Лилия ФЁДОРОВА (г. Москва) НЕЗАГАДАННЫЕ ВСТРЕЧИ. ОСЕНЬ

Как светел и ярок мой мир!

Я кружусь в облаке кленовых листьев. Вальс не вальс, фокстрот не фокстрот...

Я в стареньком коричневом пальто, из которого выросла соседская девочка. А Осень — в золоте. И мы движемся в порывах ветра, а когда вихрь этого танца замедляется, угасает, я поднимаю в воздух ворох шуршащих ароматных листьев, бросаю их навстречу ветру, и мы начинаем снова...

На моей Большой Полянке нет машин. Есть чудесное кружение листвы. Мы с листопадом встречаем вечер. Небо становится глубже, и загоревшиеся вдруг фонари придают нашему с Осенью балу таинственность и загадочность.

Я замечаю у беседки в скверике компанию ребят. В сиянии фонарей и порывах ветра они видятся мне стайкой взъерошенных воробьев. От стайки отделяется и навстречу мне как-то очень торжественно выходит Димка с огромной — с него размером — гитарой на груди.

Чернявый, очень симпатичный парень, сейчас очень похож на большую гитару на ножках.

Глаза Димки излучают сияние. Расставив ноги пошире, он топчется, устанавливается поудобнее, и таким образом заинтриговав меня, сообщает очень значимо:

— Я для тебя «Гёрл» выучил!

Старательно переставляя пальцы на струнах, путаясь в ладах и заплетаясь в собственном языке, он запевает песню на «английском».

Я не видела его с начала сентября — трудился, значит. Такой смешной.

Ну да — проводил пару раз до дома, порывался обнять. «Гёрл» разучил. Для меня! Жаль никто не слышит. Алексеев вон — как приклеенный к своей дылде из параллельного! Говорят, что у них «уже всё серьёзно». Мне же позволяется давать ему списывать, да проверять сочинения, правда с оговоркой: «Хрен с ними, препинаниями, главное, чтоб ошибков не было!»

— Дим, Ди-и-им! — мне недосуг, и я пытаюсь прервать мучения парня. — Мне другой нравится!

Димка сдувается. В его глазах мелькает растерянность, но он тут же вспыхивает и произносит тихо и веско. — А я что, мордой не вышел?

— А ты куда тогда пропал-то?

— Попал в колонию. Мы же всё время ходили в Парк Горького с «парковыми» драться... Ну и вышла история. Я не буду вдаваться. Ничего?

Она почему-то вспоминала иногда мальчишку, который очень хотел ей понравиться. Они даже с подружкой ходили однажды в его двор на Ордынке. Там тоже рос клён. Он был уже лыс, и окно было всего одно, не как в песне — «два окна со двора, и развесистый клён...»

Ни одного одноклассника она на сайте так и не нашла — мало кого помнила, и не мудрено: сначала объединили три класса, а на следующий год — две школы.

Замоскворечье быстро пустело: его расселяли. Одноклассники, друзья по дворам и улицам разъезжались — кто в Выхино, кто — в Тёплый Стан. В пахнущие краской и обойным клеем новые отдельные квартиры, осваивать просторы новых районов. В новую жизнь.

Он отозвался сразу, будто расстались вчера. Экран монитора заблестел озорно и радостно смайликами, цветными буковками и рядами восклицательных знаков.

— Нет, не женат. Был, конечно. (Равнодушно)

— Сын неудачный. По моим стопам пошел. (Горькая усмешка)

— Не знал я, что она родила. Мать моя ей растить помогала. (Равнодушно)

— Нет, женился не на ней. Это позже было. (Немного суетлив)

— Эх, люблю на Селигер ездить!!! В палаточке, рыбалка там, закаты! (Показывает фото)

— Да нормально у меня: работу бросила, внуков растить помогаю. Дочки — умницы. Две! Да, симпатичные!

— А внуков сколько?

— Считай!

— Все — твои? (Смотрит фото)

— Ну, развелись уже лет двенадцать как.

— А вот дедом оказался хорошим.

— Со старшими на бард-фестивали езжу. Да — и в палатках, и в пансионатах в Подмосковье.

— Ну почему? Можно и съездить... Там хорошо. Интересно.

— Ещё вина?

— Давай!

— Ты «Girl» помнишь?

— Нет.

Здравствуй, любимый скверик!

—Помнишь?

— А то! Там же в переулке моя школа! (Ну да, он же не из нашей!)

Мы шли рядом. Какой же маленькой стала моя Большая Полянка! Возле самой моей школы — провал: вход на станцию метро «Полянка», а напротив высится купол вычурно и кичливо раскрашенного Храма Святителя Григория Неокесарийского...

Стекло и бетон, бетон и стекло, машины, шлагбаумы у входов в знакомые дворики, заборы. Октябрь. Тесно и серо...

Он по-хозяйски обнимает её за плечи, в бедро ей упирается что-то острое.

— Что это?

Порывшись в кармане спортивных штанов, он достаёт и выкладывает на ладонь кубики.

— Зарики!

— Кости? Зачем?

— Они выточены так, что как ни кинешь, ложатся почти всегда как надо!

С непосредственной улыбкой на губах, тряхнув в горсти кубики, он выбрасывает их на покрывало кровати, на которой они сидят. Действительно: за несколько раз выпадают озвученные им значения.

— Зачем?

— А вдруг бы понадобились?

Во сне он что-то требовательно и громко кому-то внушал. Мешало? Вроде нет.

Женщина встала и подошла к кровати, где спал теперь без единого звука — не слышалось даже дыхания — её очень старый знакомый. Её парень из 1972 года.

Не в силах отвлечься от своих переживаний, она даже не подумала, а спит ли он?

Машина под окном наконец завелась и загудела ровно, но теперь с её крыши начали счищать наледь. (Откуда в ноябре-то?)

То, что произошло ночью, не взволновало и не окрылило её. Это испортило бы ей жизнь тридцать восемь лет назад. Тогда судьба уберегла её. Сейчас — оставила равнодушной.

Мальчик из её детства — дядька с лысиной — вздохнул. (Не спит!)

— Завтракать пойдёшь?

— Поваляюсь...

То, что творилось на улице, могло бы отрезвить и более счастливых партнёров: то лило, то мело — ещё не зима, и уже не осень.

Вот и на душе у неё было как-то стыло...

Народ после ночных посиделок и попевок тянулся в кафе на завтрак.

Вчерашний галантный «гусар», томный и вальяжный, кивнул понимающим взглядом оценив её одиночество, знакомая спросила:

— Где твой?

«Твой!» — стукнуло, как сосулькой по водосточной трубе!

Таяло, подмораживало, таяло опять. В сизом тяжелом небе стоял безумный ор каких-то крупных пернатых. (Да что ж им неймётся-то!)

За дверями пели, периодически повышали голоса на выяснения, от хорошего настроения, от плохого самочувствия...

Женщина поёжилась и вошла в номер.

Мужчина сидел на своей кровати (даже ведь не подумали сдвинуть их!), смотрел телевизор и... курил!

Он ещё и курит... Всё время!

Она сняла куртку. Прилегла поверх покрывала. Почувствовала, как стремительно поднимается температура. Явно больше тридцати восьми. Ничего себе, разнервничалась!

На вокзале в киоске он купил ей ветку белой хризантемы.

Он и теперь иногда ей звонит. Правда с годами всё реже.

А я всё танцую с листопадом, бегаю по шуршащему кленовому ковру, подбрасываю вверх листья, ворошу их сапогами.

Мы с Осенью безмятежно кружим по родной Большой Полянке, Спасоналивковским и Бродникову переулкам!

Мы кружимся в танце.

Все встречи — впереди.

Всё только начинается.