Елена ЛЕБЕДЬ (г.Белая Церковь, Украина)

Я  ПИШУ  О  ЛЮБВИ …

Я пишу о радужной сини — 

я пишу о любви.  

Я пишу о дрожащей осине —

и пишу о любви.

Я пишу о буяньи лета —

вновь пишу о любви.

О снегах, метущихся где-то, —

всё равно о любви.

Я пишу о тревожных мыслях, —

как всегда, о любви.

Я пишу об утраченных жизнях —

и опять о любви.

Слышу я перезвон капелей —

это голос любви.

В диалоге трамвайных трелей —

эхо той же любви.

Днём и ночью, в тоске иль веселье

я твержу о любви.

На пустынной осенней аллее

я шепчу о любви.

И молчу в толчее вокзала

всё о ней, о любви…

И о чём бы я ни писала, —

Я  ПИШУ  О  ЛЮБВИ!

* * *

Клочья ваты неумело

разбросав на лапах елей,

весь в лохмотьях странно белых

зимний день уходит в темень.

Уползает незаметно,

оставляя рвань асфальта,

а на нём слезой паркета — 

ледяных узоров пятна,

оставляя запах стужи,

стон земли, угрозы ветра,

холод сумерек безвьюжных,

грустный взгляд садов раздетых.

День-лентяй недоработал:

недосыпал,  не закончил —

навязав свои заботы                     

хлопотливой зимней  ночи.

* * *

Давай я угощу тебя зимой,

её коктейлем жгучим и морозным.

И ты узнаешь, как пьянит порой

дрожащий и хрустящий зимний воздух.

Потом я напою тебя весной,

её вином, настоянным на травах,

на детской бесшабашности хмельной

с горчинкой гроз сомнений запоздалых.

Дам насладиться летним чаем всласть

из липы, земляники, свежей мяты.

И ты запомнишь тот блаженный час,

купаясь в их пьянящих ароматах.

Осенние сады преподнесут

нам по глотку нектара каждый,

чтоб ты ни дня в изменчивом году

со мною рядом не страдал от жажды.

* * *

Диким вихрем мелькают желанья,

когда слышу твой голос далёкий,

и родной, и такой одинокий!

Я хочу одолеть расстоянье!

Я хочу раствориться в мгновенье,

пересечь с ним земное пространство,

воплотиться опять в постоянство

и тебе мягко сесть на колени.

И, в глазах отражаясь бездонных,

в их печаль с головой окунуться,

от тепла твоих рук содрогнуться —

и растаять свечою в ладонях.

Отогреть загрубевший комочек

сплошь покрытого шрамами сердца

и в тепле его снова согреться —

хоть на миг! — в цепком холоде ночи…

ХОЧУ!

Уметь прощаться и уметь прощать.

Уметь любить безумно, безрассудно!

Не доверяться слепо — доверять,

хоть это и бывает слишком трудно.

Уметь смотреть — и видеть красоту

в дождях, в рассветах, в откровеньях скрипки,

и радоваться утру и цветку,

и радовать весь мир своей улыбкой!

И вслушиваться в шорохи души,

чтоб слышать сердца потайные мысли.

И возвратиться к чувствам поспешить,

чтоб возвратить кому-то радость жизни.

Уметь светиться и уметь светить

тем незаметным и спокойным светом,

что согревает души изнутри,

не требуя ни славы, ни монеты.

* * *

Мне с тобой интересно бродить

по глухим закоулкам до ночи,

обо всём невпопад говорить

просто так — мне приятно. Очень!

Я хочу посидеть в духоте

задымлённого шумного бара,

чуть угадывая в темноте

силуэт твоих плеч усталых.

И потом в тишине ночной,

пренебрегши трамваем поздним,

возвращаться вдвоём домой,

не мгновенья считая, а звезды.

Но, как птице лесной, суждено

мне в объятья твои опуститься:

быть любимой, наивной, смешной,

оставаясь свободной, как птица.

Быть твоей — и не быть с тобой,

быть желанной — и быть недоступной,

согласиться, не споря, с судьбой —

очень просто. И очень трудно!

* * *

Последний снег лохматится, пушится.

Последний снег… А кажется, что первый.

Он падает, как будто чудо-спицы

ажур спускают с неба нежно-белый.

Он стелется спокойно, осторожно,

боясь изранить мягкие росточки,

пытаясь всем, кому ещё возможно,

вернуть свои пуховые сорочки.

А в воздухе апрельском пахнет грустью

последнего случайного свиданья.

И трогательно-нежны наши чувства

пред неминучей болью расставанья.

* * *

Я тебя приворожу.

Нет, не зельем, не дурманом,

не уловкой, не обманом. 

Жизнь по-новому сложу —

этим и приворожу.

Я тебя озолочу.

Не монетою-деньгою,

не серьгою золотою

одарить тебя хочу —

душу вновь позолочу.

Золотым дождём пролью

нежность слов и ласку взгляда, 

лёгкий шум дыханья рядом, —

всё, чем я тебя люблю,

на тебя дождём пролью.

И любовью опою.

Опою надеждой, страстью,

стану солнцем в час ненастья,

Евою в твоём раю —

так любовью опою.

И навеки опою!

* * *

После вспышки ноябрьской зимы

пролились дни декабрьской осени.

По утрам проступает из тьмы

синева её глаз изросенных.

Усыплённой капелью дождей

зимней осени снится метелица.

В тёплом ложе обласканных дней

робкий отзвук весны шевелится.

Прорастает сквозь зиму весна —

чудо-плод затянувшейся осени, —

чтоб ворваться в природу сполна

первомартовской жгучестью просини.

В ЗИМНЕМ ПАРКЕ

Семена на верхушке ясеня

снегирями объедены дочиста.

Караул снежно-сонных красеней

отдаёт февралю свои почести.

Неуверенно, крадучись, охая,

сквозь аллеи сочится метелица.

То молчаньем сменяясь, то вздохами,

шорох робких шагов каруселится.

Белых дней и ночей колыхание

проплывает пустыми аллеями.

Но сквозят всё ясней очертания

затяжного конца бокогреева*.

*Бокогрей — одно из древнерусских названий февраля.

* * *

Июньский ливень бесшабашный

в струистых радужных свечах —

как летний сон, как день вчерашний —

прошёл. Проплакал…Простучал…

Ломаясь в солнца щедрых бликах,

сбежал внезапно с высоты.

И город — заспанный, безликий —

вдруг показал свои цветы,

раскрыл шкатулки малахитов.

И изумрудный след листвы

блеснул крупинками гранита

в осколках синей высоты.

* * *

Это красиво — жёлтое с синим!

Солнцем линяет небес парусина.

В сини речной, занесённые ветром,

тонут листвы золотые монеты.

В россыпях астр, как в ожившей картине,

светится радуга в ультрамарине.

Птиц желтобрюхих в рассиненных фраках

затмил рыжий хвостик в голубеньких бантах,

с глазами синéй самой сказочной сини,

в веснушках-янтаринках. Очень красиво!