Dixi

Архив



Литературное объединение «Новые писатели».

Занятие тридцать второе

 

Добрый день всем!

На прошлом занятии мы обещали начать разговор о сказке.

Вот и хорошо. Давайте же и начнем, не откладывая

 

 

Игорь КОСАРКИН

 

Прародительница и прарадетельница

 

«Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок».

 А.С.Пушкин

 

«Русские песни, предания, пословицы, … наконец русские сказки —

без сомнения заслуживают большого внимания:

они память нашего давно минувшего,

они — хранилище русской народности».

Н.А. Некрасов

 

«Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь».

Ганс Христиан Андерсен

 

«Уже в глубокой древности люди мечтали о возможности

 летать по воздуху, об этом говорят нам легенды

о Фаэтоне, Дедале и сыне его Икаре, а также сказка о «ковре-самолёте».

Мечтали об ускорении движения по земле — сказка о «сапогах-скороходах»…

мыслили о возможности прясть и ткать в одну ночь

огромное количество материи, о возможности

построить в одну ночь хорошее жилище, даже «дворец»,

то есть жилище, укреплённое против врага; создали прялку,

одно из древнейших орудий труда, примитивный ручной станок для тканья

 и создали сказку о Василисе Премудрой».

А.М. Горький

 

«Грамотно записанная больная фантазия становится красивой сказкой.

Сказки — это проверка памяти, поддерживаемая детьми и внуками».

Алексей Калинин

 

«Дураки наших сказок умнее сказок наших дураков».

 В. Сумбатов

 

«Сказки как старые друзья,

 их надо навещать время от времени».

 Джордж Мартин

 

Добрый день, друзья!

Никогда я ещё не приводил столько цитат знаменитых людей. Но тема того заслуживает. Заслуживает по одной простой причине — речь пойдёт о сказке. Постепенно шаг за шагом мы подошли к основе основ литературы. В переносном смысле прикосновение к теме жанра сказки почти равнозначно прикосновению к Святому Граалю. Сказка не менее сакральна и таинственна. И в то же время проста и понятна каждому, в ком присутствует хоть капля разума. При этом даже подтекст сказки, завуалированная мораль при чтении становятся ясны без излишних разъяснений как детям, так и взрослым. Сказка является уникальным информационным передаточным звеном родовой памяти от поколения к поколению, неписаных правил поведения в обществе, событий истории того или иного народа. В конце концов, она является побудительным мотивом к совершению тех или иных действий, направленных на созидание, воспитание детей, создание семей, свершение подвига. Ни один из жанров не обладает такой бесконечной энергией, способной околдовывать и зачаровывать и детей, и взрослых. И даже в современные, далеко не благоприятные для литературы времена, сказка остаётся едва ли не самым востребованным литературным жанром. Основная причина этой востребованности лежит на поверхности — сказка. И, простите за тавтологию, этим всё сказано. Сказка — предвкушение волшебства, победы добра над злом, исполнения любой самой невероятной мечты. И когда родители читают своим детям сказку, не берусь утверждать, кому в этот момент она интересней — взрослым или детям. Сказка — возможность самым чудесным образом отвлечься от повседневности хоть на полчаса и без всякой машины времени вернуться в прошлое, побыть снова счастливым и беззаботным ребёнком. И с нескрываемым сожалением, когда сказка прочитана, мы закрываем книгу. Добро пожаловать в реальность! И умом понимаешь, что и в действительности содержится самое большое и главное богатство, которое делает человека счастливым — семья, но… ещё чуточку, секундочку хочется побыть в плену у сказки. И лишь после вернуться в настоящий момент. Кажется, что абсолютно здоровым и помолодевшим, будто испившим живой воды и отведавшим молодильного яблочка.

 

Сказка…

Нехотя оторвавшись от лирического вступления, перейдём к серьёзному разговору. Прежде чем коснёмся научных толкований, теорий рассматриваемого жанра, немного порассуждаем над тем, что же в общем и целом представляет из себя сказка как слово, имеющее собственное значение.

Корень «сказ» красноречиво говорит сам за себя. В былые времена сказкой называли любую устную историю, переданную от одного человека к другому. Это мог быть и рассказ о каком либо событии, и выдумка, и байка, и анекдот. По большому счёту, встречаясь с друзьями или родственниками, мы непременно делимся какой-то жизненной историей или «разносим по умам», как пел незабвенный Владимир Семёнович Высоцкий, слухи, зачастую не имеющие под собой реальной подоплёки. То есть рассказываем некую историю. Такая история в стародавние времена и называлась бы сказкой. Со временем, пройдя этапы развития, сказка впитала фольклорные черты, которые определили дальнейшую её судьбу. От сказки возник жанр рассказа, да собственно и остальные жанры, при этом сказка не оказалась «бедной забытой родственницей», а сохранила свою актуальность наряду с современными жанрами. Если коснуться собственно суждения о сказке, то она является и прародительницей всех литературных жанров, и их прарадетельницей, бойкой и шустрой заботливой бабушкой, которая в нужный момент мягко «одёргивает» внучка, разбаловавшегося и сбившееся с пути и направляет на путь истинный, возвращая в современную литературу и мораль, и поучение, и мудрость и много других важных и нужных элементов художественной литературы. Ещё, радея, и добрый совет даст жанрам, отправляя их в люди, к читателям, как себя преподать, чтобы не было стыдно и как стоит выглядеть приличному литературному произведению. Если возникнет на то надобность, и ухватом огреет. Оттого, видать, на протяжении столетий (если не тысячелетий), на жанр сказки с оглядкой смотрели многие маститые писатели, кого мы сейчас считаем классиками мировой литературы, да и современные писатели про него не забывают. Существуют эталоны веса, длины, времени. Сказка, безусловно, является эталоном художественной литературы, сочетая в себе все основные критерии, присущие другим жанрам.

Немаловажная особенность, присущая именно сказкам — сказки, наряду с притчами, более живы, более настоящие, в основном немногословны, но выразительны и понятны. Все народы имеют свои сказки, легенды и мифы. Причина? Причина в том, что это более доступная для осознания, понимания форма. Чаще всего сказки построены на поэтических сравнениях, что в свою очередь превращает примитивные и грубые вещи в мягкие и добрые. В литературе сказка заслуженно занимает свое достойное место среди философской прозы. Сказки рассчитаны на разные возрастные категории, но их жизненный и волшебный характер размывает границы того, что есть детская сказка и что есть взрослая, так как в равной степени интересны всем.

Определений термину жанра «сказка» — множество. Как отечественных, так и зарубежных. В данном случае не нахожу ничего удивительного, так как с множественными видами расшифровок терминологий других жанров, вносящих разрозненность их толкования и понимания, мы столкнулись ранее.

Сделаю акцент на одном обстоятельстве, чтобы потом перейти к научным определениям, а также немного поразбираться в происхождении сказки и её эволюционной трансформации.

 

Жанр сказки бывает двух видов:

1. Сказка фольклорная — эпический жанр устного народного творчества: прозаический устный рассказ о вымышленных событиях в фольклоре разных народов. Вид повествовательного, в основном прозаического фольклора (сказочная проза), включающий в себя разножанровые произведения, тексты которых опираются на вымысел. Сказочный фольклор противостоит «достоверному» фольклорному повествованию (несказочной прозе).

2. Сказка литературная — эпический жанр: ориентированное на вымысел произведение, тесно связанное с народной сказкой, но, в отличие от нее, принадлежащее конкретному автору, не бытовавшее до публикации в устной форме и не имевшее вариантов. Литературная сказка либо подражает фольклорной (литературная сказка, написанная в народнопоэтическом стиле), либо создаёт дидактическое произведение на основе нефольклорных сюжетов. Фольклорная сказка исторически предшествует литературной.

Непосредственно в письменных источниках слово «сказка» засвидетельствовано не ранее XVII века. С одной стороны, этимологию слова связывают со словом «казать». Которое имело значение как «перечень», «список», «точное описание». Современное значение жанр «сказка» приобретает с XVII — XIX веков. Некоторые литературоведы утверждают, что ранее использовалось слово баснь. До XI века — кощуна. Но этот момент остаётся спорным, так как в русском языке слово «сказ» и все слова, производные от данного слова-корня, существовали ранее. Но первоначальный устный характер сказки и послужил причиной того, что своё письменное отражение она приобрела только в XVII веке. И в несколько ином смысловом значении, чем подразумевалась в обиходе среди народов, населяющих Россию.

 

В Толковом словаре В.И. Даля:

«Сказка — вымышленный рассказ, небывалая, даже несбыточная повесть или сказание. До этого времени в этом значении предположительно использовалось слово «баснь».

 

Такая версия обосновывается тем, что сказка как и баснь прежде всего имела нравоучительный, воспитательный характер помимо фантастического сюжета. Также стоит сделать акцент на правоте этимологии слова «сказка» от слова «сказ» или «сказание», так как определение Даля носило предположительный характер, а также им самим в определении, наравне с повестью, использовано слово «сказание». Учитывая, что большинство определений, отнесённых к литературным жанрам, в толковых словарях и литературных энциклопедиях носят гипотетический характер, то вполне разумно и логично предположить, что сам термин «сказка» появился значительно ранее, чем на него указывают письменные источники и самостоятельно существовал наряду с баснью.

 

В Толковом словаре Ожегова:

«Сказка — повествовательное, обычно народнопоэтическое произведение о вымышленных лицах и событиях, преимущественно с участием волшебных, фантастических сил».

 

«Сказка [нем. Märchen, англ. tale, франц. conte, итал. fiaba, серб.-хорв. pripovijetka, болг. приказка, чешск. pohadka, польск. bajka, белор. и укр. казка, байка, у русских до XVII в. баснь, байка] — рассказ, выполняющий на ранних стадиях развития в доклассовом обществе производственные и религиозные функции, т. е. представляющий один из видов мифа; на поздних стадиях бытующий как жанр устной художественной лит-ры, имеющий содержанием необычные в бытовом смысле события (фантастические, чудесные или житейские) и отличающийся специальным композиционно-стилистическим построением. В динамике развития общественных форм и общественного сознания изменяется и понятие «С.».  

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.

 

В определении Литературной Энциклопедии мы уже сталкиваемся со знакомым английским «tale» и французским «conte», что, как помнится, объяснялось в тех же литературных словарях и как рассказ, и как повесть, и как новелла, и как роман. Поэтому логично возвести сказку, миф, легенду в пратекст, определенного рода литературную первооснову.

Этимологически в иностранной литературе термин «сказка» тождественен определению всех других жанров повествовательного или поэтического характера. Западноевропейское литературоведение различает жанры де-факто в силу языковых особенностей, везде идентичных терминов по их структуре, сюжету, смыслу, реальности или нереальности описываемых событий, наличию или отсутствию морали, поучения и волшебства.

В этом смысле терминология отечественного литературоведения более разнообразна, ввиду того, что при освоении нового жанра автоматически присваивалась и иностранная терминология. Такой гибкий подход серьёзно облегчает задачу определения жанров, их форм и видов.

 

«СКАЗКА — народная (употребляя термин в самом широком значении) — всякий устный рассказ, сообщаемый слушателям в целях занимательности. Виды народных сказок очень разнообразны и носят как в народной среде, так и в научном обороте различные названия. Однако какой-либо резкой грани между отдельными видами сказки провести невозможно: элементы, присущие одному виду, могут проникать в другой; все зависит от преобладания какого-либо одного из элементов над другими. Один из самых распространенных сказочных видов составляют сказки чудесные, волшебные, фантастические. Это обыкновенно похождения и замысловатые приключения героя, отыскивание невесты, добывание чудесного предмета, исполнение хитроумных поручений, отгадывание трудных задач, всевозможные превращения, столкновения с чудовищами, волшебниками, колдунами, преодоление невероятных препятствий, быстрое обогащение, возвышение и т. д. Героями подобных сказок в значительной мере являются лица высшего, царского, королевского происхождения. Но очень часто (особенно в сказках, записанных к концу XIX века) героями сказок становятся представители купеческого сословия. Нередко подвиги приписываются солдату (в эпоху войны 1914—17 г.г. — прапорщику). Иногда героем волшебной чудесной сказки бывает сам мужик-крестьянин».

Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. / Под ред. Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. — М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925.

 

Самоё ёмкое определение термина «сказка» содержится в «Литературной энциклопедии терминов и понятий» под редакцией А.Н. Николюкина:

«Сказка — вид фольклорной прозы, известный у всех народов. В отличие от несказочной прозы (преданий, легенд, быличек) сказки воспринимались как «нарочитая и поэтическая фикция».

 

Обратите внимание, как с течением времени видоизменяется определение жанра «сказка». Последнее приведённое определение из наиболее современных. Но согласитесь, оно не отражает в полной мере всю суть, глубину и значимость жанра для мировой литературы. При этом отмечу ещё одну закономерность: современные литературоведы в происхождении сказки не видят её идентичность с легендами, мифами, преданиями, быличками и прочими жанрами. Что, на мой взгляд, поспешно и ошибочно. Мы долго разбирались в лингвистических особенностях жанров, чтобы иметь чёткую картину того, что каждый народ, обладая естественно своим языком, по-разному называет сказку. В этом смысле Литературная Энциклопедия ближе в своём понимании сказки к истине, когда отождествляет её с мифом. Ну правда, нет к примеру у греков слов «сказ» и «сказывать»…

 

«МИФ

(от греч. mythos — слово, сказание, предание) — сказание, воспроизводящее в вербальной форме архаические верования древних (и современных первобытных) народов, их религиозно-мистические представления о происхождении Космоса, явлениях природы и событиях социальной жизни, деяниях богов, героев, демонов, «духов» и т.д. Традиция исследования М. восходит к антич. философии, где сформировалось весьма критическое отношение к антропоморфным верованиям древних. Рассматривая М. лишь как правдоподобные объяснения, Платон тем не менее нередко использовал их в качестве архаичной формы мысленного эксперимента, которую он противопоставлял рассуждению. Аристотель объяснял появление М. чувством удивления людей перед необычными явлениями…»

Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.

 

«Легенда

ЛЕГЕНДА (от лат. слова legenda — то, что должно быть прочитано или рекомендуемо к прочтению) — термин, употребляющийся в нескольких значениях. В широком смысле — недостоверное повествование о фактах реальной действительности, в более узком — повествование о лицах и событиях религиозной истории у христиан — истории библейской и церковной. Слово легенда было издавна в народном употреблении в романских странах, в других же языках это скорее лишь научный термин. В русском народном языке ему в известной мере соответствуют два слова: сказание (нем. Sage) и житие, первое с широким значением предания (устного или письменного) о фактах как церковной, так и светской истории, второе в более специальном смысле — жизнеописания святых лиц (ср., напр., «Сказание о Мамаевом побоище», «Сказание о Владимирской иконе божией матери», «Житие святых Бориса и Глеба», «Житие св. Антония»). Сказание нередко заменялось в старину и словом повесть, первоначально почти исключительно обозначавшем рассказ об исторических лицах и событиях, и лишь в более новое время ставшая термином рассказа беллетристического (Ср. в древности «Повесть о белом клобуке», «Повесть о Варлааме и Иоасафе»). Очень трудно провести точное разграничение между двумя видами народной словесности: устной легендой и сказкой. В народном употреблении слово сказка охватывает самые разнообразные повествовательные жанры, понимается как вообще всякий рассказ, преследующий цели занимательности. Устная легенда есть один из видов сказки, причем занимательность в ней служит лишь второстепенной, побочной целью, а главная задача легенды — дать благочестивое серьезное повествование о важных и поучительных явлениях религиозной жизни, соединенное с верой рассказчика в правдивость излагаемого».

Проф. Ю. Соколов. Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. / Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. — М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925.

 

Мифу и легенде присущи те же основные характерные особенности, что и сказке, что обоснованно подмечено составителями энциклопедий. Поэтому не учитывать лингвистические особенности при толковании термина «сказка», на мой взгляд, по меньшей мере, не совсем правильно.

Также, на мой взгляд, чем ближе толкование по времени к происхождению жанра, тем оно верней. Если связать толкование сказки в Словаре литературных терминов 1925 года и оговоркой В.И. Даля в части «сказания», то мы приходим к тому, с чего и начали: сказка — первоначально всякий устный рассказ, передаваемый с целью занимательности. Предположу, что автор, написавший статью для СЛТ, не преминул сделать морфемный разбор слова «сказка», из чего соответственно выделил корень «сказ», а также взаимоувязал его с понятиями «сказывать» и «рассказывать». Что представляется вполне объективным и разумным, и что даёт дополнительное подтверждение, что в обиходе «сказка» появилась значительно ранее, чем указывают письменные источники. И, являясь однородной с сагой, мифом, легендой, служит прародительницей всех современных прозаических литературных жанров и поэм.

Появление в сказках элементов поучения, чуда, волшебства, нереалистичности повествования обусловлено первоначально устным характером сказки, а также психологическими свойствами людей, во-первых, желать и лицезреть чуда, во-вторых, при передаче любой информации всё преувеличивать, приукрашивать, а то и откровенно выдумывать на ходу. Разве не так?

С определениями мы разобрались. Просто чтобы завершить картину, приведу продолжение расшифровки термина «сказка» из СЛТ:

 

«Сказки этого рода иной раз очень обширны, пользуются традиционными сюжетами, строго выдерживают «обрядность», изобилуют повторениями, свойственными эпическому творчеству, особыми сказочными формулами, т. н. «общими местами», т. е. традиционно-трафаретными картинками, передвигаемыми из одной сказки в другую, присказками и вообще всем тем, что образует своеобразный сказочный стиль.

Из отдела чудесных, фантастических сказок нужно выделить группу сказок типа побывальщины, сказок богатырских, в сюжетах и словесной форме которых немало сходства с богатырским эпосом, былинами».

Проф. Ю. Соколов. Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. / Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. — М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925.

 

Даже былины, хоть и отделяют от сказок, но находят между ними прямое сходство, что в науке зачастую говорит о единстве происхождения.

Кстати, о теории происхождения и поговорим. Кратко, чтобы ещё была возможность побеседовать о разновидностях жанра, а также причинах его популярности.

 

«ПРОИСХОЖДЕНИЕ СКАЗКИ. — На ранних стадиях культуры С., сага и миф встречаются нерасчлененными и носили первоначально вероятно производственную функцию: охотник жестом и словом приманивал вспугнутого зверя. Позднее вводится пантомима со словом и пением. Следы этих элементов сохранила С. поздних стадий развития в виде драматического исполнения, напевных элементов текста и широких пластов диалога, к-рого в С. тем больше, чем она примитивнее.

На более поздней стадии скотоводческой экономики, дородовой и раннеродовой социальной организации и анимистического мировоззрения С. получает часто функцию магического обряда для воздействия уже не на зверя, а на души и духов. С. обязаны или привлекать и развлекать, особенно у охотников, лесных и всяких других духов (у турок, бурят, сойатов, урянхайцев, орочон, алтайцев, шорцев, сагайцев, жителей о. Фиджи, Самоа, австралийцев), или они употребляются как заклинания (в Новой Гвинее, у алтайцев, чукчей), или С. прямо входит в религиозные обряды (у малайцев, гиляков, иранских таджиков). Напр. знаменитый мотив магического бегства разыгрывается чукчами в их похоронном обряде. Даже русская С. входила в свадебный обряд. Благодаря этому культовому значению С. у многих народов существует регламентация в сказывании сказок: их нельзя говорить днем или летом, а только ночью после захода солнца и зимой (белуджи, бечуаны, готентоты, уитото, эскимосы). Разумеется, что такие С. полигенетичны, и лишь на более поздней стадии общественного развития из них выделяется собственно С. как охарактеризованный выше жанр фольклора».

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929–1939.

 

Несмотря на традиционный классовый подход советского литературоведения к литературным жанрам, происхождение сказки вполне вписывается в обозначенную нами теорию.

Из указанной энциклопедии стоит также привести мотивы и сюжеты сказок.

 

«СКАЗОЧНЫЕ МОТИВЫ И СЮЖЕТЫ. — В С. различают: мотив (простейшая повествовательная художественная единица: напр. гонение на младшего в роде), эпизод (конкретное воплощение мотива: напр. сироту не кормят, бьют, выгоняют) и т. д. и т. п. — Märchentypus (более или менее стойкий по разным странам комплекс эпизодов: напр. сироту гонят, он участвует в добывании невесты и возвышается над гонителями); при этом Märchentypus в каждой небольшой области встречается как правило в нормальном (типическом для данной местности) виде и в единичных, отклоняющихся от нормы, более или менее художественно совершенных и дающих толчок к дальнейшему творческому переформированию С. вариантах. Мотивы делятся на общинные, связанные с производственно-бытовыми социально-экономическими формами примитивного общества; мотивы суеверно-волшебные, т. е. или те же общинные мотивы с выветрившимся, забытым их реализмом, или мотивы, созданные намеренным переосмыслением действительности; и наконец мотивы культурные, связанные с развитием человеческой культуры и техники с позднейшими стадиями развития общества, с фактами классовой борьбы и т. д. Мотивы и эпизоды связаны с разными стадиями развития человеческого общества и человеческого мышления. Анимистически-тотемное мировоззрение сказалось в образах зверей-помощников, в мотивах превращений, в рассказах о происхождении людей от растений и животных и т. д. Матриархальная община породила сюжеты о выборе мужа женщиной (Амур и Психея), о трагическом для мужчины исчезновении жены (Мелюзина), о партеногенезе и т. п. Патриархальный род дал сюжет древнеегипетской С. о двух братьях, о борьбе отца с сыном. На племенной и этической стадиях зарождаются мотивы о старых и новых людях, о великанах и людях, об изобретениях, идеализации героя. Сложные отношения феодально-классового общества создают мотивы сокровищницы царя Рампсенита, неверных жен, антагонизма бедных и богатых, солдата и офицера, барина и слуги, попа и крестьянина. В целом современная С. включает в себя сложнейший конгломерат мотивов.

Сказочные типы, сюжеты уже бывают настолько сложны, что если можно относительно них также предполагать в редких случаях полигенезис, то сходство сложных сюжетов в разных странах допускает мысль о миграции в лит-ом или устном переносе. Бенфей прав, что «Панчатантра» через переводы на многочисленные языки перенесла в Европу группу сюжетов С. Но конечно роль и значение Индии, как и идеи миграции, бесконечно ниже претензий ученых индианистов и не такова в своей сущности, как они это предполагали. Механически точное перенесение С. из страны в страну есть явление уникально редкое. Заимствование всегда совершается путем сложнейшего процесса «органической» переработки заимствуемого сюжета или мотива в новой воспринимающей среде. При этом С. подвергается действию прежде всего закона бытового и социального переосмысления, национально-социальной акклиматизации. Попадая к разным классам, С. облекается в конкретные образы, тенденции и целеустановки враждующих и борющихся классов, подменивая соответственно мотивы, эпизоды, образы, цели. С. международной купеческо-торговой среды, С. солдатско-военные, крестьянские, батрацкие и мелкоремесленнические даже в сходных сюжетах носят ярко выраженные различия. На основе закона социального переосмысления в сильнейшей степени на сказку действуют законы памяти и логического мышления (запамятование мелочей и даже эпизодов, их путаница, индивидуализация общего или обобщение частного, координирование эпизодов) или законы художественного мышления (напр. амплификация одной С. элементами из другой, суммирование двух С., умножения эпизодов, лиц, создание действий по аналогии, замена по сходству и контрасту, зооморфизация, антропоморфизация, демонизация героев и т. п.).

В результате воздействия указанных законов сюжет делается почти неузнаваемым. Каждый конкретный вариант сюжета есть самостоятельная единица творчества и, отвечая вкусам и настроениям приютившего его класса, умирает, выходя из данного класса, вновь возрождается уже с новой сущностью в классе другом. Вот почему восстановление «праформы» сюжета С. задача недостижимая. Голая сюжетная схема не есть еще С. Предположение о широкой международности сказочных сюжетов должно быть ограничено не только исходя из процессов бытования С., но также и из статистических фактов. Общее число европейских сказочных сюжетов невелико. Наиболее богатый репертуар — украинский — содержит ок. 2 300 сказочных сюжетов, у семи крупнейших европейских народностей насчитывается всего ок. 1 300 типов, русская С. знает ок. 700 типов сюжетов. Сказочный репертуар и в конкретных сюжетах и в сумме у каждого народа отличается от репертуара соседей. Зап.-европейская С. напр. богаче животными сюжетами сравнительно с русской. Русская С. из волшебных сюжетов очень любит «Ивашку и ведьму», «Волшебное кольцо», «Царя Салтана», «Морозко», «Безручку» и почти совсем не знает популярных на Западе «Иоринду и Иорингель», «Царевича-лягушку». Украинская С. знает животных сюжетов в 5 раз больше, чем русская, и в два раза больше, чем европейская. Анекдотов на Украине в 4 раза больше, чем у русских или в Европе. Сибирские народы, напр. чукчи и эскимосы, почти не знают сюжетов европ. С. при богатстве и самобытности сказочного репертуара, в к-ром между прочим значительное место принадлежит особым шаманским сюжетам, о коих европейская С. даже понятия не имеет. Районирование идет глубже на более узкие районы. На р. Пинеге 50% всех С. — волшебные и 37% новеллистические, а в Заонежье, наоборот, новеллистических — 57%, волшебных — 31%. У чукоч оленных преобладают С. о добывании жениха или невесты, у чукоч приморских преобладают сюжеты авантюрные и т. д. Делалось несколько попыток сгруппировать и классифицировать сказочные сюжеты (Hahn, Gomme, Арнаудов, Wundt и др.), но все они условны, неточны и спорны, так же как и широко распространенная в настоящее время классификация Aarne — Thompson — Андреева. Последняя делит С. на три группы: животные С., собственно С. (с подразделением на волшебные, легендарные, новеллистические, о глупом чорте) и анекдоты».

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929–1939.

 

То есть, в принципе, всё нам давно знакомо и понятно.

 

Теперь приведу пример того, что представляет из себя собственно сказка, её композиция. Те же ЛЭ и СЛТ остаются нам неизменными помощниками. Заодно взглянем на отличия русской сказки от европейской.

 

«КОМПОЗИЦИЯ СКАЗКИ. — С переходом С. из плана мифотворчества в план художественного творчества в ее композиции появляется характерная особенность — любование действием, т. е. замедление, ретардация. Оно осуществляется путем или естественного умножения мотива (несколько встреч, состязаний, задач и т. п.), причем мерой для умножения служит математическое мышление. Напр. чукотская и эскимосская С. строятся на пятиричной системе (пять братьев, пять встреч и т. п.), европейская С. — на триальной системе (три брата, три встречи и т. п.). И 3 и 5 взяты из примитивных систем счисления. Или любование действием выявляется путем включения необычных в быту мотивов или наконец повторением отдельных мест (loci communes), к-рые постепенно шаблонизируются. Так поэт-общинник создает специфическую композицию С. еще на раннеродовой стадии. На более поздней ступени, напр. у крестьянства феодальной Европы, С. еще более усложняет структуру, знает напр. системы спиральных, т. е. повторных, ходов действия. Разумеется, что и миф, и героическая сага, и Natursage, постепенно утрачивая свои сакральные или научные функции, опускались до состояния С., обогащая ее репертуар и образуя подчас в С. особые потоки, особые разновидности сказочного жанра. Потребность смеха, использованная в социальной борьбе, порождала сатирический и юмористический вид С. Позднее книга служила еще одним источником ее обогащения. Так, современная С. вбирала в себя материал разных источников, подчиняя его известному комплексу принципов специфической сказочной композиции. Недаром романтики и народники — исследователи С. — склонны были видеть в ней поэтическую формулу философии жизни, представители исторической школы толковали ее как культурно-исторический памятник, а формалисты находили в ней особенно убедительный материал для развлекательной концепции словесного искусства.

Композиция С. в современном европейском виде характеризуется следующими чертами. Славянские и русские С. начинаются часто с присказки, неизвестной другим европейским народам. За присказкой следует особый зачин, во всей Европе сходный: «Es war einmal», «Once upon a time», «Il y avait une fois», армянский — «Жил не жил, был не был», русский — «Жили-были», «В некотором царстве, в некотором государстве» и т. п. Есть и другие зачины: «Jch weiss eine Geschichte»; «Хочу я вам, братцы, сказку сказать; не любо, не слушай, а врать не мешай». Часты в европейской С. переходные формулы, от одного крупного эпизода к другому: «Скоро сказка сказывается — не скоро дело делается» и т. п. Часты общие места, вроде «Сивка-бурка, вещий каурка — стань передо мной, как лист перед травой». Заканчивается С. просто обрывом или словами «Все», «Конец», а чаще специальной концовкой: «Und wenn sie nicht gestorben sind, so leben sie noch heute», «Стали жить, поживать — добра наживать». Эти основные признаки сказочной композиции не исключают вариаций. Встречаются ich-форма, т. е. рассказ от себя, английская балладная форма и т. п. Рассказывается С. устно, прозой, хотя в ней встречаются стихи и напевные части».

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929–1939.

 

«Что касается вопроса о происхождении сказочных традиционных сюжетов, то в освещении этой проблемы последовательно сменился ряд научных теорий (подробности см. в статье «Народная словесность»). Надо полагать, что наряду с элементами чистой фантастики в сказках нашли себе отражения пережитки древнейшего миросозерцания, картины древнего быта, а также отдельные конкретные исторические события; ср., например, ряд сказок об Иване Грозном и Петре Великом. В последнее время наука обратилась к изучению не только истории сюжетов, но и к детальному исследованию самого мастерства народного сказочника. Особенное внимание с этой стороны на сказку было обращено помимо ученых и кружками т. н. художественного рассказывания. Традиционное народное искусство должно оказать немалую услугу тем, кто старается выработать совершенные приемы художественного сказа».

Проф. Ю. Соколов. Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. / Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. — М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925.

 

В Литературной Энциклопедии и Словаре литературных терминов мы встречаем все присущие сказке сюжетные черты, являющиеся её основой, в том числе и современной сказки. Также мы находим подтверждение теории, что в основе сказочного сюжета может быть не только вымысел, фантазия сказителя, но и исторические события и личности, о чём я упоминал в самом начале.

Уже было сказано, что сказки делятся на два вида — народную (фольклорную) и литературную.

В чём заключаются их отличия?

В начале были приведены расширительные определения и фольклорной сказки, и литературной. Если с фольклорной сказкой, благодаря всем перечисленным определениям, происхождению, структуре композиции, нам всё стало более или менее ясно, то на литературной сказке остановимся чуть подробнее.

 

«Литературная сказка — авторское, художественное или поэтическое произведение, основанное либо на фольклорных источниках, либо придуманное самим писателем, но в любом случае подчиненное его воле. Произведение преимущественно фантастическое, рисующее чудесные приключения вымышленных или традиционных сказочных героев и в некоторых случаях ориентированное на детей; произведение, в котором волшебство, чудо играет роль сюжетообразующего фактора, помогает охарактеризовать персонажей».

Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова, 41089 словарных статей. — М.: Азь, 1994. — 750 с.

 

«Литературная сказка — такой жанр литературного произведения, в котором в волшебно-фантастическом или аллегорическом развитии событий, и как правило в оригинальных сюжетах и образах в прозе, стихах или драматургии решаются морально-поэтические или эстетические проблемы».

Сказка // Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия / [под ред.А.П. Горкина]. — М.: Росмэн, 2007. — 1123 с.

 

Исходя из предложенных вариаций, можно сформировать представление о литературной сказке как о жанре сугубо синтезированном, в котором в качестве основы остаются черты народного фольклора, но присовокупляются и черты, элементы других литературных жанров. Литературная сказка восприняла народную сказку во всех ее жанровых разновидностях. И всё, что есть сказочное в литературе, несомненно проистекает из фольклорной сказки. Также следует добавить, что «литературная сказка» — произведение авторское, где личность автора идентифицирована, в отличие от сказки народной.

Писателей-сказочников великое множество. Можно вспомнить и А.С. Пушкина, и Г.Х. Андерсена, и Э.А. По, и В. Бианки, и Э.Т.А. Гофмана, и В. Каверина, и Ю. Олешу, и Дж. Роулинг, в конце концов, с её поселившемся в каждом книжном шкафу «Гарри Поттером», и ещё до бесконечности продолжать этот список. Самое важное — то, что есть чётко сформированное понимание различий между традиционной фольклорной сказкой и литературной сказкой. Остаётся добавить, что авторы сказок нередко сознательно вплетают в волшебные, сказочные сюжеты штампы, клише, присущие другим жанрам художественной литературы для придания сказкам правдоподобия и реалистичности. Частным примером может послужить Г.Х. Андерсен, нередко чётко определяющий место действия сказки, или та же Дж. Роулинг, использующая топонимы.

Можно с уверенностью сказать, что именно сказка непосредственно породила такие направления литературных жанров, как фантастика, мистика, хоррор, фэнтези. Ставшие не менее популярными.

Чтобы создать завершённый образ жанра, в завершение необходимо указать, что сказки не представляют собой нечто однородное, переходящее от сюжета к сюжету. Существуют разновидности сказок в зависимости от композиции, сюжетного наполнения, смысла, морали, персонажей. И эти разновидности формируют целую систему сказок.

Так, финский учёный А. Аарне в своей работе «Указатель сказочных типов» (Aarne, 1910), осуществил первоначальную систематизацию сказок в зависимости от их сюжетной направленности и действующих главных героев.

Система была разработана на материале европейских народов, который подразделен на сказки: 1) о животных; 2) волшебные; 3) легендарные; 4) новеллистические; 5) об одураченном черте; 6) анекдоты.

Американский литературовед С. Томпсон дополнил типологию А. Аарне, написав в 1928 году «Указатель сказочных сюжетов» (Thompson S, 1955–1958). В итоге системные типы жанра сказки расширилась: 1) сказки о животных, растениях, неживой природе и предметах; 2) волшебные сказки; 3) легендарные сказки 4) новеллистические (бытовые) сказки; 5) сказки об одураченном черте; 6) анекдоты; 7) небылицы; 8) кумулятивные сказки; 9) докучные сказки.

Советский фольклорист Н.П. Андреев переработал указатель Аарне, добавив сказки из русского сказочного репертуара. Книга «Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне», 1928, до сих пор сохраняет свою литературоведческую актуальность.

На сегодняшний день современное литературоведение различает следующие разновидности сказок:

1) о животных;

2) волшебные;

3) новеллистические;

4) легендарные;

5) сказки-пародии;

6) детские сказки.

Подводя черту, хочется выделить основные элементы сказки: ирреалистичность событий, ирреалистичность персонажей, поучение (мораль), народные культурологические особенности (в зависимости от этноса), метафоризм, усиленная образность, обязательное присутствие некоего волшебства (фантастичности) вне зависимости, полностью сюжет нереален или композиция сказки строится на современной действительности.

Возможно, создастся впечатление, что помудрив-поразбиравшись в жанре сказки, была нарушена её таинственность, очарование. Ничуть. Сказка навсегда останется сказкой. И будет зачаровывать, притягивать к себе внимание, завлекать в свой фееричный волшебный мир. Такова уж особенность столь чудесного жанра. И сакральный смысл, сокрытый в сказках, никуда не исчезнет. Ведь, помимо воспитательной функции, формирования нормального образа мышления, сказка открывает нам (чаще на уровне подсознательного восприятия):

1. обряды инициации, перехода из детства в зрелость — посвящение мальчика в мужчину, а девочки — в женщину;

2. астрономический цикл жизни природы, природный календарь;

3. рождение мироздания;

4. поиск духовного пути человека, внутренний рост, получение тайного знания;

5. сохранение истории своего рода, связи с предками.

Эти пять сакральных слагаемых сказки и превращают жанр в неистребимый. Ведь естественно желание родителей научить своих детей доброте, честности, чувству справедливости, сделать стойкими перед жизненными трудностями, обогатить духовный мир ребёнка. И самим не потеряться в пучине жизненных страстей, оставаясь романтиками, верящими в настоящее волшебство.

 

До встречи!

 

 

Сергей КАРДО

 

Сказка о храбром человеке

 

Однажды в далекой стране жил человек, которому по ночам снился один и тот же сон — будто он летит на самолете и приземляется в волшебной ледяной стране, где все-все кругом сделано изо льда, а ничуточки не холодно. Человек этот, когда он был маленьким, был страшно непоседливым, он часто делал все наоборот, а когда мама его сердилась, он обижался и надувался как надувной шарик.

«Меня никто не любит, — думал он, — ну и пусть...»

А на самом деле его все очень любили.

И вот этот человек вырос и решил полететь в экспедицию полную опасностей на другую планету, которая каждую безоблачную ночь появлялась на небе. Он снарядил космический корабль и сложил в него все, что требовалось для полета, и приготовился стартовать.

Проститься с ним пришли его брат, сестра, папа и мама. Каждый принес ему что-нибудь в дорогу. Сестра — теплый шарф. Брат — свою любимую игрушку — игрушечное ружье с пульками на веревочке, папа и мама — теплые носки и теплую шапочку.

Кругом было много провожающих героя в трудное путешествие, развивались флаги, играла музыка и человек этот застеснялся простеньких самодельных шапочки, носков и шарфика, да и старенького ружья тоже.

— Не хочу! Не надо! — громко сказал человек.

— Возьми, — попросила мама.

— Нет, — ответил человек.

— Я тебя отшлепаю, если ты не возьмешь, — сказала мама.

— Не хочу! — задрыгал ногами человек.

Мама шлепнула, человек обиделся.

— Никто по-прежнему меня не любит, — подумал он и вскочил в ракету и захлопнул люк. Все подарки остались снаружи.

— На старт! — крикнул сам себе человек, запустил двигатель, и ракета умчалась к далекой ночной планете.

Долго ли, коротко ли длился полет, но ракета долетела до планеты и села на нее.

Когда человек вышел из ракеты, он ахнул — кругом искрились ледяные горы, эти горы со всех сторон подступали к городу, в котором все замерзло — и трава, и деревья, и лужи. Только люди сидели в заиндевевших домиках и грустно смотрели сквозь морозные узоры на окнах на севшую на главной площади города ракету.

Человек был изумлен — все кругом было именно так, как ему часто снилось, все точь-в-точь кроме одного — кругом было жутко холодно. Тогда человек бегом пробежал к одному из домов, открыл дверь и пробрался внутрь. Внутри, тесно прижавшись друг к другу, сидели посиневшие от стужи, чихающие и кашляющие жители планеты.

Вот что они рассказали человеку: наша планета состоит из особого льда, от которого не холодно, он не тает, на нем растут деревья и трава, а погода круглый год всегда жаркая, да такая, что ни у кого нет теплых вещей.

— Все было именно так, как мы сейчас рассказали, — стуча зубами от холода продолжали обитатели дома, — да вдруг из космоса на летающей тарелке прилетел с другой планеты ледяной король, от которого пошел настоящий холод. Теперь мы не можем прогнать его с той самой высокой горы, где стоит его тарелка.

— Я смогу его прогнать! — воскликнул человек.

— Ты? — горько вздохнул житель ледяной планеты, который уже почти превратился в сосульку. — Ты сам скоро будешь таким же, как и все мы...

Вдруг на улице раздался грохот, и рядом с большой ракетой человека упала маленькая ракетка. На ее борту было написано: «Человеку. Срочно».

Человек схватил ракетку, открыл люк и увидел сверток. Сверху лежала короткая записка: «Братик, сынок, ты забыл теплые вещи и ружье!» И подпись — брат, сестра, папа, мама.

Человек подпрыгнул от радости, быстро надел теплые вещи, зарядил ружье и стал храбро карабкаться в гору.

Ледяной король на вершине заволновался.

— Эй, ты что, не мерзнешь?

— Нет! — отвечал человек. — Я послушался умного совета и теперь мне тепло.

— Какой ужасный кошмар! — пуще прежнего заволновался морозильный пришелец. — Так он и меня разморозит!

Ледяной король не стал испытывать свою холодную судьбу, он вскочил в тарелку, накрылся крышкой и улетел. Долго в космосе громыхала крышка...

Сразу кругом стало тепло. Радостные жители ледяной планеты выскочили из домов, всюду уже текли ручьи, становилось так, как было прежде.

«Какой молодец!» — всем хотелось поблагодарить человека.

А человек тихо улыбался — он знал, кто на самом деле молодцы, а кто из-за своего упрямства чуть не провалил экспедицию.

«Все-таки меня любят», — подумал он и заснул усталый. И снились ему уже другие миры, которым требовалась его помощь...

 

 

О сказке…

 

Бодро написав «О сказке», я задумался... Все, что осознанно производит человек, должно иметь своего потребителя. Или цель, с которой продукт производится. Имея опыт (весьма субъективный и любительский) воспитания трех детей и трех внуков, я...

Черт! Это ведь тоже вполне спорное утверждение, я не один этим занимался. Поэтому все, что я скажу дальше, можно дополнить, поправить или оспорить.

Считаю, что целевая аудитория сказок — дети. Маленькие дети. С неумением cебя контролировать. С повышенной внушаемостью. С богатым воображением. С потребностью прижаться к взрослому сильному человеку и почувствовать себя защищенным первооткрывателем неведомых и невероятных миров, где может твориться все, что угодно. Время сказки почти всегда выбирает взрослый, когда надо утихомирить маленького человечка, подготовить его ко сну или просто успокоить его лавинообразно самовозбуждающуюся психику. Я не являюсь психологом, поэтому не буду расстраиваться, если настоящие психологи надо мной посмеются. Я и сам улыбнусь.

Думаю, что это первый аспект сказки. Второй — воспитательный. Предполагаю, что воображение маленького человечка намного опережает темп повествования — ассоциации возникают в таких количествах, что даже порой малыш проговорить их не может — у него все путается от богатства появляющихся образов. И вот здесь эти наблюдательные, хитрые и эгоистичные взрослые придумывают такие сказки, которые посредством отвлеченных ситуаций наводят маленьких разбойников или разбойниц на размышления. Не послушался — стал козленком! Которому нельзя на третье сладкое, потому что козлики только травку щиплют. Открыл дверь незнакомцу — чудом не став пережеванным, оказался у него в мохнатом животе. И т.д.

Что еще приходит на ум — меняется оформление сюжета. Все больше детишек приходит в недоумение от «отсутствия кнопок» в сказках. Нынешний трехлетний не вундеркинд уже и не спрашивает: «А где пульт от печи Емели?» А лет двадцать назад спросили бы. А почему на гаджете (подаренной бабушкой книжке с иллюстрациями Конашевича) буквы не нажимаются (тыкая в заглавие пальчиком)? Почему ничего не происходит?

Дальше, видимо, произойдет нечто такое, про что я сейчас даже и говорить боюсь. И скорее всего через лет десять над моими страхами будут смеяться. Будет стоять на комоде какая-нибудь черная тарелка и сразу внушать любую сказку прямо в мозги. Тем, кто окажется рядом.

Про третий аспект я скорее промолчу. Очень это тема сложная. Из соображений, что чудо — это то, что не поддается объяснению разумом. Другими словами чудо — промысел Божий. А чудес в сказках...

 

«И что, тебе больше нечего сказать?» — слышу я из той еще несуществующей, но такой уже почти осязаемой «черной тарелки» на комоде. Дык, отчего же? Желаете слушать, добавлю.

Многие сказки — если буквально заниматься разбором — полны жестокого идиотизма. Недавно читал «Красную Шапочку». К сожалению, этого издания сейчас нет под рукой, чтобы дословно процитировать. Так что я по памяти.

Счастливое завершение истории выливается в ужасы, которые представить невозможно. Если ребенок внимателен — вопросов не оберешься. И ответить-то нечего.

К примеру. Ну, проглотил волк и бабусю, и внучку. Пусть так. Бескровно. Ведь сказано — проглотил. Оговорюсь — масштабы волка и размеры его жертв очень напоминают картинки из прибалтийских фильмов советских времен. Показывают мелкую лодочку с мачтой (волка), а внутри этой лодки вдруг обнаруживаются аж четыре каюты на два человека каждая (бабусе и внучке по две. С душем и туалетом).

Ладно. Мы не замечаем, мы про это не думаем — увлечены потрясающим сюжетом. Волк не жевал, не грыз, на тарелочку не клал, вилкой не тыкал, ножиком не пилил. Не приведи Господи, если бы волк был культурным! И вот сидят они во чреве вдвоем — западная упитанная розовая бабушка и уже немаленькая (коли отпускают одну) внучка. Я бы спросил — а чего они там делают? Просто сидят и грустят или все же партизанский отряд сколачивают? К счастью, детям не до вопросов. Они потрясены кошмаром. Волки (особенно серые) издревле служили детским пугалом, ребенок думает — вот оно и подтвердилось. Чем собака во дворе отличается от волка из сказки — неясно. На картинке они все на одну морду. Ясно, что теперь мы, если есть бабушка и мы ее любим, натурально боимся и не любим собак...

Но, слава Богу, охотники проходили мимо и узрели мерзкого страшного беременного волка. И трапперы через окно застрелили хищника. С этими охотниками тоже все как-то неловко получается... Шли мимо (волка они искали. Почему-то рядом с домом) и ура! Вот он — в окошке лежит в конфискованном капоре, мародер. (Почему не убежал в чащу, где живет, где семья, детки-волчатки? Волк — одинокий бомж?) Огонь на поражение!!! Волк убит. Волк нынче труп. Слово детям понятное. Охотники «вспороли волку живот и оттуда вышли (Вышли!!! Они вышли! Они там стояли? Это не волк! Это мамонт!) бабушка без капора и Красная шапочка в красной шапочке. Вот и сказочке конец. Тот, кто слушал — молодец. Можно вытереть пот со лба и начать отвечать на вопросы подготовленного ко сну малыша. Готовьтесь, счастливый родитель, вам сейчас надо будет долго и изворотливо врать. А потом, когда ваше чадо, потрясенное услышанной fairy tale все же заснет, судорожно пролистать все купленные для успокоения ребенка книжки сказок. И подивиться — какая же чушь там присутствует. И размышлять над этим фактом. И прийти к подозрительному и малоубедительному заключению — видимо малышу не важно, что ему рассказывают, ему важно, что вы рядом и о чем-то стрекочете, а он от ваших модуляций успокаивается. Если это предположение верно, то можно все рассказывать хоть задом наперед. Колобок сожрал лису, медведя, волка (отомстил за бабушку), зайца и вернулся туда, где его испекли, распылился по сусекам и амбару и был таков. Аннигилировал.

Но есть одна сказка, сюжет которой послужил отправной точкой для принятия на вооружение взрослыми остроумной схемы финансирования отечественной науки. Не угадаете. Это Репка. Кто бы мог подумать, что в этой сказке скрыт глубочайший смысл? Не вспоминайте мучительно — какой. Не про выгоду коллективного труда, не про взаимопомощь.

Увы, я, к моему глубокому сожалению, не помню фамилию одного из наших ученых, который гениально раскрыл современный принцип выделения средств на научные исследования. Выдергивание Репки — проблема, которую надо обязательно решить. Для решения столкнувшимся с проблемой первым (Дедом) нужна помощь. Дед — базовая организация. Он посадил, он вырастил, он столкнулся. Все остальные, подключаемые последовательно — контрагенты. Какой смысл платить деньги всем участникам проекта, если подключение мышки дало нужный эффект? Без мышки результата не было бы. Значит, она главная в выполнении поставленной задачи. Ей и надо платить. Логично — не придерешься.

Не буду потрошить все известные мне сказки. Замечу лишь, что и здесь главенствует кривой смысл большинства сказок, который, к сожалению, воплотился в жизнь.

Подводя итоги своих размышлений, никаких выводов делать не буду. Потому что дети — за сказки, а они здесь главные. А взрослым должно быть стыдно за то, чем они потчуют детей на ночь.

 

Леонид КУЗНЕЦОВ

 

Вопросы и ответы

 

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?

Владимир Высоцкий

 

Два раза в том году меня ожидал культурный шок. Дело было в 1976 году. Я готовился к поступлению на сценарный ВГИКА, куда вроде даже прошел творческий конкурс. Дело оставалось за малым — закидать в себя как можно больше того, что нормально и правильно ориентированные граждане закладывают в себя постепенно, но последовательно и неуклонно. Речь шла о знаниях — живописи, классической музыки, литературы... Мне, «счастливо избежавшему» системного освоения всего этого богатства, пришлось восполнять невежество торопливо, глотать не пережевывая, мести все подряд. В этой безбашенной гонке а-ля «пятилетку в три месяца», грозящей напрочь своротить мне крышу, я потерял счет собственным культурным открытиям. Литературные, музыкальные имена, картины, художники, направления, запретные темы, философия и социология… И, чувствуя, что мне все мало, читал, слушал, смотрел все больше и больше.

Ну, это присказки. А мы ведь о сказке. Так вот — культурный шок с ней и был связан. Со сказкой. Дважды.

Систему, по которой я штопал прорехи в собственном образовании, нельзя назвать оригинальной. Я «брал» страну и — пошло-поехало: история, культура, живопись, литература, музыка. Дошло дело до Франции. К стыду своему, Франция тоже оказалась tabula rasa — какие-то разрозненные обрывки из отрывков, как тогда говорили (системно, если уж честно, я знал тогда две вещи: электрооборудование промышленных предприятий — научили в техникуме, и спортивную статистику — даже не знаю почему, тогда было интересно).

… Про кавалера ордена Почетного легиона, журналиста, писателя, летчика, сгинувшего вместе с самолетом летом 1944 года где-то над Средиземным морем, я конечно же слышал. Слишком уж яркая биография. И о нем раньше читал. А вот его произведения… Помню, взял в руки маленькую книжечку с названием «Маленький принц» без особого пиетета, как очередной кусок хлеба за обедом…

И — шок. Все в этой небольшой грустной новелле-сказке потребовало от меня радостной работы чувств. Каждое предложение. Я вмиг заделался то печальным мечтателем, то философом. Каждая немудреная мысль, вложенная Антуаном де Сент-Экзюпери в слова его героев, принималась как истина, а не предмет для спора. Ну, то есть поначалу я пытался из врожденной вредности что-то возражать автору на своем птичьем языке, но с легкостью сам же отыскивал аргументы «за автора». А потом и не нужно было, да и не хотелось спорить. Надо было просто уложить все эти философские штуки в нужное место своего мозга, что и было произведено без каких-либо усилий с моей стороны. Все стало понятно — это хорошо, а это — плохо. Есть высшие ценности, а есть преходящее. Есть частности, но это все для потом, для оставшейся жизни, чтобы не было скучно, чтобы мозг работал, чтобы работала душа. А основы — вот, пользуйся.

Собственно, на то и сказка. Вспоминаю, с каким ехидством я воспринимал натужные нравоучения Льва Толстого в его рассказах для детей, в его философских побасенках. «Все правильно, — думал я, — пишет Лев Николаевич, но отчего так нудно-то? Ощущение, что выполняет какую-то никому не нужную работу». Да и Евангелие, честное слово, заставляло ухохатываться… Уже позже, значительно позже я оценил удивительную стилистику Библии и Евангелия, стал понимать мудрость этих вечных книжек. (Тоже, кстати, сказки, только одна потолще, а другая потоньше). А вот «Маленький принц» что-то не стал для меня ни нудным, ни смешным. Ровно то, что требовалось. Наверное, это просто любовь. Всегда волшебство, фантазия, чуть-чуть грусти и много света.

И второй раз в том же году.

Фанатеть от западного рока и Владимира Семеновича Высоцкого вкупе с другими бардами было у молодняка общим местом, я исключением не был. Но на западные пласты (кто не в курсе — от тридцати р. и выше у соответствующих товарищей) денег у меня не было, довольствовался перезаписью на магнитофон (это обходилось подешевле, рубля по три-пять за концерт, записанный на бобину, а то и вовсе бесплатно, если инициатором записи был кто-нибудь из друзей). В общем, в отдел грампластинок заглядывал не часто. А тут сподобился…

Привлекла обложка. А когда посмотрел на обратную сторону, то обомлел и купил сразу, не раздумывая. Пока шел до дома, еще сомневался, впрочем, уже предвкушая. Действительность оказалась куда как ярче всех предвкушений.

«Алиса в стране чудес» — аудиоспектакль по сказке Льюиса Кэрролла. Второй культурный шок того года.

Если основы — «Маленький принц», то «Алиса…» — частности. Но, Бог мой, какие! Этот шедевр я в течение какого-то времени слушал просто ежевечерне, приглашая на него друзей как на особо изысканное блюдо. Даже сейчас помню практически наизусть — от первых слов: «Скажи-ка, дружок, где начинается день? А? Э-э.. Если идти над землей вместе с солнышком, то как определить — где кончается вторник, а где начинается среда?»

А действительно? Много ли мы знаем таких умных вопросов, ответ на которые непременно хочется услышать? И понеслось-покатилось — ярко, умно, необычно.

Много неясного в странной стране, можно запутаться и заблудиться. Даже мурашки бегут по спине, если представить, что может случиться…

В 76-ом еще нельзя было представить…

Приподнимем занавес за краешек, какая старая тяжелая кулиса… Ах, какое время было раньше, такое ровное, взгляни, Алиса.

Да уж, не чета нынешнему…

Вдруг будет пропасть и нужен прыжок? Струсишь ли сразу, прыгнешь ли смело: А? Э-э… Так-то, дружок. В этом-то все и дело…

«Алиса в стране чудес». Это уже была страсть.

У Олжаса Сулейменова есть воспоминания, как он писал стихи на полет первого человека в космос. У меня было так же. Я не мог усидеть на месте, бегал по комнатам, повторяя самые лучшие, на мой взгляд, куски, восхищался и наслаждался. Я стремительно вырастал из коротких штанишек.

 

Почему в обоих случаях это была сказка — бог весть. Хотя могу предположить. В раннем детстве сказка для ребенка является источником безоговорочных знаний. Курочка запросто может снести золотое яйцо — аксиома. В небушке живет боженька — аксиома. В среднестатистического волка комфортно, как отметил Сергей, входит одна бабушка и одна внучка. Тоже аксиома. Эти знания до определенного возраста остаются абсолютными. Придет время, выросший ребенок сам разберется, что в небушке летают самолеты и птицы, а боженька живет внутри каждого из нас, что волк — это всего лишь свободная от обязательств перед человеком собака, а технология вытаскивания репки — системное решение по оплате труда. Остается другая потребность, не в знаниях, а в в расшифровке волшебного текста. Ну, вспомните же, какие вопросы вам задает ребенок, когда вы читаете ему сказку писателя-изверга Шарля Перро «Мальчик-с-пальчик», в которой родители решают увести своих детей в лес, чтобы они там померли разом, все равно сдохнут с голоду, так хоть не на глазах? Ребенок спрашивает: «А мальчик-с-пальчик хороший?» «Хороший», — с легким сердцем отвечаете вы. «А людоед — хороший?» «Нет, пожалуй, не очень», — задумываетесь вы. «А папа с мамой у мальчика-с-пальчика хорошие?» Тут вы встаете в ступор. Родители-то у него — дай бог каждому… Как ответить?

А ребенок ждет. А потом он уже не задает вслух свои простые вопросы, которые, тем не менее, все копятся и копятся и требуют адекватного — хоть и сказочного, но однозначного — ответа.

То есть мне просто повезло, вот что я думаю. Срослось.

Пишите сказки, господа писатели! Умные, добрые, смешные, забавные…

Разрешите и мне в качестве иллюстрации дать образчик. Правда, это будет не сказка, а переложение греческого мифа. Ну, то есть все равно сказка. Какая уж есть.

 

Миф номер три. Как все начиналось

 

Вначале был Хаос. Этакая неопределенная субстанция — ни два, ни полтора. Вроде бы все есть, но в зачаточном состоянии — атомарном. Все такое броуновское, одно слово — непорядок. Но положительный момент присутствовал — было из чего создавать…

Первым сам собой воссоздался из общего недосмотра Хронос. Этакое концептуальное нечто, главный посыл. Время.

Хронос и Хаос… Основы фундаментальной физики были заложены…

  Если ничто растянуть бесконечно во времени, —  рассуждал Хаос, —  выйдет охренительно длинное ничто.

  Это да! — соглашалось Время. — Этакое бесконечное хрен знает что.

  А смысл? — интересовался Хаос. — Во всем должен быть смысл. А какой смысл в этой загогулине, у которой нет ничего, даже самой загогулины?

  Что, самый умный, что ли? Какой еще смысл? Такого понятия нет. Не к чему приложить.

  Точно! Давай чего-нибудь создадим конечное, к чему приложим смысл.

Создали Землю. Хаос уже не такой абсолютный, Время — не столь бестолково. Дело пошло. Правда, Земля оказалась огромным мертвым булыжником, но вполне конечным, с измерениями. Длина там, долгота-широта…

  Ну и долго Это будет болтаться во мне? — спросил Хаос.

  Земля, что ли?

  Какая еще Земля? Земля — это когда с морями-океанами, с отдельными островками суши. А это — Это.

Чтобы Землю сделать Землей, создали Огонь, Воздух и Воду.

А там — пошло-поехало. Создают, восхищаются сделанным, а между тем, мама дорогая, откуда-то взялись братья-близнецы — Эрос и Антерос. Любовь и Ненависть. Теза — Антитеза. Это с тех пор так и пошло — откуда они берутся, эти любовь и ненависть — непонятно.

  Слушай, у нас неплохо выходит, согласись, —  радуется Хаос.

  Не тормози, сникерсни, —  соглашается Хронос.

В общем, поперло. Начали создавать все подряд, да так как-то глобально — Эреба как воплощение Мрака. За ним —  Никту —  темную беззвездную Ночь. Ну и совсем уж обязательную штуку —  Непостижимую Бездну —  Тартар. Вселенная начала принимать явные очертания осмысленности.

Если долго мучиться — что-нибудь получится.

 

_____

 

Вы думаете, что о сказке на этом все? Ничуть не бывало.

Во-первых, пару сказок мы приготовили на следующее занятие. Да и размышления на тему можно, на мой взгляд, продолжить.

До встречи!

 
html counter