Dixi

Архив



Татьяна РОГОВЦЕВА (г. Брянск) МОЖЕТ ЧТО-ТО И ПОЛУЧИТСЯ

Роговцева

По работе мне часто приходиться бывать в сельской местности. Фирма, в которой я работаю юристом, занимается оказанием услуг по оформлению договоров на приобретение земельных участков.

Как правило, это земельные паи, выделенные в собственность жителям села, но по ряду причин так и не задействованные ими в хозяйстве.

Село, в которое судьба меня забросила на этот раз, было мне знакомо: еще в юные годы довелось мне трудиться в здешнем колхозе, куда была направлена от организации на сельхозработы.

С тех пор здесь мало что изменилось: в центре села магазин и клуб, в палисадниках сельчан по-прежнему растут «Золотые шары», всё то же бездорожье, правда, ко многим домам подведен газ, да на краю села появился добротный двухэтажный дом с высоким забором, гаражом и другими подсобными пристройками.

Как пояснил помогающий мне в работе житель села, дом этот принадлежит фермеру, который, по сути, является единственным работодателем для сельчан.

— Мужик он неплохой — труженик, да и народ не обижает. Он из местных, в колхозе работал зоотехником, ну а как все развалилось, стал фермером.

— Да вон он, кстати, беседует с водителем.

Я посмотрела в сторону двух оживленно разговаривающих мужчин, и поняла, о ком идет речь.

Как будто и не было этих тридцати лет, вспомнилось все, словно это было вчера…

 

* * *

На работе объявили — пришла разнарядка о направлении трех человек в подшефный колхоз.

Желающих добровольно поработать на благо сельского хозяйства не нашлось, и потому решили направить сотрудников, не обремененных семьей.

На этот раз жребий пал на меня и мою подругу Нинку, да еще записали Гришку Шуранова — молодого специалиста из отдела сбыта, которого за глаза все называли «рыжий».

По прибытии на место Гришка объявил: «Я буду жить в общежитии с заводскими ребятами. Вы уж как-нибудь сами по себе, типа мы не знакомы. Я приехал «снять» девчонок, так что мне не мешайте».

К словам «рыжего» мы отнеслись спокойно и отправились в правление, где нас определили на постой к майору. Это был старый дедушка, в котором ничто не напоминало бывшего военного. Он ходил в кедах на босу ногу, на голове седые волосы торчали в разные стороны, как будто никогда не знали расчески. Он жил с женой — опрятной старушкой и с сыном — инвалидом, у которого отказали ноги и потому он работал на дому, ремонтировал разную утварь.

Нам выделили отдельную комнатку, небольшую, но чистенькую, с двумя кроватями и половичком посередине.

Сельчане постояльцев брали с удовольствием, колхоз выделял на их содержание провиант: крупу и мясо.

Утром, придя в правление за разнарядкой, мы «рыжего» не увидели, немного удивились, так как работать должны были вместе.

С работой повезло, нас поставили на комбайн; шла уборка картофеля, предстояло выбрасывать камни и мусор, которые попадали вместе с картошкой.

День прошел быстро, нам даже понравилось: свежий воздух, по огромному картофельному полю двигаются комбайны словно корабли в океане, а мы на мостике, как капитаны судна, никто не стоит над душой, никто не дергает.

Вечером нас ждал сюрприз. Подойдя к дому, мы увидели Гришку, сидящего на лавочке со своими пожитками и, как видно, ожидавшего нашего прихода.

Выглядел «рыжий» прямо сказать не важно: под глазом фингал, рубашка порвана, и сам он был подавлен, растерян, куда только подевался его боевой настрой.

— Девчата, можно я с вами жить буду?— промямлил он, переминаясь с ноги на ногу.

— Что с тобой случилось?— спросила Нина, которая была старше по возрасту в нашей компании и обладала задатками лидера.

Оказалось, что в общежитии Гришка стал ухаживать за приглянувшейся ему девушкой, но у той был парень, который, недолго думая, охладил пыл ловеласа, завязалась драка, после чего у «рыжего» отпало желание искать приключения на свою «пятую точку».

Поместили его в комнате вместе с хозяйским сыном.

Работать он стал вместе с нами. Комбайнер в шутку сказал ему: «Будешь у девчат бригадиром», и Гришка воспринял это как руководство к действию.

Мы с Ниной стояли с одной стороны комбайна, а Гришка — с другой.

Как нарочно, с его стороны вместе с картошкой стали подниматься комья земли и камни, он еле успевал их выбрасывать.

Мы стояли свободно, у нас изредка попадался мусор, и потому работали не спеша.

Гришке это быстро надоело, и он стал командовать.

— Маринка, переходи на мою сторону, будешь помогать.

— С чего бы это вдруг, — возразила я, — мне и здесь хорошо.

— Я — бригадир, — сказал Гришка, — и вы должны меня слушаться.

— Рыжий ты, а не бригадир, — уточнила Нина. — Работай и не выступай.

— Нет, я бригадир, — упорствовал Гришка, — меня комбайнер назначил.

— Если будешь произносить это слово, буду рисовать на комбайне звездочки, — заявила я, показывая неизвестно откуда взявшийся в кармане мел.

Как только Гришка называл себя бригадиром, я начинала рисовать, и к концу смены весь комбайн был в звездочках.

Конечно, эти перепалки мы всерьез не воспринимали, все переводилось в шутку, и дни протекали весело.

По характеру Гришка был балагур, немного вспыльчив, но быстро отходил и не помнил зла.

Нину он немного побаивался, но и уважал, и не потому, что она старше, а за решительность в отстаивании наших интересов в правлении, за умение принять верное решение.

Ко мне он относился по-доброму, но я была не в его вкусе. Он любил девушек полненьких, как говорят, чтоб можно было за что подержаться, а я была небольшого роста, худенькая, правда веселая, легкая в общении и как друг вполне подходила.

Как потенциального жениха Гришку я также не рассматривала, в то время жизнь мной воспринималась в розовом цвете, и мечтала я о «принце на белом коне». Гришка под этот образ никак не подходил: рыжий, маленькие невыразительные глаза, нос картошкой — не герой моего романа, но с ним было весело, и мы прекрасно проводили время.

После работы ходили в клуб, где показывали кино, а затем — танцы под магнитофон.

У Гришки появилась обязанность носить на себе в клуб сына хозяев, благо дом находился недалеко. Мы над ним частенько посмеивались: «Что, Гришунь, потанцевать решили?»

Он злился, но отказать инвалиду не мог.

Неделя пролетела незаметно.

Нас не пугали ни скудная еда, ни бытовые неудобства.

Старушка кулинарными изысками не баловала: на первое — щи, на второе — борщ. Изредка варила картошку, а к ней подавала в общей тарелке малосольный огурец, нарезанный тонкими кружочками, плавающими в рассоле.

Но и здесь находили повод посмеяться.

Как только Гришка начинал вылавливать из рассола огурцы, моментально получал от Нины ложкой по лбу, он злился, а я, глядя на них, не могла удержаться от смеха.

 

* * *

Жизнь в колхозе шла размеренно, даже можно сказать с прохладцей.

Своего трудоспособного населения было немного. Женщины в основном работали на фермах, мужчины, кроме комбайнеров и водителей, были при должностях: бригадиры, кладовщики.

Сенокос, посадку и уборку урожая выполняли присланные рабочие с заводов и служащие из различных городских учреждений.

Польза от их работы была невысока: на основном рабочем месте шла средняя зарплата, а в колхозе платили сущие копейки, и потому отсутствовала заинтересованность в качественном ее выполнении.

Организация работы в колхозе также оставляла желать лучшего.

К восьми утра собирались возле столовой, однако завтрак к этому времени был не готов. Нередко собравшиеся были свидетелями самого процесса приготовления пищи: с фермы приводили животное (обычно теленок), убивали и разделывали на глазах присутствующих, наспех готовили; только часам к десяти приезжал «Петруша» на тракторе и людей везли в поле. Иногда процесс затягивался — вспоминали, что забыли флягу с водой или искали по деревне бригадира, потому что не знали, куда вести людей.

Не успев поработать и двух часов, как наступало время обеда, и все повторялось сначала.

В этом мы смогли убедиться, как только нас перевели с комбайна на переборку картофеля и поселили в общежитие, где проживала основная часть шефов. Нас определили в бригаду к работникам бытового обслуживания, которых было пятеро: четыре женщины и мужчина.

Мужчину звали Борис. Он был маленького роста, черноволосый, небольшие карие глаза глубоко посажены; смотрел на всех исподлобья и настороженно, создавалось впечатление, что он вечно чем-то был недоволен.

По дороге на работу он не переставая ворчал о том, что кровать расположена неудачно, что всю ночь чьи-то ноги были возле его головы, и он был вынужден их нюхать.

Борис находил любые предлоги, чтоб только не работать.

В бригаде заметили, что если его разозлить, то он хоть как-то начинал шевелиться, и потому нередко прибегали к этой уловке.

— Борис, отгадай загадку, — предложила Нина: «Маленький, черненький в картошке копается — кто это?»

Борис, рассвирепев, начал быстро переносить картошку, мы даже за ним не успевали, с такой скоростью он бегал, произнося какие-то ругательства.

Гришка в это время стоял на верху машины и принимал ведра.

Но вдруг водителю стукнуло в голову передвинуть машину, и «рыжий», сделав сальто, оказался на земле, он даже не успел испугаться.

Все стояли, опешив, и молчали.

Борис, не видевший, что произошло, подошел к «рыжему» и тихонечко спросил: «Гриш, а чего это ты с машины слез?»

Напряжение спало и все рассмеялись, только Борис недоумевал, что он такого смешного сказал.

 

* * *

Вечером Гришка сообщил, что местные ребята пригласили нас на пикник. Нужно только заскочить к майору и прихватить с собой Витька — сына бывших хозяев. Гришка с ним сдружился и после работы частенько к нему заходил.

Витька посадили на велосипед и поехали за деревню, где за приусадебными участками сельчан находился луг, на котором паслась вся деревенская живность.

Вечерело.

Из печных труб поднимался дымок. Петухи прокричали отбой.

Уже был разведен костер, припасена картошка для запекания.

Вдруг кто-то предложил зажарить гуся, благо стайка паслась неподалеку.

Особых возражений не было, и вскоре птичка крутилась на самодельном вертеле.

Что может быть лучше ночного костра?

Потрескивают дрова, языки пламени завораживают, обдают теплом и располагают к беседе.

— Как у вас здесь хорошо, — сказала я, — тишина, красивая природа. Чего вы все поразъехались?

— Посмотрим, как ты через неделю запоешь-завоешь от этой тишины, — возразил местный паренек, которого почему то все называли «ноздря».

— Что здесь молодежи делать — коровам хвосты крутить да грязь месить, дороги плохие, до города далеко, развлечений никаких, остается водку жрать, потому и уехали, чтоб только не спиться.

— А я деревню люблю и никуда бы отсюда не уезжал, — задумчиво сказал паренек небольшого роста, но довольно приятной наружности. Особенно у него были красивые глаза, большие, как бездонные озерца, в которых можно утонуть, если подольше смотреть.

— Ну и чего же ты не остался? — спросила я, с трудом отводя от него взгляд.

— Так девчата все уехали, жениться на ком? Ты ж вот сюда жить не поедешь?

Мне почему-то вспомнились тощие коровы и лошади с ввалившимися боками, которые жалобно смотрели голодными глазами, когда мы проходили возле фермы.

Я представила эту однообразную серую жизнь, лишенную каких бы то ни было удобств, и ничего не ответила.

На горизонте, где луга исчезали и сливались с небом, лениво догорала холодная осенняя заря.

Бездонное небо, тишина, догорающий костер — все казалось сказочным и далеким от действительности, а проблемы и бытовые неудобства стали мелкими, несерьезными.

Гусь «ушел на ура». Мясо было нежное, пахло дымком, кажется, ничего вкуснее в жизни не ели.

Иван, так звали паренька — обладателя красивых глаз, вызвался проводить меня до общежития.

Пахло осенью. Луна, покрытая облаком, еле-еле освещала дорогу.

Деревня уже спала, не было видно ни одного огонька.

Иван делился своими планами, рассказывал о перспективах, которые откроются перед ним, мечтал, что после окончания сельскохозяйственного техникума вернется сюда зоотехником.

— Как было бы хорошо, если бы ты могла разделить со мной мои мечты, — с надеждой в голосе произнес он.

Я понимала, что отказом сделаю ему больно, но и обманывать его не могла.

Помню, сказала, что он мне нравится, но у меня тоже есть мечта, и она никак не связана с жизнью в деревне, и потому лучше расстаться и не обнадеживать друг друга.

Я видела, что Иван расстроился, и от этого на душе у меня было тяжело.

Наутро я встала подавленная, никого не хотелось видеть, но суета жизни вовлекла в свой кругооборот, и хорошее настроение стало возвращаться.

После работы решили заглянуть в гости к Витьку.

Он встретил нас возле дома и сказал, что мать злая, лучше ей на глаза не попадаться.

Оказалось, что утром она не досчиталась гуся, и почем свет ругала приезжих, сожравших птицу.

— Надо же было из такой стаи выбрать именно своего гуся, — огорченно недоумевал Витек, — хорошо хоть мать не знает, что я с вами был.

 

* * *

Жизнь текла своим чередом, но с каждым днем мы чувствовали, что восторг и радость первых дней пребывания в колхозе улетучивались.

Да к тому же погода стала портиться.

Начался дождь, в поле было холодно и грязно.

Мы все чаще стали вспоминать о благах городской жизни, хотелось принять ванну, съесть мороженое, даже лимонад казался чем-то невероятным и желанным.

И мы стали считать дни до отъезда.

Вернувшись домой, я постепенно стала забывать о поездке в колхоз, пока однажды не получила письмо от Ивана.

Это была небольшая записочка, в которой он коротко сообщал о своей учебе, об общих знакомых, а постскриптум подписал: «Может нам все же стоит попробовать»?

Я отложила письмо, перед глазами встал образ Ивана, его красивые и добрые глаза и подумала: «Может что-то и получится…»

Но, увы, не получилось.

Вскоре я встретила своего «принца на белом коне» и забыла обо всем на свете.

Правда, «принц» оказался не настоящим, и совместная жизнь у нас не сложилась.

И вот спустя тридцать лет я снова встретилась с Иваном.

Он нисколько не изменился, просто возмужал. Те же бездонные глаза, в которых запросто можно утонуть, волевой, но добрый взгляд.

Первым порывом было подбежать к нему, поговорить, но что-то меня сдерживало.

У него своя состоявшаяся жизнь, возможно, семья…

Каждому из нас судьба предоставляет шанс на счастье, но, к сожалению, не всем удается его использовать.

Так и я — упустила свое счастье, а напоминать о себе сейчас — просто бестактно и не имеет никакого смысла.

Так рассудив, я развернулась в противоположную от Ивана сторону и отправилась заниматься привычным делом.

— Маринка! — услышала я знакомый голос, — подожди, куда же ты?

Сердце бешено заколотилось, и где-то в глубине души затеплилась надежда: «Может что-то и получиться», я обернулась и шагнула навстречу Ивану.

 

 
html counter