Литературное объединение «Новые писатели». Занятие шестое.

Игорь Косаркин

Простые сложные банальности

Здравствуйте, уважаемые авторы и читатели!

Тема шестого занятия — как не пороть в литературном произведении чушь. И вообще не писать полную ерунду.

Если серьёзно, то для начала мы попытаемся определить, что же является банальным или, если угодно, тривиальным сюжетом. И как с этим бороться.

Тривиальность сюжета в литературе сродни алкоголизму — трудно, но лечится. Путём набивания «шишек». Причём, как заведено в жизни, своих собственных. Тем более, большинство авторов — народ мнительный и гордый (ваш покорный слуга не исключение), поэтому предпочитают совершать собственные ошибки, не учась на ошибках других.

Одной из задач литобъединения как раз и является попытка научить авторов делать выводы из чужих ошибок, не совершая собственных. То есть, друзья мои, перед нами стоит сверхзадача, как построить небанальный сюжет, используя идеи, темы, которые ранее уже были кем-то когда-то придуманы (а новые находить становится всё сложнее, ввиду того, что пытливые умы талантливых литераторов ПОСТОЯННО генерируют оригинальные идеи, темы, все более сужая пространство для манёвра).

Прежде чем коснуться наиболее часто встречающихся в современной литературе тем и начнём маневрировать, давайте попытаемся всё-таки определиться, что же представляет из себя банальный сюжет.

Озадачившись сим вопросом, я ринулся искать литературоведческие термины и определения. Решил сначала уяснить «что есть сюжет в литературе» в официальном толковании. Итак, словарь Ожегова предложил мне смириться с понятием, что «сюжет в литературе — это порядок и связь событий». Безусловно, но как-то… не литературно. Тоскливо звучит. Словарь Ушакова дал термин «поширше»: «совокупность действий, последовательность и мотивировка развертывания происходящего в произведении». Тоже не поспоришь. Но опять же сухо, как в милицейском протоколе, коих, до «великой и ужасной» реформы МВД, мне пришлось написать немало. Осознав, что составители словарей (хоть и весьма уважаемые) помочь нам вряд ли смогут, я плюнул (разумеется не на словари и не в составителей) и решил плясать «от печки». То есть, как автор без академического литературного образования, «оснастил каравеллы» и поплыл «открывать Америку» на потеху профессиональным литературоведам.

Попутно я узнал, что в литературоведении существует наука «Теория современной литературы», которая насчитывает три вида или метода изучения литературы, как предмета литературоведческого препарирования: социалистический, формалистский и исторический. Расшифровывать их не буду. Ну их в баню! Оставим литературоведческий хлеб литературоведам. Я же предлагаю авторам проследовать на корабль и плыть вместе со мной. Открывать Америку. Но при открытии таки не заблуждаться, что это Индия.

В моём понимании литературный сюжет — это языковая конструкция, которая, находясь в прямой зависимости от степени изобретательности, может (или не может) формировать у читателя устойчивые мыслеобразы и способность их распознавания путём побуждения сознания к размышлениям, анализу и затрагивает духовную сферу, что, в конечном итоге, и представляет собой интерес к произведению. Чем выше степень внутреннего виденья читателя при прочтении произведения, побудительного мотива к процессу осмысления представленной языковой конструкции и движений эмоций, тем выше оценочный критерий сюжета. Снижение любого из названных показателей по воображаемой шкале указывает на недостатки произведения, слабости его сюжетной линии, либо заложенной в основу языковой конструкции авторской идеи.

Банальность сюжета — дефект выстроенной конструкции, допущенный конструктором (автором) на этапе проектирования (придумывания сюжета и его эпизодов, как неотъемлемых элементов литературного произведения).

С понятием «банальность» разобраться оказалось проще. Каждый скажет, что понимает, что такое банальность, тривиальность. Не спорю. Но давайте всё-таки нашу авторскую любительскую концепцию банальности построим в околонаучной среде.

«Современная энциклопедия» предлагает нам такое определение: «БАНАЛЬНОСТЬ (от французского banal — шаблонный), заурядность, пошлость; давно известное, избитое выражение».

Зря я поторопился «плюнуть» на словари. Кое-что они нам всё же дают.

«БАНАЛЬНОСТЬ — БАНАЛЬНОСТЬ, банальности, жен. 1. только ед. отвлеч. сущ. к банальный. Банальность мысли. 2. Банальная, пошлая мысль, избитое выражение. В его речи не было ничего умного, оригинального, одни банальности».

Толковый словарь Ушакова. Д.Н.

Интересную историческую трактовку нам даёт словарь Брокгауза и Ефрона: «Банальность (от франц. banal) — так называли на средневековом феодальном языке всё, что отдавалось сюзереном вассалу в пользование за известные повинности; отсюда БАНАЛЬНОСТЬЮ стали называть всякую вещь, находящуюся в общем употреблении; в переносном смысле слово БАНАЛЬНОСТЬ стало означать все обыденное, тривиальное, пошлое».

«Банальность — уставшая истина». Есть и такое.

Синонимы БАНАЛЬНОСТИ — заношенность, затасканность, заурядность, избитость, истасканность, неоригинальность, обыденность, платитюд, плоскость, пошлость, стандартность, стереотипность, стертость, трафаретность, тривиальность, труизм, трюизм, шаблонность… И так можно продолжать довольно долго.

Таким образом, скрестив ужа с ежом (понятие литературного сюжета с трактовкой банальности), на выходе мы получили «колючую проволоку», малоприятное явление, в котором запутываются многие авторы — банальный литературный сюжет, т.е. сюжет литературного произведения, который не содержит в себе оригинальных авторских находок, с плоской до пошлости идеей, не несущей никакого хотя бы рационального зерна в виде познавательности. Своей заурядностью гасящий интерес читателя, как церковный служка гасит по окончании службы недогоревшие свечи на подсвечниках, уже на начальном этапе прочтения. В крайнем случае, на середине текста.

Итак, надеюсь, с моей любительской трактовкой сюжета и понятием его банальности мы разобрались, нужные мыслеобразы сформировались. Можно переходить непосредственно к примерам сюжетной банальности.

Сразу сделаю оговорку. Использование литературных тем, идей, уже ранее кем-то придуманных, ещё не означает сюжетную банальность или плагиат. Есть вечные темы, например веры, любви, поиска смысла человеческого бытия, которые всегда поднимаются на всеобщее обозрение в литературе. И их затрагивание в новом собственном произведении не табуировано никакими концепциями или традициями литературы. Сюжетная банальность — это когда автор не смог выйти за рамки уже существующих идей. Не предложил читателю их свежей и неординарной трактовки, не смог сформировать оригинальные и неожиданные повороты сюжетной линии в эпизодах произведения, которые стали бы увлекательны, будоражили эмоции и вели бы, вольно или невольно, к определённым размышлениям. Ни начало, ни кульминационные моменты текста произведения не вызвали ничего, кроме разочарования и чувства впустую потраченного времени.

Выберем самые распространённые литературные темы, которые упорно предлагаются нам различными издательствами ввиду их бульварной потребительской устойчивости.

Тема богатства, высокого материального благосостояния. Взаимоотношения между богатыми и бедными. В любые времена, будь то Ханаан, Древняя Греция, Средневековая или современная Европа, Российская Империя, СССР или Российская Федерация, общество всегда делилось на страты — классовые слои, разделённые между собой зримыми и незримыми гранями, будь то шик и блеск дорогих автомобилей и яхт, состояние банковского счёта или уровень власти, степень подчинённости. В нашей недокапиталистической действительности появился и расплодился целый жанр, где во всех красках пытаются живописать жизнь богатых и сверхбогатых людей, будь то крупные бизнесмены, высокопоставленные чиновники или крупные воровские авторитеты. Оно и понятно. В новых условиях зародился новый класс. И им стало тесно быть в среде просто сверхбогатых. Захотелось «заслуг перед Отечеством». Кто-то ринулся скупать звания докторов наук, академиков, а кто-то решил «стать популярным писателем». Или удовлетворить потребность мающейся от безделья жены или любовницы стать знаменитой. Не на эстраде, так в литературе. Благо от них сейчас почти любое издательство примет заказ (выживать как-то надо), найдёт «литературного негра» и выпустит «штамповку» с заменой места действия, имён персонажей и моделей и марок автомобилей, метража площади особняков и их интерьеров. А то и просто (если тщеславие требует увидеть свой «труд»), берёт тексты заказчиков, полностью осуществляет весь литературный производственный цикл: вычитку, редактуру, корректуру… В итоге работы профессионалов текст получается стройным, логически выверенным, но пустым, бессодержательным и бессмысленным.

Оно бы ничего, пусть тешатся, но подобной макулатурой сейчас завалены книжные прилавки. Апофеозом этой бредятины стала сначала книга, а затем фильм, долго и упорно рекламируемый, но ни хрена не получивший популярности (может ввиду того, что остальным 99 % населения России непонятен смысл — зачем сначала писать, а затем снимать фильм о недоноске, прожигающем жизнь в клубах, борделях, в наркотическом угаре, а затем зачем-то лезущим на баррикады, крушащим витрины и дерущимся с ОМОНом, при этом громогласно вещая о несправедливости общества). Кто читал книгу и смотрел фильм, думаю, меня понял. Конечно, можно было написать книгу иначе, и она получилась бы вполне достойной, если бы в неё вложили сильную идею, наполнили смыслом, создали реалистичный сюжетный конфликт, привнесли бы хоть толику духовных движений главного героя... Но, получилось то, что получилось.

На самом деле, законы жанра не новы, и появились давно. И даже отвратительный персонаж можно сделать настолько отвратительным, что он становится симпатичен. Наполнить сюжет красками, оригинальными ходами, профессиональными подробностями, которые хоть как-то бы охарактеризовали главного героя как личность. Я предполагаю, что сей опус не более, чем жалкая попытка скопировать «99 франков» Фредерика Бегбедера. Но даже калька не удалась.

Я вспомнил романы «В лесах» и «На горах» П.И. Мельникова о старообрядческом купечестве. Вот где кипение страстей, смятение душ, тщеславие, грехи и пороки, подлость и предательство, любовь и ненависть, горе и радости. И мастерство. Высокое художественное мастерство автора.

Роман Ф.М. Достоевского «Идиот». Чем не показательный образец для современных авторов?

«Богач, бедняк» Ирвина Шоу?

Да тот же Бегбедер.

Так что каков духовный мир автора, таково и «произведение». В доказательство приведу ещё один пример. Книга «Стихотворения» некой гражданки В., помещённой под домашний арест, а затем получившей незаслуженно малый срок за многомиллиардные хищения. Кто не читал, почитайте. Просто чтобы понять психологию и духовный мир (вернее, его отсутствие) людей, идущих к богатству преступным путём. И согласившись тогда со словами Никиты Михалкова, осознаете, почему в России «…богатые не могут нажраться». Повторюсь — прочтите. И не пишите ТАК никогда!

Детективы, триллеры, фантастику объединю в одну когорту. Знаете почему? Потому что среди современных произведений этих жанров почти нет литературных жемчужин. Сплошная пародия а-ля «мисс Марпл», «комиссар Мегрэ». И ветерок девяностых — «бандюки и «мусора» с одним несменяющимся сюжетом. Бесконечный постапокалипсис. Причём, складывается впечатление, что авторы просто по электронной почте перекидывают друг другу файлы, чтобы поменять название книги и пустить в печать.

Ладно, хорошо. Кто сказал, что нельзя писать про апокалипсис? Никто. Но уходите от шаблонов, шевелите мозгами, чтобы создать интригу, продемонстрируйте свои находки. Как, например, у Кормака Маккарти в романе «Дорога».

То же могу сказать о фантастике и триллерах. Ищите, друзья-писатели, и обрящете. Не стоит застаиваться в кольце одних и тех же движений героев произведений, рисовать одинаковые сюжетные линии, похожие до боли друг на друга. Прочтите ныне покойного Роберто Боланьо — роман «2666». Неординарно, умно, увлекательно. И с уважением к читателю.

Выше я писал, что книжные полки завалены книгами, наполненными темами с бульварной потребительской устойчивостью. Скажете: «Потребительская устойчивость? Это же хорошо! Книги этих авторов популярны. Значит, написаны хорошо». Я противоречу самому себе? Отнюдь. Потребительская устойчивость — результат агрессивной рекламы производителей, продуманный маркетинг. Опасность такой литературы в том, что читатель в итоге перестаёт думать, проглатывая зачастую нелепый сюжет. Это неуважение к читателям как к личностям. Стремление снизить их культурный уровень и заставить не читать, а «потреблять» книгу как продукт.

На этом фоне весьма показательна статья «Книжный фастфуд», опубликованная в «Литературной газете», № 31 (6519) от 29.07.2015 года. Настоящая русская литература должна одухотворять, делать читателей умнее, культурнее. Развивать их способности к размышлениям, самоанализу, а не одебиливать и превращать в потребительское стадо. Не «воспитывать грамотных потребителей», как выразился бывший министр Фурсенко об основной задаче среднего образования. Литература должна воспитывать из малыша-несмышлёныша, милого маленького человечка, взрослого, духовно зрелого человека с твёрдой жизненной позицией.

Любовные произведения. Согласитесь, о тривиальности всех этих бесчисленных книг много писать не надо. Сюжеты одинаковы, будь то счастливая любовь или несчастная. Механизм развития сюжета примерно одинаков. В оконцовке будет принц на белом коне. Нищего мужа заменит богатый. Дурнушка из гадкого лебедя превратится в жар-птицу. Что это как не «книжный фастфуд»? С банальным, порой бессистемным и бессмысленным сюжетом. Продукт с потребительской устойчивостью.

Но разве можно не писать о любви? Невозможно. Так делайте это своим собственным языком: страстно, чтобы эмоции хлестали через край. Ведь это — любовь!

Роман «Страдания юного Вертера» Иоганна Гёте оказался столь силён по своему психологическому воздействию, что спровоцировал в Западной Европе целую волну подражательных самоубийств. Не думаю, что Гёте предполагал, что сюжет романа вызовет такую бурную (и буйную) реакцию. Но речь не о самоубийствах. Речь о сокрушительной духовной силе, оригинальности, высоком художественном уровне произведения.

Не буду приводить другие примеры, каждый может это сделать для себя сам. Кто-то выстроит свою «линейку» из Шекспира, Пушкина, Достоевского, Бунина. А кто-то из Бегбедера, Мердок, Мураками. Тема-то — вечная. Тема — да. А сюжеты… Каждый полностью самостоятелен, не похож на сюжет другого автора. Без шаблонов, без бессмыслицы, без банальностей. Живые, дышащие чувствами произведения, не способные оставить думающего читателя равнодушным. Книги этих авторов никогда не станут «книжным фастфудом». Они — для людей, а не для «грамотных потребителей».

Итак, подведу небольшой итог. К алгоритму написания произведения, выведенного на прошлом занятии, мне кажется не лишним добавить ещё один элемент. Проверку на вшивость. Простите, банальность. Даже при безупречности всех критериев банальный сюжет литературного произведения если не отправляет его сразу в утиль, по меньшей мере делает его непривлекательным для читателей мыслящих, понимающих, что такое настоящая высокохудожественная литература.

___________

Александр Симатов

Как НЕ надо писать

Здравствуйте!

В самом начале своей вводной статьи к пятому занятию Леонид Кузнецов задался двумя фундаментальными вопросами: о чём писать начинающим авторам и как писать. От ответа на первый он уклонился, воспользовавшись мнением выпускника Литинститута Валерия Былинского. Мне кажется, что это безобидная уловка, поскольку господин Кузнецов безо всяких «выпускников» прекрасно знает, что писать можно о чём угодно (ну, или почти о чём угодно) и касается это всех писателей, а не только начинающих. Но вот ведь что интересно: Леонид Кузнецов ушёл от ответа и на второй вопрос, ограничившись сентенцией, что надо писать, «придерживаясь минимального набора правил». И даже признался, что «если честно, я их тоже не особо знаю». Если кто-то почувствовал в этой фразе оттенок кокетства, то напрасно. Могу со своей стороны поддержать нашего главного арбитра, потому что считаю, что ответ на вопрос «Как писать?» не знает никто. При этом все знают, что надо писать хорошо.

Вы мне возразите, сославшись на рассуждения Леонида Кузнецова о портящих текст банальностях. «Разве это не начало разговора о том, как надо писать!» — воскликните вы. Нет, господа, это начало разговора о том, как НЕ надо писать. Начинающего автора — в связи с этим замечанием — может осенить поспешная окрыляющая мысль, что если НЕ писать «как НЕ надо», то получится «как надо». (Это как в формальной логике: «нет» на «нет» даёт «да»). Увы, господа! Роденовская красивая фраза о создании совершенных скульптур отсечением от камня всего лишнего — всего лишь красивая фраза, и применение её на практике не гарантирует качественного результата ни в скульптуре, ни в литературе. Безусловно, лишнее (банальное, вычурное, бессмысленное, скабрезное, нарочито грубое, неграмотное и т.д.) нельзя в текстах оставлять (надо «отбивать от камня»), но это только начало пути к совершенству. И вот тут мы с вами подходим к весьма огорчительному заключению: следование общим «правилам» «как НЕ надо писать» является необходимым, но совершенно недостаточным условием для того, чтобы из-под вашего пера вышел талантливый текст. Что же требуется ещё? Ещё требуется талант. А что такое талант? Нет ответа... Хорошие музыканты (речь не об импровизации) прекрасно знают, что нельзя отступать от того, что им предписывают гениальные «закорючки» на нотном стане — и одинаково не отступают! — строго придерживаются «правил». Но лишь немногие из них становятся выдающимися исполнителями, на чьи концерты не достать билета.

Леонид Кузнецов пишет, что желательно выбирать тему, в которой писатель разбирается: это позволит раскрыть её «от» и «до». Не готов с этим согласиться, художественный текст — это не диссертация. Как можно тему любви или предательства раскрыть «от» и «до»? А что же тогда авторы будут делать с «любовью», если тема любви кем-то уже полностью раскрыта? Мне кажется, что господин Кузнецов имел в виду всё-таки «техническую сторону дела», то есть, подразумевая, что автор должен знать предмет и быть точным при его описании. С этим невозможно спорить. Если вы собираетесь писать о житье-бытье «на зоне», то уж будьте любезны, поинтересуйтесь заранее порядками, бытом, сленгом и прочим этого специфического места «обитания» людей. А если ваши герои всё своё время проводят в море на корабле, то не перепутайте, пожалуйста, шпангоуты с кингстонами, когда будете рассказывать о месте, в котором была обнаружена течь. Я, конечно же, утрирую и лишь с одной целью: заострить ваше внимание на важности точного описания. Можно, разумеется, писать о самураях, ничего не зная о Японии, но когда-нибудь вас точно поднимут на смех. И ещё: если ваш герой откроет (не дай бог!) кингстон, чтобы подышать свежим морским воздухом, или в августе нарвёт в саду пионов для возлюбленной, некоторая часть читателей перестанет вас читать, как бы хороши ни были ваши опусы в остальном отношении…

В продолжение разговора «о знании предмета» ещё одно замечание. Вы, разумеется, можете посадить ваших героев на парусник, но за всё время плавания ни словом не обмолвиться о палубах, рынде, шторме, чайках и бизань-мачте, отдавая себе отчёт (и это уже хорошо!) в том, что ни черта не смыслите в «морском деле». Но тогда неминуемо возникнет вопрос: а на фига, извините, вы затащили своих героев на парусник? «Мне нужно, чтобы один из них совершил убийство, и чтобы было замкнутое пространство», — ответите вы. «А зачем вам понадобился парусник, а не современное судно?» — «Чтобы было красиво!» — «А вы не пробовали подыскать замкнутое красивое пространство на берегу?» — резонно спросят вас. Если же среди хитросплетений задуманного вами преступления промелькнут талантливо написанные картины шторма и живописных берегов, и ваши герои будут целоваться у бортика на корме или у грот-мачты под плеск волны, хлопки трепещущих на ветру парусов или звон рынды, а не просто так (это до убийства), читатель — уверяю вас — проникнется куда большей симпатией к вашему детективу, потому что будет не только гадать, кто убил, но и в своём воображении плыть вместе с героями по морю, а это, согласитесь, всегда приятно…

Немного об оценке текста читателем. Очень важная тема. Зададимся непраздным вопросом: «А судьи кто?» Эти судьи «голосуют рублём», мы это с вами прекрасно знаем. Отсюда напрашивается очевидный на первый взгляд вывод: пиши так, чтобы «голосующих» было как можно больше. А из этого следует ещё один: «Пиши так и о том, о чём и как хочет массовый читатель». Что же у нас с массовым читателем?

По статистике 35% не читают во­обще ничего, а подавляющее большинство из оставшейся части населения для выражения своего отношения к предметам и явлениям довольствуется определениями «пипец» и «прикольно». Добавьте сюда несколько вариаций на тему мужских и женских гениталий и их взаимодействия — и вот вам словарный запас нашего среднестатистического читателя, забредшего в книжный магазин. Я снова утрирую, чтобы вы почувствовали глубину проблемы. Есть ли у нас образо­ванная читающая публика? Конечно, есть! Но она не в состоянии раскупить многотысячный тираж вашей высокохудожественной прозы. Вы же со своим текстом хотите прогре­меть на всю страну и как можно быстрее. Что делать?

Мы имеем замкнутый порочный круг: массовый читатель (покупатель) своим безвкусием незримо «давит» на книжную сеть, а та в свою очередь — на издательства. Издательства зримо «давят» на авторов, и авторы сдаются: у них семьи и непреодолимое тщеславие. В итоге автор пишет нечто, а покупатель читает это нечто, его «литературный вкус» формируется (окончательно портится) этим нечто, и его требования к печатному слову становятся ещё более примитивным. И так далее, и так далее. Тексты новых авторов наполняются новой пошлостью, новой безвкусицей и новой бессмыслицей. Господа Пипец и Прикольно торжествуют.

Так что же делать? Оставаться самим собой, если можете. Писать о том, о чём хочется, не потакать толпе и скорее становиться маститыми. После этого у вас появится возможность навязать редакциям и издательствам свою волю…

После общих рассуждений о том «как НЕ надо писать» попробуем «подобраться» к банальности, о которой просил нас поговорить Леонид Кузнецов. Я с вашего позволения немного расширю тему, заменив банальность пошлостью, поскольку банальность — одна из множества её граней.

Вообще считается, что пошлость — самое непереводимое русское слово. Попытки выяснить, что же такое пошлость, не приведут вас к общепринятому определению — его просто не существует. Высказываниям одних только выдающихся писателей на счёт этой неприглядной тётеньки несть числа.

По В.И.Далю пошлый — значит: избитый, общеизвестный; неприличный, почитаемый грубым, простым, низким, площадным; вульгарный, тривиальный.

Теперь обратимся к В. В. Набокову, которого негласно называют главным борцом с пошлостью в истории мировой культуры. Вот его слова: «Пошлость — это не только явная неприкрытая бездарность, но главным образом ложная поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность». То есть пошлость — это фальшивка, подделка, бездарность, рядящиеся в тогу значительности, красоты... Запомним это.

Я согласен с высказыванием актрисы Юлии Рутберг: «Пошлость — это всегда перебор, всегда слишком: слишком ярко, слишком нарядно, слишком громко...»; кажется, она затронула один из самых наглядных и потому легко распознаваемых «пороков» этого непростого понятия. Слова Рутберг «перебор» и «слишком» напомнили мне попытку Сергея Юрского дать определение интеллигентности: дело было на его творческом вечере. (Кстати, ещё одно непереводимое русское слово). Определение интеллигентности актёр затруднился дать (только самонадеянные граждане решаются на это), но зато высказал (экспромтом!) гениальную по своей точности (на мой взгляд) мысль о том, что в основе интеллигентности лежит чувство меры. Обратите внимание на эти антиподы: «перебор» и «слишком» с одной стороны — и чувство меры с другой. В связи с этим не будет лишним заметить, что природа интеллигентности такова, что органически не приемлет пошлости в любых её проявлениях.

Применительно к литературе пошлостью можно назвать текстовую подделку (или поделку, если угодно), которой автор приписывает кажущуюся ему эстетическую ценность, каковой она, очевидно, не обладает (почти по Набокову). Отличительным наглядным признаком пошлости часто бывает «перебор» в подобранных автором определениях, сравнениях, образах, метафорах (почти по Рутберг). Это происходит, когда автора подводит чувство меры.

Из своего личного опыта читателя добавлю, что в текстах авторов пошлость очень часто сопровождает бессмыслица (нелепость). Интересный, кстати, феномен. Видимо в погоне за «значительностью», «красотой» и «привлекательностью» (признаки эстетической ценности?) авторы упускают из вида, что любой текст должен обладать смыслом.

Можно было бы начать разговор о пошлости, выдумывая примеры и разбирая их, но зачем, если есть «живые» тексты. На первом занятии господином Кузнецовым была представлена моя статья «По верхней Масловке без спешки». Возьмём из этой статьи два примера. Заранее прошу прощения у тех, кто её уже читал.

Вот первый текст и сокращённый комментарий к нему.

«…прекрасная диссертация и — прекрасная и пресная, как хлорированная вода, супруга (рыба камбала) из известной семьи».

«… пресная, как хлорированная вода …» Начнём с дефиниции понятий: хлорированной водой называется любая вода, обработанная хлором. Поэтому утверждение, что хлорированная вода, кроме всего прочего, обязательно является пресной, не соответствует действительности, то есть ложно.

Что же далее? А далее вот что: так как определение «пресная, как хлорированная вода» ложно, нам не дано понять, что собой представляет упомянутая в предложении «супруга». Помочь может разве что пояснение в скобках. Подсказка есть — «(рыба камбала)», а толку чуть. По умолчанию нам предлагают на выбор три варианта: то ли «супруга» внешне похожа на рыбу камбалу, то ли «супруга» ведёт себя как рыба камбала, то ли и то и другое одновременно. О четвёртом варианте, что «рыба камбала» и есть «супруга», не хочется даже и думать. В конце концов, читатель сам выберет понравившийся ему вариант. Но вот незадача: если «супруга» — «пресная», то какое отношение к ней может иметь «рыба камбала», водящаяся исключительно в солёной морской воде?

Понятно, что представленный комментарий трудно назвать анализом текста — это откровенный сарказм. А что здесь анализировать? Мы с вами познакомились с сортом пошлости (в сопровождении нелепости), для определения которого подходит набоковская «поддельная привлекательность», — написано ведь действительно броско… и рыба невольно притягивает внимание…

Вот второй текст и сокращённый комментарий к нему.

«Весь этот загадочный обмен представлялся Нине туром старинного менуэта: роскошный трёхкомнатный кооператив уплыл в туманное отдаление, там распался на две и одну, обернулся тремя коммуналками… и в конце концов из… хитросплетения обменов выплыл к Нине этот обломок, за который она и уцепилась помертвевшими руками…»

Заметим, что Нина — женщина из простой семьи и менуэтами никогда не увлекалась. Автор наделил её невероятной образностью мышления. Судите сами: чтобы усмотреть в обмене кооперативов, коммуналок и прочих квартир разного достоинства что-либо, напоминающее «старинный менуэт», в котором пары — всего лишь! — иногда менялись партнёрами, надо действительно иметь если не болезненное, то, по крайней мере, воспалённое воображение.

Посмотрите, что у нас с вами выделывает «трёхкомнатный кооператив», главный герой, так сказать, менуэта. Уплыл чёрте куда, затем распался, после обернулся (оборотень, не иначе!), и в итоге откуда-то выплыл. Чудеса, да и только.

«… из … хитросплетений обменов выплыл к Нине… обломок…» Кажется, в воображении своём автор не отстаёт от героини. «Хитросплетение обменов» у него — прямо пучина морская (посередине менуэта), из которой «выплывает… обломок», за который Нина «уцепилась помертвевшими руками». Почему «помертвевшими»? До настоящего момента автор ни разу не обмолвился о том, что у Нины серьёзно нарушено кровоснабжение верхних конечностей.

В комментарии вновь сарказм, ничего кроме сарказма. Почему нет анализа? Потому что очевидность очень трудно и скучно анализировать и объяснять. Гораздо проще в ироничной форме донести до читателя, что в приведённом тексте пошлость на пошлости сидит и пошлостью погоняет. Перед нами образец «неприкрытой бездарности» при отягчающем обстоятельстве: отсутствии «чувства меры».

 «Ваш анализ и объяснения автор бы понял и возможно даже согласился бы с вами. Насмешки же ваши ничего не дают», — скажете вы. Это существенное замечание и о нём стоит поговорить.

Прежде напомню, что объяснять, что было смешного в рассказанном анекдоте — самое последнее дело: если человек не понимает анекдотов — это навсегда. Что по вашему следовало сообщить читателю? Что представление обмена жилплощадей в виде менуэта — это никуда не годная метафора? Что выплывание (во время менуэта) из хитросплетений обменов квартирных обломков и хватание их помертвевшими руками — это бессмыслица? Если это надо объяснять — то уже не надо ничего объяснять. Насмешка может помочь автору самостоятельно понять (скорее даже почувствовать), что выбранный для критики объект достоин сарказма. Если автор почувствует обоснованность насмешки, он разумеется разозлится, но эта крохотная прививка от безвкусия запомнится ему.

Пошлость — неуловимое, ускользающее понятие. Её можно почувствовать, но порой сложно объяснить, почему ЭТО — пошлость. Вот ведь не было же её только что! Сунул в текст метафору, или добавил красивый образ, или из определений выбрал самое броское, или героя наделил чувством запредельным, или природу разукрасил яркими красками — возрадовался, сходил в кухню, вернулся с чаем, прочитал текст ещё раз и обомлел: ну откуда она снова взялась?! Выпроводил её в дверь — она вернулась в окно.

Вы можете начитаться определений пошлости, выучить их наизусть и… продолжать писать пошлые тексты. Осмелюсь предложить простое правило (оно подкреплено соображениями интуитивного характера, не более того), следование которому может понизить вероятность появления в ваших текстах пошлости. Попробуйте писать спокойно, без надрыва и экспрессий, не стремясь к особенной выразительности текста (в любом отношении), не злоупотребляя образностью и метафоричностью, избегая частых сравнений и превосходных степеней. Это правило — не догма, его можно и нужно (!) нарушать. Только надо иметь в виду, что как только вы выходите за рамки, вероятность вляпаться в пошлость многократно возрастает. Недаром мы цитировали Рутберг: «Пошлость — это всегда перебор…» От вас требуется всего лишь! понять (это и есть талант): «Это перебор или ещё нет?» — и вовремя остановиться.

Взгляните, пожалуйста, на это предложение из той же статьи, из которой мы брали предыдущие примеры.

«…Из окна было видно, как на остановке полная свежей утренней ярости толпа набросилась на подъехавший автобус».

Давайте его перепишем, не выходя за рамки:

«…Из окна было видно, как на остановке толпа набросилась на подъехавший автобус».

Как вам новый вариант? Не нравится? Напрасно. Нормальное предложение, никаких претензий, девяносто процентов текста литературных шедевров написано такими простыми (?) предложениями. Но автор не удовлетворился этим и добавил, что толпа была полна свежей утренней ярости, и при этом не оставил пошлости никаких шансов. В результате получился маленький шедевр с удивительно точным образом «набросившейся толпы».

В заключение рассмотрим один абзац рассказа нашего с вами коллеги по перу, попавшего в шорт-лист конкурса. Осмеливаюсь это сделать на том простом основании, что текст, выложенный в интернет, доступен всем для прочтения и обсуждения, и автор должен отдавать себе в этом отчёт.

На сей раз не позволю себе не токмо сарказма, но даже слабой улыбки. Всё будет сухо и академично.

С предлагаемого вашему вниманию абзаца рассказ начинается. В данном случае это существенное замечание. Автор рисует нам почти апокалиптическую картину природы, его смелостью можно только восхититься. Дело в том, что когда вы начинаете произведение большим абзацем, посвящённым описанию явления природы, он должен обязательно у вас получиться, иначе не стоит и пробовать. На такой риск идут, как правило, только опытные, уверенные в себе авторы.

Первый абзац:

«Аспидно-чёрная туча неимоверно быстро разрасталась, распластав свои жирные щупальца подобно гигантскому кальмару, и уже вскоре заволокла собою небо. Стало темно, будто сгустились вечерние сумерки. Внезапно огненным росчерком сверкнула молния. Раз, другой, третий. И... небо раскололось на множество мелких осколков. Но прежде оно на мгновение покрылось паутиной серебристых изломов, словно треснувшая от времени чёрная матовая поверхность старинной китайской фарфоровой вазы. Следом ахнул гром. Его раскаты один за другим сотрясли всю вертикаль стратосферы до основания и отголосками прошлись по поверхности земли, и мнилось, будто по серым пыльным высоткам изнывающего от жары города пошла зыбкая рябь».

Чтобы читатель с первых строк окунулся в тревожную атмосферу происходящего (стремление к этому автора уместно и в этом его можно только поддержать; между прочим: «окунулся в тревожную атмосферу» — это штамп, а значит пошлость), автор сразу же начинает нагнетать страсти, заставляя тучу разрастаться не просто быстро, а неимоверно быстро. Мне кажется, что это перебор. (Помните, мы говорили с вами о переборе в определениях?) Взволновать таким образом читателя вы не сможете, он скорее почувствует нарочитость вашей задумки. Лучше было бы это наречие опустить. Во всяком случае, наречие невероятно (в данном контексте) на мой вкус более уместно.

(На досуге посмотрите эти два наречия, попробуйте уловить разницу. Моё мнение: «невероятно» лучше использовать, если вы определяете какое-либо действие. Невероятно медленно полз, невероятно ловко управлялся с лошадьми. Наречие «неимоверно» больше подойдёт для определения статичных предметов: неимоверно медленный, неимоверно ловкий.)

Ещё одно соображение. Часто так бывает, что в большом абзаце, целиком посвящённом описанию одного предмета или явления (в нашем случае это надвигающаяся гроза), первое встретившееся определение задаёт тон всему тексту. В данном случае определения «аспидно-чёрная» и «неимоверно быстро» знаменуют собой начало перебора, после чего автор уже не может опуститься ниже заданной планки экспрессии и восторженной выразительности и чувство меры перестаёт играть роль оберега от пошлости.

«… туча, … распластав свои жирные щупальца подобно гигантскому кальмару…» На мой взгляд, это плохая метафора. Вы когда-нибудь видели тучу с отростками, напоминающими щупальцы? Понятно, что автор стремится нагнать на нас страху, делая из тучи отвратительного спрута, но все тучи на свете имеют рваные или округлые края, могут быть бесформенными, но они не тянут в стороны множество уменьшающихся в толщине щупальцев, не наделила их природа такими способностями. Если бы это было так, то никакая туча не смогла бы закрыть небо (у автора — «заволокла небо»), поскольку между щупальцами, как вы понимаете, остаются большие просветы.

О жирности щупалец. Почему они жирные?.. Вслушайтесь во фразу: «Слон размахивал жирным хоботом». Так может сказать только маленький ребёнок. Может быть, автор хотел обратить наше внимание на большой размер щупалец? Но для этого есть более подходящие определения. Имея в виду, что картина должна получиться страшная, можно предложить определение «хищные щупальца».

Теперь о словесном мусоре.

«… и уже вскоре заволокла собою небо…» «Уже» — это мусор, от него надо избавляться. «Собою» — тоже мусор. Понятно, что туча заволокла небо собою, чем же ещё…

Далее.

«И... небо раскололось на множество мелких осколков. Но прежде оно на мгновение покрылось паутиной…»

Зачем же использовать неверную последовательность событий? Соблюди автор череду событий, получилось бы намного симпатичней: «Небо на мгновение покрылось паутиной серебристых изломов, словно треснувшая от времени ваза, и (затем!) раскололось на множество мелких осколков». Замечательно! Только вот простой вазы автору оказалось недостаточно, он сделал её китайской и чёрной. Вслушайтесь в этот поток определений: «словно… чёрная матовая поверхность старинной китайской фарфоровой вазы». Словно — ключевое слово. Из него следует, что «чёрная матовая поверхность» сплошь и рядом встречается у «старинных китайских фарфоровых ваз», что, разумеется, не соответствует действительности. Но самое главное: а зачем понадобилась китайская ваза с множеством уточнений на её счёт, которые лишь размывают ненужными подробностями картину творящегося на небе действа? Не сомневаюсь, что «паутина серебристых изломов» (поэзия, превосходно! если, конечно, автор где-то не подглядел эту метафору) может от старости появиться на самых разных вазах…

Вот ещё:

«Его раскаты один за другим сотрясли всю вертикаль стратосферы до основания и отголосками прошлись по поверхности земли, и мнилось, будто…»

Здесь я вынужден обратиться к точным знаниям. Стратосфера — слой атмосферы, расположенный на высоте от 11 до 50 километров. Молния возникает (зарождается) в облаках, которые размещены существенно ниже стратосферы, в стратосфере облаков не бывает. Гром — звуковое явление в атмосфере, сопровождающее разряд молнии и возникающее на пути молнии.

В связи с приведёнными определениями ряд вопросов.

Что такое вертикаль стратосферы? Разве у слоя атмосферы есть вертикаль? И как можно сотрясти «вертикаль стратосферы»? Я так и вижу, как мучается вдумчивый читатель, пытаясь представить себе, как сотрясается вертикаль стратосферы. Но даже если допустить реальность этой бессмыслицы, даже тогда: каким образом гром, который зарождается на пути молнии, которая начинается от туч, расположенных ниже стратосферы, может сотрясти вертикаль этой самой стратосферы?

И что такое основание вертикали стратосферы? Автор сам понимает, что он пишет? Или это набор обрывочных школьных знаний об атмосферных явлениях, собранный в красивую и бессмысленную кучку, сдобренную богатым воображением?

И что значит «отголоски прошлись»? То есть гром покуролесил там наверху с вертикалью стратосферы, выбился из сил и после этого только лишь отголосками прошёлся по земле. Так, что ли? Хотя в действительности, сопровождая молнию, он зародился под тучей, под которой, надо полагать, находилась и героиня рассказа. И никакие отголоски она слышать не могла, она слышала гром, который ахнул у неё над головой. А вот отголоски грома могли слышать люди, находящиеся за километры от нашей героини. Вот только они и могли слышать отголоски…

Окончание абзаца: «…мнилось, будто по серым пыльным высоткам изнывающего от жары города пошла зыбкая рябь».

Давайте попробуем осмыслить то, что померещилось героине (или автору). Начнём с самого конца — с зыбкой ряби. Рябь — это мелкое волнение на поверхности воды. Интересно, а что такое зыбь? А зыбь — это незначительное колебание водной поверхности. А зыбкий — значит находящийся в состоянии лёгкого колебания, зыби. То есть мы имеем с вами рябь, находящуюся в состоянии зыби…

Теперь ответьте, пожалуйста, в каком состоянии должен находиться человек, чтобы ему почудилось, что по домам его родного города пошла зыбкая рябь? — или рябкая зыбь?

Итоговый вопрос: зачем для описания надвигающейся грозы автору понадобился кальмар, старинная китайская фарфоровая ваза, вертикаль стратосферы и зыбкая рябь на домах города? Ведь благодаря этим ненужностям после прочтения абзаца в голове остаётся не образ приближающейся грозы, а именно вот эти вот ненужности. И гром с молнией выглядят после этого игрушечными, если не карикатурными.

Позвольте переписать картину автора почти его же словами, воспользовавшись нашим с вами правилом (в качестве начальной защиты от пошлости) писать спокойно, без излишнего надрыва и экспрессий и т.д.

««Аспидно-чёрная туча быстро разрасталась и вскоре заволокла всё небо. Стало темно, будто сгустились вечерние сумерки. Внезапно огненным росчерком сверкнула молния. Раз, другой, третий. Небо на мгновение покрылось паутиной серебристых изломов, словно треснувшая от времени ваза, и затем раскололось на множество мелких осколков. Следом ахнул гром. Его страшные раскаты разорвали воздух, и неожиданно поднявшийся ветер понёсся мести пыльные высотки изнывающего от жары города».

Удачи вам!

______

В завершение совсем небольшой совет от Сергея Кардо. Думается, им наше занятие мы сегодня и завершим.

«Рекомендовать «правильные» приемы, по-моему, дело неблагодарное, навыки здесь являются отягчающими обстоятельствами. Единого рецепта нет, но скажу про свою точку зрения. На тренировках борцов восточных единоборств значительную часть времени учитель уделяет не физической подготовке ученика, а его умению отключать сознание, ибо в экстремальной ситуации подсознание, не отягощенное в нашем случае штампами типа «хрустальная длинноногая синеглазая мечта с распахнутыми глазами и прекрасным телом, алкающая меня не менее прекрасного, умного и богатого», быстрее и точнее подскажет верное, спасающее жизнь, движение  — слово, фразу.

А уж если оно не сработает или вы его не активировали в своей душе — сетуйте на природу-мать. Вас победят. Или не поймут. Но продолжайте искать. Шанс есть всегда. Ситуаций, любопытных другим, — не счесть. Забудьте про себя, отключите сознание и вперед. Ваша душа скажет за вас больше, чем вы думаете. Только не мешайте ей. И обязательно дайте отстояться сказанному. Попробуйте сделать коньяк из сюжета. Подержите в бочке времени. Не буду возражать, если капелька хереса перед прочтением вашего дитяти омоет ваши уста. Если вы при прочтении улыбнетесь и удивитесь себе спустя время — у вас получилось. А что потом скажут критики — неважно. Потому что вы сделали то, что принесло вашей душе удовлетворение. Ибо душа человека изначально чистая. И страшно любопытная другим душам. Несколько вычурно, но, по-моему, верно».

А в заключение небольшое сообщение.

Следующее занятие нашего литобъединения состоится не в следующее воскресенье, а 16-го августа. И посвящено оно будет уже не прозе, а стихам. Для начала — хорошим. А уже потом мы перейдем к плохим. Про совсем не стихи мы говорить не будем, надеюсь, никогда.

Л.К.