Dixi

Архив



Литературное объединение «Новые писатели».

Занятие тридцать четвертое

 

Добрый день всем!

 

В силу ряда объективных причин мы не станем сегодня говорить на заявленную на сегодня тему. То есть мы про язык и стиль упоминать конечно станем, но опосредованно. Мы попробуем коснуться таких тонких материй, как тон и тембр повествования, аромата и настроения произведения, авторской адекватности. Скорее всего, мы только начнем разговор, потому что я буду искать помощи у вас, наши дорогие читатели, и если появятся ваши мысли на сей счет, непременно предоставлю вам возможность реализоваться на страницах нашего лито.

 

Если вы пишете свои тексты по принципу: кривая вывезет, черт не выдаст, а свинья не съест, то рискуете нарваться на: прямую; неразборчивую в плане еды хрюшку; безнравственного беса, не знакомого с правилами хорошего тона. Говоря просто — ребята, писать по такому принципу не комильфо. Да и не особо верится, что такое возможно. Разве что в качестве литературного изыска типа предложенной в качестве эксперимента несколько занятий назад «тридцатиминутки».

На самом деле произведение сначала рождается в голове автора, а потом аккуратно переносится на бумагу (или, что вероятней — в компьютер). Но вот что интересно, в голове это произведение всегда совершенно, а будучи реализовано, порой качеством исполнения замыслу проигрывает.

Попробуем вместе подумать, в чем тут дело.

Представим, что речь не идет о том, что вы профан в литературе, а скорее наоборот; вы как автор абсолютно безупречны. Вы в совершенстве владеете словом, вы тонкий знаток всего того, о чем идет речь в вашем произведении. Вы, наконец, родили отличный сюжет.

И вышло вообще-то неплохо, но…

Ну конечно, нюансы. В них все дело.

 

О них и поговорим.

Из всего вышеперечисленного (тон, тембр, аромат, настроение, авторская адекватность) мне лично наиболее уязвимой кажется такая материя как тон повествования.

Сразу оговорюсь, что мои сегодняшние заметки носят самый предвзятый характер. Они — только мое видение вопроса, спорить со мной не просто можно, но и необходимо, что, надеюсь, и будет сделано чуть позже авторами более глубокими и тонкими. Я же прежде всего не автор, я редактор, я так вижу, я так и буду говорить.

Авторская интонация бывает: безапелляционная, снисходительная, ироничная, саркастическая, мудрая, спокойная, подхалимская, уважительная, пофигистская, ерническая, нейтральная, рассудительная, по-детски наивная… и др. и пр.

Ну, само собой, автор, используя каждую из вышеперечисленных, один и тот же текст напишет совершенно по-разному. Как пример гениального выбора наиболее точной из сотни возможных интонаций — любая из повестей цикла «Миргород» Николая Васильевича Гоголя. Или проза Чехова. Мне очень нравится, как точно, как безупречно выбирает авторскую интонацию Валерий Былинский в своем сборнике «Риф» (наиболее наглядно это проявляется в его рассказах).

Неожиданный эффект иногда достигается путем диссонанса авторского тона и сюжета. Иронично рассказанная трагичная история рождает «черный» юмор, снижает эффект боли, переносит разговор в другую плоскость (философскую, нравственную, событийную). И наоборот, возвышенный, эпический тон придает обычной смешной истории монументальности, переводит ее из разряда баек в притчу.

Впрочем, тут ошибиться чрезвычайно легко. Вспоминается видеосюжет, когда человек катится по горке, заканчивающейся трамплином и, пролетев метров сорок-пятьдесят, точно плюхается в ванну с водой. Чуть перелет или недолет — неприятность. Возможно и с летальным исходом.

В литературе подобная неприятность чревата громким недовольством критика и анафемой автора. Весьма нехорошая вещь. Иногда даже с летальным исходом. Поэтому-то многие авторы предпочитают интонацию нейтральную, в крайнем случае приправленную легким налетом снобизма. Критики таких авторов боятся и поэтому игнорируют.

            Есть авторские интонации, политически неблагонадежные, попавшие под неофициальный (или уже официальный?) запрет. Допустим, стеб. Во всяком случае, допуск кое-каким авторам с подобной интонацией в публичную российскую литературу закрыт. Пример — Игорь Яркевич, знаковый автор 90-ых – середины 2000-ых.

Но точно выбранная авторская интонация — это еще далеко не все. Что еще? Допустим, тембр. Не уверен, что в контексте литературного произведения слово это наиболее точное, но мне оно нравится, решил использовать.

Сколь часто хорошему в сущности тексту чего-то недостает в связи с тем, что у автора стандартный тембр его литературного голоса. Вот, допустим, рассказ, в котором все персонажи говорят одним языком. Хорошо это или плохо — второй вопрос. Первый — какое отношение этот рассказ имеет к литературе? Некоторые авторы вставляют в речь персонажей специфические словечки, думая, что этим решают проблему идентификации героев. Ну, немного расцвечивают язык, но… Убери эти маркеры, и снова Марья Ивановна и Альберт Эйнштейн говорят у автора одним языком. Употребляют одни и те же расхожие выражения, одинаково выстраивают речь, мыслят одинаковыми стандартами, одинаково реагируют на изменяющуюся обстановку.

(Вспоминаю в этой связи любой роман Достоевского. Вот у кого все до слепящего блеска ярко, вот у кого невозможно спутать ни одного героя!)

По тембру голоса мы не только узнаем своих знакомых, но и знаем, какое настроение у них сейчас. Скажите, много ли авторов мы можем узнать по небольшому куску их произведения? Вот-вот.

Тембр — это не только стиль. Это еще и авторская позиция, это особенности структуры текста, это метод построения сюжета… Да мало ли что еще! Это то, что позволяет БЕЗОШИБОЧНО определить авторство (конечно, довольно хорошо зная творчество конкретного писателя).

Впрочем! Тембр (именно тембр!) человеческого голоса может быть невыносимо неприятен, хотя и до боли узнаваем. С литературным тембром та же история. Некоторые писатели НЕ НРАВЯТСЯ нам до мозгового скрипа, до болевого шока. И все потому, что ИМЕЮТ свой ярко выраженный литературный тембр, узнаваемый. Кому-то он бархатный как у Игоря Кириллова, ну а кому-то… Так что думайте сами, решайте сами — иметь или не иметь.

 

Про аромат текста сказать, думаю, надо непременно. Текст может пахнуть фиалками, лавандой, прокуренной комнатой… а может деревней, а может и помойкой. Что, в общем-то, и требуется. Текст непременно должен пахнуть, и чем ярче запах, тем эффективней литературный «выстрел». Помните у Джанни Родари — только бездельник не пахнет никак. Никак не пахнет пустой текст, ну это понятно. А как добиться того, чтобы он пах правильно — вот задачка.

Я люблю выражение — вкусный текст. Каюсь, применяю его по делу, а чаще без дела, ибо это выражение давно уже стало расхожим и оттого пустым. Ну, вкусный текст и что? Мазать его на печеньку и запивать чаем? Но вот терпкий текст, как оно вам?

У рассказов моего друга Андрея Есаулова терпкий запах старой матери и такой же терпкий запах теплотрассы, воровского притона и липких, захватанных сотней рук денег, терпкий запах молодой весны и почти сразу же вслед запах нищеты… Кто-нибудь знает, как пахнет нищета — беспросветная, тягучая, засасывающая? Почитайте…

Конечно же, pong[1] — фу, неприятно… Ну тогда напишите так, чтобы фиалки и ромашковое поле. Это на самом деле не так сложно — надо всего лишь найти образы, которых еще не было в литературе. Мы ведь и в самом деле соскучились по запаху ромашкового поля. Почему-то считается, что настоящая литература — это запах спермы, мочи в подъездах и лифтах, пороха и гари. Да, забыл, еще сладковатый запах крови. Вот тогда получается настоящая литературная жизнь…

 

Настроение и авторская адекватность — это близнецы-братья. Одно всегда зависит от другого.

Начнем с того, что попробуем определить, что это за человек — писатель. Если кто-то думает, что автор (хороший автор!) — обычный человек, то он глубоко ошибается.

Нет, внешне, конечно, автор зачастую вполне успешно «косит» под обычного человека. Если вы стоите в очереди в супермаркете, то никогда не определите, кто из очереди писатель. Рокера видно сразу, байкера, пенсионера, врача… Присмотритесь. Полицейского, чиновника. Писателя, пока он не скажет вам, что он писатель, не узнать. Потому что в очереди он чиновник, рокер, пенсионер. Писатель тот еще хамелеон.

Писатель гораздо более актер, чем самый заслуженный в России артист. Писателю надо видеть, слышать, чувствовать, а выглядеть писателем и одновременно видеть, слышать, чувствовать невозможно. Писатель выглядит рокером, а чувствует как писатель. При этом он делает вид, что ничего не чувствует, ничего не видит и не слышит. Что он вообще не причем.

Потом он приходит домой, садится за компьютер и превращается в монстра.

Точнее, в бога! Еще точнее, в монструозного бога! Ему дозволено то, что дозволено и Юпитеру, и быку. Ему дозволено все. Fas est[2], как говорили древние.

Если вы думаете, что писатель сидит у компьютера и потирает руки с мыслью — сейчас я вам все покажу и докажу, то вы, конечно же, не правы. Никому и ничего он уже доказывать не хочет. Что бог может доказать непутевому дитю — человечеству? Да богово ли это дело — что-то кому-то доказывать? Бог творит…

И это настроение, с которым он творит, вы чувствуете…

 

Л.К.



[1] Pong — вонь (англ.)

[2] Fas est — все позволено, позволительно (лат.)

 
html counter