эмоциональная составляющая готова была выйти из депрессии, рациональная, но не очень умная, насильственно вгоняла себя обратно бесконечными раздумьями и мечтами о том, как всё хорошо могло бы быть. Она почти вылетела из университета, перестала общаться с друзьями. Ещё не один год она словно откусывала от себя по кусочку каждый день, в одно и то же время подходя к окну, мимо которого поженившееся Пашка и Марина ходили на работу.

Постепенно, год за годом, но как-то невероятно быстро прошло тридцать лет, а Алла Ивановна всё так же продолжала вгонять себя в воспоминания и раздумья о том, как могло бы быть. Она была уверена, что это не её вина, просто вчера показывали передачу про исполнителя её любимой тогда песни, потом случайно она обожгла руку, снова правую, как тем летом, а сегодня Пашка позвонил.

Многое стёрлось из воспоминаний тех дней, но обида осталась. Уже не за себя, а за ту девочку, которую ругали преподаватели за непосещаемость и двойки, а она молчала и плакала, потому что не могла объяснить причину своего отсутствия; за ту девочку, которая ушла с половины свадьбы сестры, потому что не могла больше заставлять себя улыбаться. Можно было бы наплевать на свои принципы и помочь этому горе-абитуриенту, но нельзя предавать её!

Алла Ивановна шла по коридору к своей кафедре и вспоминала перечень запланированных на сегодня дел; вдруг она обратила внимание на открытую дверь в аудитории, где была приёмная комиссия. Народ толпился, на лицах ребят-консультантов было написано «понедельник — день тяжёлый», Алла Ивановна снова задумалась на секундочку и вспомнила что-то ещё — что давно не вспоминала.

Снова перебирая список дел, в сумраке коридора она и не заметила, как рядом идёт мужчина с цветами и подарочным пакетом в руках. Они поравнялись, выйдя на свет лестничного пролёта.

— Извините, а вы не подскажете…

Интересно, кто кого узнал первым? Это было непросто, не то чтобы оба сильно постарели, но всё-таки стали совсем другими людьми.

— Зачем ты пришёл на работу? — вполголоса возмущалась Алла Ивановна в своем кабинете и оглядывалась на дверь.

— С днём рождения поздравить, у тебя же сегодня?

— Да, я просто сегодня не отмечаю! — Алла Ивановна выдохнула и проглотила возмущение. — Я же сказала, что подумаю, а ты на следующее же утро пришёл с дарами? А если кто-то заметит это… приёмная комиссия, в институте толпа народу, потом двадцать лет будут говорить какая я взяточница!

— Извини! Но это от чистого сердца, — к такой встрече Павел Михайлович был не готов. Про себя он сетовал на жену, которая его заставила. Думал, что уж лучше бы платил и за второго сына, чем такие ликбезы выслушивать, и что теперь понятно, почему она завкафедрой — так живо и ни за что людей отчитывать не каждому дано!

Алле Ивановне уже и самой было стыдно за этот приступ негодования, поэтому разошлись на том, что ни он, ни его жена, ни их сын до зачисления в университете не появляются, а она ещё подумает, что можно сделать.

К глубокому разочарованию всей семьи Самалиных, Алла Ивановна так и не нашла способа помочь. Но что предначертано судьбой, человеку не изменить, поэтому Коростылёв Сергей Геннадьевич однажды понял, что образование не его и решил пойти в армию осенним призывом, а Матвеев Алексей Викторович уже радостно паковал чемоданы для отъезда в Новосибирск, и утром в день зачисления Самалин Дмитрий Павлович оказался на четырнадцатом месте в списках. Алла Ивановна конечно пыталась изобразить равнодушие, в первую очередь перед самой собой, но любопытство сильнее женщины, поэтому, воспользовавшись служебным положением, она одна из первых посмотрела приказ о зачислении и даже тихо порадовалась.

С работы её встречал разрывающийся телефон, «мелодичные» звуки которого были слышны ещё в подъезде, и каждый звонок заставлял на порядок ускорять шаг.

— Алло! — победоносно выпалила Алла Ивановна, сжимая в руке упавший и автоматически схваченный на ходу зонтик.

— Аллочка, привет! Спасибо тебе, вот… вот от души просто… — восторгался Павел Михайлович, вероятно уже немного отметивший это событие.

Алле Ивановне потребовалось время, чтобы доказать ему, что она тут не при чём, что просто сын у него молодец, и она их поздравляет.

Когда она положила трубку, её маленькая радость была вытеснена подозрением о том, что следующие четыре года её ждет ещё не один подобный звонок по поводу пересдач, физкультуры и курсовых. «Хоть бы ты, Дима, хорошо учился», — подумала она, но даже не успела отойти от аппарата, как телефон вновь зазвонил.

— Что уже? — вырвалось спонтанно.

— Алло, мам, привет! Возьми мобильный или ты его на работе забыла?

Её голос и настроение мгновенно поменялись. Какое ей дело до проблем чужого сына, когда звонит свой?!