Александр КАЛИНИН-РУСАКОВ (г. Советск, Калининградская обл.)

СТРАДАНИЯ И РАДОСТИ БОЦМАНА СИДОРОВА

Вся эта история началась, когда СРТР «Яхонт» вместе с пятью судами флотилии, покинув район промысла, бросил якорь на рейде африканского порта Лабиту в Анголе для заправки водой и мелкого ремонта. После пограничников и таможни жизнь на борту ожила. Со всевозможными целями между причалом и судами на рейде начали сновать проворные ланчо, а истосковавшийся по земле мужской контингент под разными предлогами стал искать причину поскорее сойти на берег. Одним хотелось найти питейное заведение поприличнее, другим — кинуться в объятия сговорчивых прибрежных красавиц. Третьим — и то, и другое вместе. Любовь, как известно, штука коварная, но пока всё обходилось…

У кого-кого, а у боцмана Сидорова во время якорной стоянки забот хватало. Влечение к прекрасному полу ему тоже не было чуждо. Ничего не поделаешь, природа. Так что по истечении нескольких дней вслед за молодняком отправился на берег и боцман «размагнититься» от повседневных забот. Никто не знает подробностей, что там пошло не так? Что не получилось на его любовном поприще? Только вернулся он на борт поздно, неразговорчивый и злой.

Нрав Сидора и его тяжёлый кулак знали все, потому лишних вопросов старались не задавать. На судне боцмана не зря зовут просто, но ёмко — Дракон. Попросту говоря — страшный человек. У нашего дракона не было морских наколок и прочих отяжеляющих признаков. Внешне он был похож скорее не на морского волка, а на кряжистого мужика из тамбовской глубинки, но с тяжёлым морским «навалом», который на расправу был особенно скор. Вот и те двое весельчаков из палубной команды, которые после неудачной любовной попытки боцмана отпустили шутку на этот счёт, вместо того, чтобы получать «добро» на сход, по третьему разу красили якорные клюзы.

Только не прошло и трёх дней после того неудачного захода, видят все — засобирался боцман опять. Даже одеколончиком сбрызнулся, но сам молчит и виду не подаёт. Катер долго бурчал под бортом, ожидая его. Пока шли до берега, народ иронично и многозначительно перемигивался, но помалкивал. Не успел баркас коснуться причальной стенки, как вся компания, будто стая фазанов, выпущенных на волю, распушив хвосты, в один миг разлетелась в разные стороны.

Так начался один из дней, а они, как известно, разительно не похожи один на другой. Один тянется не кончаясь. Другой, напротив, мелькнёт радостно, ярко, будто звёздочка на тёмном африканском небе и ещё долго не гаснет. Один душу вынет, а от другого, напротив, радость непроходящая. Судя по настроению, для большей части команды «Яхонта» этот день прошёл не зря. Каждый нашёл то, что искал. Вот только боцман… Он опять молча стоял на носу и с тоской глядел то на темнеющие волны, то на цепочку береговых огней. «Не произошло», — сочувственно шептались все, стараясь держаться подальше от Дракона. Рулевой, стоя с рацией и гарнитурой на корме, получил с «Яхонта» единственный короткий вопрос:

— Как он там?

Ответ был такой же лаконичный:

— Плохо. Молчит.

— Понятно, — прохрипело в наушниках.

После того как на мачтах зажгли стояночные огни, стармех Панов, по-судовому — Дед, прихватив бутылку спирта, незаметно свернул в каюту к закадычному другу Сидорову. До полуночи они о чём-то проговорили, а наутро, прихватив с собой Саньку из рефмашины, отправились на берег. Для них, наверное, лучше бы отправиться вдвоём, без свидетелей. Только тогда об этой истории никто бы ничего не узнал. Саньку пришлось взять вынужденно. У него были водительские права международного образца. Здесь дешевле было взять напрокат какой-нибудь разваливающийся «антиквариат», чем нанимать такси. Так они и сделали.

Допотопный «Лэнд Ровер» с рваными сиденьями и чадящим дизелем нёс их через какой-нибудь час вдоль побережья океана по раскалённой красной земле в сторону речки с загадочным названием Кванза. В зелёных островах пальм то здесь, то там ютились небогатые бунгало. Блестящие чёрными телами мальчишки, увидев в открытых окнах «Ровера» славянские лица, срывались с места и, поднимая пыль, бежали кто наперерез, кто следом, не переставая кричать:

— Саша, шапка, банана, хлеб…

Прилично поплутав по пыльным прибрежным дорогам, «Лэнд Ровер» свернул после обеда на еле заметную колею среди высохших колючек. Дорога пошла вниз и вскоре привела к небольшой лагуне, на краю которой приютилась крохотная деревенька из десятка ветхих бунгало с прохудившимися крышами, залатанными ржавой жестью, стенами из картона от банановых коробок. Да… Богатство явно обошло стороной это скромное место на Земле.

Колдунья оказалась сухой, сморщенной старухой с ровными рядами желтоватых зубов и внимательными красными глазами. По всему было видно, она узнала Деда, но, несмотря на это, держалась независимо и радость свою проявлять не спешила. Однако после действительно царского подарка в виде двадцати кусков хозяйственного мыла она заметно подобрела, стала внимательно слушать стармеха, понимающе кивать головой, изредка бросая взгляд на притихшего Сидорова. Каким образом они понимали один другого? На каком языке разговаривали?

До сих пор загадка. Только вскоре Дед подошёл и прошептал:

— Раздевайся.

— Как?

— Совсем.

— Это что ж, нагишом?

— Конечно. Я тебе вчера говорил. Ничему не удивляйся.

А удивляться было чему… Как только обнажённый Сидоров, прикрывая руками причинное место, вошёл в бунгало, оттуда раздался глухой не то стон, не то плач, сопровождаемый резкими гортанными выкриками. Продолжалось всё это минут двадцать. Происходящее внутри никто не видел, но было понятно: происходит там что-то необычное и колдовское. Когда всё стихло, из бунгало с толстым суковатым посохом в руке вышла старуха. Поднимая жёлтыми пятками пыль, она стала мерными шагами обходить бунгало вокруг. Всякий раз, пройдя несколько шагов, она останавливалась, била в землю посохом, кричала гортанное заклинание и шла дальше, пока не замкнула круг. Однако стоило ей скрыться за пологом входа, как оттуда выскочил голый Сидоров, а следом за ним колдунья с веником в руке. Каждый раз, догоняя Сидорова, она била его этим самым веником ниже спины, издавая глубокий гортанный звук, напоминающий клокотание. Сидоров зигзагами, будто нетрезвый, бежал в сторону одиноко стоящего огромного баобаба, а колдунья, несмотря на преклонный возраст, будто молодая пантера, не отставая, неслась за ним, похлёстывая время от времени белую как вата обнажённую часть тела. Как только они добежали до баобаба, колдунья поставила Сидорова лицом к дереву, всем своим худым телом прижала его, заставив обнять дерево. Так он и стоял не шевелясь. Сама же она, не переставая кивать головой, продолжала движение вокруг баобаба. Негромко бормоча заклинания, она то и дело отщипывала от необъятного дерева кусочки коры и, пережёвывая их, втирала в начинающую проступать лысину на голове Сидорова. Завершив это, она отвела его в сторону, поставила спиной к баобабу, потом резко развернула. Показав пальцем на верхушку огромного дерева, она жестом приказала ему зажать между ног посох и взяться за него обеими руками. Так и замер Сидоров минут на десять, держась обеими руками за суковатую палку между ног и задрав куда-то к раскалённым небесам голову. Под конец обряда чёрная колдунья облила прилично измученного Сидорова мутной жидкостью из глиняной чашки, после чего, обессилев, свалилась между узловатых корней баобаба.

Всю дорогу до порта Дракон молчал. Дед пытался заговорить с ним, но бесполезно. После колдовского обряда тот, лишь изредка мотая головой, не отрываясь смотрел мутными глазами на красную обочину дороги и неслышно шевеля губами повторял одну и ту же непонятную фразу: «Ку-у-ми яш мака… Ку-у-ми яш мака-а».

В одной из деревень они раздали неугомонным детям консервы, галеты, допили оставшуюся воду и двинулись к причалу. На борт «Яхонта» поднялись, когда уже начинало темнеть.

За всей спокойной повседневной жизнью «на якоре» никто не заметил ничего необычного в однодневной отлучке троицы на берег. Дни достаточно однообразно сменяли один другой.

Моряк, он ведь как устроен. Пока на берегу, все разговоры о море, о новом рейсе. Отвалит от стенки, начинает думать о промысле, где день путается с ночью, где вахты восемь через восемь. Заработать тоже хочется. А выпадет свободная минутка, задумается о жизни своей бродячей, близких вспомнит, только чувствует вдруг — заскучал по берегу. Так и кружится вся его жизнь, похожая на нескончаемую круговерть вдоль меридиана. Из полярной тьмы к солнцу в зените, из жары в холод, потом опять всё сначала.

Вторая волна сходов на берег началась, когда все поняли, что скоро на промысел. Курортная жизнь заканчивается. Намерения Сидорова отправиться на берег по деликатным лямурным делам стали понятны, когда он вместо ботинок на толстой подошве с кованым носком, многим хорошо знакомым, надел сияющие необыкновенным блеском остроносые туфли. Крепкий запах одеколона окончательно дополнил картину. Парусиновый тент над ланчо нервно трепетал и надувался. Было начало дня, и заведения всякого рода, гостеприимно распахнув свои двери, ожидали гостей. Кто-то отправлялся слегка побарыжничать по лавкам и магазинам, кто-то к знойной мулатке, кто-то к «Чёрной маме». Им были рады везде…

Эх! Отчего же так всё быстро заканчивается! День вроде бы ещё только начался, а солнце уже опять клонится к вечерней дымке. Та самая посудина, что подарила им этот счастливый день, терпеливо ожидая праздную публику, тёрлась внизу причальной стенки. Из-за отлива пришлось спускаться по штормтрапу. Рулевой, навалившись на румпель, с явным любопытством встречал прибывающих. Выполняя особое поручение, он ждал появления нужного человека. Сидоров тем временем одним из последних не спеша вышагивал по пирсу. Беззаботно засунув в карманы руки, он что-то весело насвистывал, посматривая по сторонам. Все знали: это знак хорошего настроения и благостного состояния Дракона, которое случается не так часто. Он бодро стукнул каблуками о шпангоут, улыбнулся, озорно блеснул глазами и, усевшись поудобнее, проговорил:

— Хороший сегодня был денёк. Горячий… Сейчас бы кваску холодного с хреном.

Рулевой надел гарнитуру и, отвернувшись в сторону моря, чтобы не было слышно, коротко выпалил в решётку микрофона:

— Всё в порядке. Произошло, и как видно неплохо.

Тем временем посудина, тарахтя открытым двигателем, пошла этим вечером не прямым курсом на «Яхонт», а, заложив некую дугу, двинулась вдоль всех судов на рейде. Когда шли под бортом стоящего первым СРТР «Гранит», тот несколько раз зычно рыкнул тифоном, после весело зазвенела рында, а на шкафут высыпала вся свободная команда. Они что-то радостно кричали, размахивая руками. Одновременно с этим в чернильное небо над кораблём взметнулись две сигнальные ракеты. Происходящее по рангу соответствовало приветствию при встрече высокого гостя или иному торжественному событию. Когда подошли к борту второго СРТР, там с зеркальной точностью повторилось всё то же. И на третьем, и на четвёртом судне. На подходе к «Яхонту» Сидоров ещё издалека заметил непонятный белый квадрат по правому борту. Тифон под звон рынды не переставая сигналил «приветствие», по «громкой» из динамиков доносилось «Тореадор, смелее в бой…» Братва на шкафуте дружно улюлюкала. Все, кто находился в ланчо, понятное дело, были в курсе происходящего, поскольку театральное удивление не покидало их довольные лица. Артисты…

Когда подошли ближе к борту, боцман разглядел наконец непонятный белый квадрат. Это была перекинутая через леер правого борта простыня, на которой какая-то неумелая, но нахальная рука нарисовала красным суриком толстенную шершавую пальму с огромными кокосами. Однако стоило ланчо оказаться напротив столь живописной картины, как те двое проштрафившихся из палубной команды тут же перевернули изображение на простыне, потом назад, потом опять в первоначальное положение… И так неоднократно. Изумительное, надо сказать, «кино» получилось! Боцман Сидоров, изрядно смутившись, что было на него совсем не похоже, раз за разом повторял: «Нет, ну не черти ли… Ты только посмотри, что вытворяют, салаги!»

Вот кто-то из вас улыбнётся и скажет: «Выдумка всё это». Только было всё именно так. Поскольку я и есть тот самый Санька из рефмашины.