Варвара ЭЙЛЕР (г.Москва) РУБИНОВЫЙ КУЛОН

Париж. 1935

Они встретились в Париже в 1935 году — два русских эмигранта, мужчина и женщина, которые после Октябрьской революции вынуждены были покинуть свою горячо любимую Россию и начать жизнь сначала. Им было нелегко, как и всем русским дворянам, которые волею судьбы оказались на чужбине.

Оказавшаяся в Париже русская аристократия пыталась адаптироваться к новой жизни и забыть о старой, которая была стерта вихрем революции. К сожалению, повезло далеко не всем. Некоторые сумели вжиться в новую среду и обрести во Франции вторую родину, а другие, наоборот, ломались, спивались и скатывались на дно парижских трущоб. Но их объединяло одно — все они продолжали любить Россию.

Бывший белогвардейский генерал Александр Федорович Белов был человеком практичным, разумным и во всем любил порядок и меру. Будучи человеком военным, А.Ф. воспринимал жизнь такой, какая она есть и никогда не питал никаких иллюзий. Мемуаров он не писал, советскую власть не поносил и во всем старался придерживаться золотой середины. Внешне А.Ф. был довольно привлекательный мужчина: высокий, с красивой военной выправкой, ухоженными коротко постриженными темными волосами и круглым добродушным лицом.

Во время Гражданской войны он воевал под командованием барона Врангеля. А.Ф. прекрасно осознавал, что белая гвардия проиграет, тем не менее он продолжал сражаться до конца, выполняя свой долг офицера и дворянина. В 1922 году кровопролитие завершилось, белая армия потерпела поражение, и Александр Федорович вместе с семьей эмигрировал в Париж. Ему удалось вывезти с собой некоторые семейные ценности, которые он удачно продал и купил небольшую типографию, которая давала ему возможность безбедно жить и обеспечить будущее своих детей.

Однако время не стояло на месте. Шли годы, его дети выросли и разъехались, любимая жена умерла, и А.Ф, остался совсем один в своей небольшой парижской квартире. Периодически он навещал своих детей, но к сожалению не находил с ними общего языка, ибо во Францию они приехали совсем детьми и весь период их взросления проходил в чужой стране. Они прекрасно говорили по-русски, но ничего истинно русского в них уже не осталось, да и не могло остаться. Это сильно расстраивало А.Ф. , но он не падал духом и продолжал жить дальше. Все дни напролет он занимался своей типографией, а свободное время проводил у друзей за игрой в преферанс или ходил в небольшие парижские ресторанчики, где наслаждался вкусным ужином и тихой музыкой. Иногда жизнь полностью захватывала его, и он ощущал ее живительное дыхание, но довольно часто его посещали приступы безысходной тоски, причину которой он никак не мог понять или скорее не хотел понимать.

Однажды весенним вечером, гуляя по набережной Сены, он залюбовался на маленькие кофейни, которые словно огоньки уютно раскинулись вдоль берега реки. За столиками сидели люди и, вдыхая теплый весенний воздух, не спеша пили кофе из крошечных чашечек или потягивали вино из посверкивающих стеклянных бокалов. Прогулочные катера с цветными лампочками освещали набережную веселым радужным светом, создавая атмосферу неповторимой романтики парижского вечера. А.Ф. не рассматривал людей, но неожиданно его взгляд остановился на легком фиолетовом облачке, которое скромно примостилось за маленьким столиком. Приглядевшись, А.Ф. увидел, что это было не облачко, а женщина в шелковом  фиолетовом платье. Она сидела за столиком и маленькими глотками потягивала красное вино. Больше всего А.Ф. поразили ее полузакрытые темно-фиолетовые глаза, устремленные куда-то внутрь себя. «Наверное, она поэтесса или художница, — подумал А.Ф. — Интересно было бы с ней познакомиться. Но она слишком молода для меня». Немного поразмыслив, генерал все-таки набрался храбрости и подошел к столику, где сидела женщина.

— Vous semblez seule et triste, madame. Pourquoi? — спросил А.Ф (Вы кажетесь грустной и одинокой, мадам. Почему?)

Фиолетовые глаза возвратились из небытия и с любопытством посмотрели на А.Ф., он почувствовал, как его одинокое сердце начинает таять под их теплыми лучами. Некоторое время женщина молчала, а потом вдруг бойко сказала по-русски:

— Присаживайтесь, месье. Место свободно, — и улыбнулась загадочной улыбкой.

— Как вы догадались, что я русский? — с удивлением спросил А.Ф.

— Это сразу видно. У русских, живущих в Париже, особое выражение лица.

— Какое же? — спросил А.Ф., садясь напротив женщины и жестом подзывая официанта.

— Потерянное, — грустно ответила женщина, и взгляд ее потух.

— Вам что-нибудь заказать, мадам? — осведомился А.Ф.

— Большой бокал красного вина, если вам угодно.

— Красное вино и все? — удивился А.Ф.?

— И все, — ответила женщина и снова нежно улыбнулась.

— Два бокала бордо! — скомандовал А.Ф. официанту, и через минуту на столе стояли два больших хрустальных фужера с рубиновым напитком.

Женщина протянула обнаженную до локтя бледную руку, тонкими пальчиками взяла бокал и начала медленными глотками пить вино. По мере того, как она осушала свой бокал, ее фиолетовые глаза покрывала тонкая, почти невидимая пелена, которая делала их менее искрящимися, но более спокойными и пленительными.

«Видимо, она здесь частый гость, — подумал генерал. — Сейчас самое время спросить, как ее зовут».

— Я могу осмелиться узнать ваше имя, мадам?

— Полина, — просто ответила женщина. — А вас?

— Александр Федорович Белов. Сражался в армии барона Врангеля. В одна тысяча девятьсот двадцать втором вместе с семьей вынужден был эмигрировать в Париж, — отчеканил генерал.

— Так вы женаты? —  с некоторой грустью спросила Полина.      

— Никак нет, Полин. Я — вдовец.

— Я тоже вдова, — грустно ответила Полина. — Мой муж был белым офицером. Он погиб в первые дни войны, а меня выслали сюда доживать свой век.

— О чем вы, Полин? — удивился А.Ф. — Вы еще такая юная!      

— Мне сорок три.

—  Неужели? — удивился А.Ф. — Я было принял вас за юную танцовщицу или художницу.

— Отчасти вы правы, любезный Александр Федорович. — Я люблю рисовать, но это всего лишь хобби, — сказала Полина, поеживаясь от холода. — Когда в России началась революция, мы совершенно не понимали, что происходит. Мой муж сражался в армии Деникина, но его убили в первом же бою. Все четыре года мы с тетей скитались по полыхавшей огнем России… Я до сих пор не понимаю, чего хотела новая власть. В тысяча девятьсот двадцать втором году нам было разрешено эмигрировать в Париж. Слава Богу, что слуги в тетушкином имении три года хранили наши драгоценности и отдали их нам перед самым отъездом. Уезжая, я искренне пожелала им построить новую жизнь. Несколько лет тому назад тетя умерла и оставила мне все свои сбережения. Теперь у меня есть небольшая студия и крохотный счет в банке, который позволяет мне сводить концы с концами, — сказала Полина и небрежным жестом накинула на свою хрупкие плечики лисью накидку, которая небрежно висела на спинке стула.     

— Я понимаю вас, Полин. Мы всегда будем тосковать по родине, но ваше положение гораздо лучше, чем у большинства русских эмигрантов.

— Наверное, — беспечно ответила Полина. — А вы чем занимаетесь?

— Мне повезло немного больше, чем вам. Я сумел открыть собственное дело. У меня своя типография, которая дает приличный доход. Я двумя ногами стою на этой земле, хотя она и не русская. А вы, Полин, кажетесь мне слишком романтичной, — сказал А.Ф. и осторожно взял женщину за тонкие пальчики. Полина осторожно отвела свою руку, закинула назад голову, обнажив  при этом длинную белую шею, встряхнула головой и нервным жестом провела пальцами по завитым темным волосам. Неожиданно А.Ф. заметил, что на шее у Полины висел кулон из красного камня в виде однокрылой птицы.

— Что за изящная вещица у вас на шее, Полин?

— Это моя рубиновая птичка. К сожалению, кто-то оторвал ей одно крыло. А восстановить его очень дорого.

— На вас кто-то напал? — грозно спросил генерал.

— Нет, что вы! Таким мне отдала его моя гувернантка.

— Вам снова повезло, Полин.

— Вам тоже, Александр Федорович, но немного больше, чем мне, — сказала Полина и улыбнулась одними губами.

— Надеюсь, Полин, что после столь доверительной беседы я могу предложить вам свою дружбу, — сказал А.Ф. и, склонивши свою почти седую голову, поцеловал бледную ручку Полины.

А дальше начался безумный, незабываемый вихрь любовной прелюдии, окрашенный весенними парижскими вечерами, букетами роз, красным искрящимся вином и радостью познания друг друга. Они глотали сердцем ставшим родным Париж, ощущая свою сопричастность с жизнью.

Она любила театры, музеи, кафешантаны и ненавидела рестораны из-за плотных тяжелых блюд и разноликой публики. Она говорила, что больше всего на свете любит музыку и в юности подавала большие надежды, но ее матушка была категорически против артистической карьеры дочери. В любую погоду Полина носила свое неизменное шелковое фиолетовое платье, рыжую лисью накидку, а на ее длинной худой шее словно талисман болтался однокрылый кулон.

Для рационального и рассудительного Александра Федоровича Полина казалась непостижимой загадкой. Легкое платье в сочетании с теплой накидкой, бледное лицо, фиолетовые глаза и однокрылая птичка на шее будоражили воображение генерала. Глядя на почти невесомую фигурку Полины, А.Ф. не раз говорил, что ей нужно меньше пить и побольше есть, но она всегда отмахивалась и смеялась своим серебристым смехом. За внешним безразличием и почти девичьим кокетством Полины А.Ф. чувствовал ее одиночество и неприкаянность, однако боялся пригласить женщину к себе. К счастью для бесстрашного генерала этот вопрос разрешился сам собою за один вечер.

Однажды после театра Полина без всяких прелюдий пригласила А.Ф. к себе домой.

— Я хочу показать вам свою студию, Александр Федорович, — просто сказала Полина, и генералу ничего не оставалось делать, как выполнить ее приказ.

Студия находилась на Монмартре в мансарде старого трехэтажного дома. Оказавшись у Полины, А.Ф. поразился обстановке ее жилья и эклектичности вкуса. На фоне венецианских зеркал, хрустальной люстры и дорогих шелковых портьер стояла обшарпанная мебель, валялись магазинные картонки, а в центре комнаты располагался простой деревянный стол, заваленный красками, холстами и кусочками бумаги. В глубокой нише стояла широкая постель, накрытая простым шотландским пледом, поверх которого лежали две белые вышитые подушки.         

— Вот мое жилище, — с хитрой улыбкой сказала Полина и подошла к растерявшемуся генералу. Фиолетовые чары Полины растопили сердце генерала, и он оказался во власти этой странной женщины. Опьяненный ее взглядом, А.Ф. робко обнял Полину и поцеловал в губы.                                                                                                                               

Так началась вторая, не менее бурная, часть их романа.

А.Ф. понимал, что с возрастом его характер становится мягче, а пережитые несчастья сделали его закаленную душу более ранимой. Каждое прикосновение к трепетному телу Полины вызывало в нем чувство успокоения и будило романтические фантазии, которые были чужды ему даже в юности. А.Ф. нравилось просто наблюдать за Полиной. Когда она была неустроенна или не высыпалась, ее лицо становилось бледным, измученным и отрешенным, словно она побывала в заточение у ведьмы или ее исцарапал дикий зверь. Однако в минуты радости и наслаждения ее фиолетовые глаза загорались нежным светом, а бледное лицо превращалось в розовый бутон двадцатилетней девушки.

В душе А.Ф. искренне радовался, что Полине было сорок три года, потому что ему, пятидесятипятилетнему мужчине, вовсе не пристало морочить голову и подавать надежды юному существу. Он продолжал опекать ее,  ухаживать за ней, делать дорогие подарки, но никогда не говорил ей самых простых и важных слов, хотя уже слабо представлял себе жизнь без Полины, этой странной женщины с однокрылым кулоном.      

Прошло несколько месяцев, которые влюбленные провели в любви и согласии, и А.Ф. уже готовился сделать официальное предложение Полине, но неожиданное несчастье раз и навсегда положило конец его планам. За какие-то три дня прогорела типография А.Ф., и он остался почти без средств. Естественно, о серьезных намерениях ему пришлось забыть, но искренне любя и жалея Полину, он решил истратить последние деньги и сделать ей прощальный подарок.      

В пятницу, надев свой парадный генеральский мундир, А.Ф. явился к Полине. Его лицо выражало решительность как перед последним боем. Полина стояла перед ним в белом шелковом халате, с неубранными распрямившимися волосами и выражением тревоги на побелевшем лице. Лишь фиолетовые глаза почти с мольбой смотрели на генерала.      

— Полин, — чеканя каждое слово сказал генерал. — Я был очень счастлив с вами, но боюсь, что любому счастию приходит конец.                                    

— О чем вы, Александр Федорович? — срывающимся голосом спросила Полина, подбегая к А.Ф.

Не говоря ни слова, А.Ф. извлек из кармана блестящую серебряную коробочку и протянул ее Полине: «Это для вас, Полин. Я заказал его у самого лучшего парижского ювелира».

— Что это? — удивленно спросила Полина, нервными движениями тонких пальцев открывая коробочку и извлекая оттуда рубиновый кулон в виде красной птицы с двумя прозрачными крыльями.

— Я разорен, Полин, и вряд ли теперь смогу быть вам полезен, — грустно сказал генерал. — Но вы подарили мне большое счастье быть с вами, наслаждаться вашим присутствием, вашим снисхождением и … — на этом месте А.Ф, замолчал, не в силах произнести самое главное. Вместо этого он молча развернулся и строевым шагом направился к выходу.

— Стойте, Александр Федорович! — в слезах закричала Полина. — Не покидайте меня!

— Но у меня нет больше средств. Последние деньги ушли на этот кулон.

Полина молча посмотрела  на А.Ф.  Ее  ставшие почти темными глаза выражали решительность, красивые губы были поджаты, а бледное лицо покрылось красными пятнами. Она подошла к ящичку старинного бюро, извлекла оттуда какой-то документ и протянула его А.Ф.

— Читайте, — строго сказала Полина.

А.Ф. надел пенсе, быстро пробежал глазами текст и, открыв от удивления рот, уставился на Полину.

— Вы что, купили мою разоренную типографию? — заикаясь, спросил он.

— Да, — строго ответила Полина. — Ведь вы так и не спросили, кто я на самом деле. — Я очень богата и вращаюсь в деловых кругах. Я узнала о постигшей вас беде и решила помочь вам, потому что… — и Полина, подобно А.Ф., замолчала на самом главном.

— Продолжайте, Полин! — буквально заревел генерал, больно хватая женщину за плечи. Но Полина молчала. Ее лицо выражало неподдельную печаль, а фиолетовые глаза потухли. — А как же ваша мансарда, ваш странный рубиновый кулон? В конце концов, ваша бедность?

— Когда я увидела вас на набережной, я сразу поняла, что вы человек щедрой и открытой души — качества, которые я больше всего ценю в мужчинах, и я решила не выдавать себя, ибо боялась, что в наших отношениях появится фальшь, и вы будете гоняться за моим богатством. Мансарда — это всего лишь моя студия, где я рисую и отдыхаю душой. В действительности я занимаю двухэтажные апартаменты в центре Парижа, — беспечно ответила Полина.

— А как же ваш рубиновый кулон?

Полина молча сняла кулон и дунула в него. Это оказался обыкновенный сломанный стеклянный свисток.

— Зачем же вы его носили? — спросил А.Ф., не переставая удивляться этой женщине.

— А вот этого вам, мужчинам, никогда не понять, — дерзко ответила Полина, по-мальчишески встряхнув головой.

— И все же? — настойчиво повторил вопрос А.Ф.

— Эта моя детская игрушка — единственное, что связывает меня с прошлым, — грустно ответила Полина.     

— Я люблю вас, Полин, — наконец-то выдохнул генерал.

Через неделю они обвенчались в русской православной церкви и прожили вместе еще долгих двадцать лет, любя друг друга и с нежностью вспоминая о горячо любимой России.