Dixi

Архив



Борис КРАСИЛЬНИКОВ (г. Москва)

Красильников

Он ею бредил наяву

Он ею бредил наяву:

Она мерещилась в прохожих,

Скакало сердце на ветру

От черт лишь издали похожих.

 

В беседах именем её

Других он нарекал случайно,

На миг впадая в забытьё:

Рассудком раскрывалась тайна.

 

В пути не замечал скандал,

И то, что кто-то был неловок,

Он годы с нею проживал,

Проехав десять остановок.

 

При ней он телом каменел,

И лава слов в нём застывала,

И бегством он спастись хотел,

От той, что так околдовала.

 

И, проживая затем дни,

Как узник, ждущий приговора,

Срывал боязней кандалы,

Для встречи с ней и разговора.

 

Открыла дверь ему — лишь Тень,

Той, что безумством его стала,

Он опоздал… и ощутил

Финал рассказа «После бала».

 

Но разум не желал принять,

То, что мечта его угасла.

Шептали губы слово: «Кать…»

И жизнь его была прекрасна!

 

 

Молчаливый диалог

Их молчаливый диалог

возник от молнии незримой,

её разряд сбил мысли с ног

сердца наполнив юной силой.

 

Под шелухой избитых фраз

живёт словам он параллельно,

в движеньях рук, в сиянье глаз,

от окружающих келейно.

 

Они в пространстве средь дверей,

наполненном рабочим бытом,

а не на острове вдвоём,

людьми и Богом позабытом.

 

Друг друга ищут их тела,

как Юг и Север на магните,

толпе чужда их маета,

понятна Левину и Китти.

 

 

* * *

Когда, устав от жизни серой,

От тяжести похожих лет

Себя представишь королевой,

В которую влюблён поэт,

 

Тогда помолодеет тело,

Украсит лик оклад волос,

Смотреть на жизнь Ты станешь смело,

Забыв про Гамлета вопрос.

 

И в забытьи мечты блуждая,

В очах прикрытых сон тая,

Увидишь, как Посланник Рая

Волшебный свет льёт на тебя.

 

А рядом преклонив колени,

Как призрак юности былой,

Поклонник твой, подобный Тени,

Явится словно дух святой.

 

Ты сможешь Тень его ударить,

Ты сможешь Тень его обнять

И он, морями отдалённый,

Почувствует любви печать.

 

Преодолев разлуки дальность,

В тот миг к сердцам вдруг боль придёт.

И нереальный мир Реальность

В слезах невольных обретёт.

 

 

* * *

Пронеслась стрижами летняя пора,

Вновь несёт букеты в школу детвора,

Осень подлетает стаями ворон,

Душу будоражит колокольный звон.

 

Суетливых улиц меркнет звуков рой,

Под его былинный голос вековой:

Одиноким тоном, словно камертон,

Насыщает воздух Благовеста звон.

 

Об уходе времени, о земле сырой

Гулким эхом множится колокола бой.

На урок зовёт он взрослых как детей,

Просит не молиться, просит быть добрей.

 

 

В метро

Хищной птицей в вагоне место себе выискивая,

Полонённая бытом, до бесчувствия ног,

Сквозь шеренги тел своё тело протискивая,

Жаждет взгляда того, кто бы ей бы помог.

 

Ей бы впасть в забытьё, скинуть дел всех ярмо,

Просто сесть на скамейку устало.

Мчится в тёмном стекле отраженье её,

Слепком той, кем была и кем стала.

 

Кто-то сразу не встал, затаившись как зверь

Телом, вспомнив из «Маугли» фразу.

Рвутся новые судьбы в открытую дверь,

Подчинённые жизни приказу.

 

Но под «пулями» взглядов поднялся другой,

Видя Мать в ней, Сестру и Невесту,

Он за душу свою шёл в невидимый бой,

Ощутив отвращенье к «насесту».

 

Стыд холодным стволом постучал мне в висок,

Я увидел себя в настоящем:

Средь уткнувших лицо в «монитора кусок»,

О любви бесконечно твердящем.

 

 

Свиристели

Налетели свиристели,

Закружились, засвистели,

Вихрем канули в рябине,

На ветвях тревожа иней.

 

Запорхали все крылами,

Закивали головами,

Окунулись в ягод лужи,

Расплескав их среди стужи.

 

Вмиг забыли про метели

Средь ветвистой той купели,

Средь снегов, что заалели

От рябиновой капели.

 

 

* * *

Где ты, детство беззаботное,

Средь кузнечиков и грёз,

И поляна поселковая

С хороводом из берёз?

 

Где друзья мои весёлые,

И собака Уголёк?

Где вы бабушки и дедушки,

И лампады огонёк?

 

Где трескучие морозы

И тепло кривой печи?

Застилают лицо слёзы

От бессилия в ночи.

 

 

* * *

Куда ушла былая красота?

Она теперь мне так необходима:

Я внешне — плоть осеннего листа,

Душа цветёт, но тайно и незримо.

 

И как внушить любимой: ты хорош,

И оставаться скромным и правдивым.

Здесь нужен ум, а где его найдёшь,

Когда он весь исчез под взглядом милым.          

 

 

 

* * *

Я боюсь, что совсем некрасив,

Я боюсь, что совсем неразумен,

Я боюсь, что наверно спесив,

Я боюсь, что не создан для буден,

 

Но боязни свои растопчу —

Уничтожу клубок их гадючий,

Только Ты бы прижалась к плечу,

Словно молвив: себя ты не мучай.

 

 

 

Письмо

Мне страшен стал мистический обман,

Не нужен Ангел, Ты нужна — живая,

Чтоб чувств святую влагу проливая,

Боль унесла с моих душевных ран.

 

В любой момент, мой друг, в любой момент и час

Старуха скверная с зазубренной косою,

Из досок сбив постель, укрыв землей сырою,

Любого может унести из нас.

 

 Пред этим меркнет суета вокруг,

 Ничтожной кажется борьба за тленность блага,

 И ум, словно иная драга,

 Два ценных слова вымывает вдруг.

 

 Любовь и Труд — слова ясны, понятны,

 Избиты всеми с самых юных лет.

 А были ли они, что прозвучит в ответ,

 А дни текут — часы их невозвратны

 

 И неизвестно, сколько до конца

 Кому-то — много дней, кому-то — мало,

 С того прекрасного и светлого начала,

 Когда младенцем на руках творца

 Сказать не в силах были слово: мама.

 

 Зачем же я так долго пел и пил

 В округе, где души вмиг вянут всходы,

 И смерти преждевременные роды

 Блевотою доносят смрад могил?

 

 Зачем же я, собрав в весомый ком

 Всю грязь, что мне терзала душу,

 Не зная, создаю ли этим счастье или рушу,

 Швырнул его в твой светлый чистый дом?

 

 Зачем, зачем? Лишь в слабости ответ,

 Она как глупость — сеятель ошибок,

 Которые клянут все без улыбок,

 Но вновь и вновь рождают их на свет.

 

 

Пёстрая лента

Из норки картонной блестящей змеёй

Липучая вылезла лента,

На кухне в верёвку вцепилась петлёй

И ждать стала жадно момента.

 

Когда соблазнит её глянцевый вид,

И запах густой и дразнящий

Крылатых букашек, чья жизнь состоит

Из поиска пищи манящей.

 

И мухи летели на гибель, жужжа

И в глянцевом вязли «болоте»,

В мученьях у них отлетала душа,

И лента пестрела от плоти.

 

А дети смеялись, играя под ней,

Считали тела для потехи,

Казалась им жизнь вереницею дней,

Где вечными будут утехи.

 

А дедушка рядом качал головой:

Он знал, что не ведают дети.

Что кто-то незримый, лукавый и злой

Раскинул уже для них сети.

 
html counter