Антон АНДРИАНОВ (г.Владимир) НОЧЬ

Лица грустные, серые, не живые. Озабоченные и уставшие вновь окружали они меня в автобусе. А ведь я наверняка выгляжу не лучше, особенно сейчас, когда заболел. Ну и погода… Я влажный от слабости, майка противно прилипла к телу под теплым свитером и курткой, еще и знобит, на улице всюду лужи — не обойти, земля раскисла, невыносимо просто. Как тут не заболеть? Поскорей бы уж приехать и лечь. Даст бог, до конца недели дотяну. М-да, вокруг странная картина, хотя обычная, типовая. Всем друг на друга наплевать и почти все о чем-то напряженно думают. Думают с блуждающим взглядом, уставившись на экран смартфона, выбирая очередную мелодию. Дай-ка и я выберу, только не на экране смартфона, а у себя в голове. Но, то ли в связи с болезнью, то ли осенней депрессией или еще с чем, в голове зазвучала незнакомая мелодия, которая поначалу заиграла невнятно, короткими фразами, затем начала зацикливаться и усложняться, обрастать новыми слоями. 

В итоге грустная картина, которую я видел, глядя на пассажиров автобуса в грязновато-коричневом тусклом свете ламп была поддержана рваной идиотической музыкой, которая звучала теперь неконтролируемо внутри меня. Только молодежь, изредка попадавшаяся среди нас, надрывала и надламывала этот неприятный, но по-своему гармоничный и затягивающий мир.

О, моя остановка! Неловко, морщась от ломоты в теле, я вышел из автобуса и с максимально возможной в таком состоянии скоростью пошел к своей многоэтажке. Свет на кухне, значит Галя дома. Отлично. Хоть с ужином возиться не придется. Поем, и в постель.

Навстречу мне из подъезда выскочили два мальчика лет восьми, они что-то громко обсуждали и спорили, тыча друг в друга пальцами. Я услышал обрывки фраз о каких-то супергероях, трансформерах и таинственных лучах. С грустью посмотрел я на них, жалея, что у нас с Галей нет и не может быть детей.

— Привет. Ну как, живой?

— Не знаю. Ничего не хочу, лечь бы побыстрей, — уловив запах с кухни, есть мне почему-то сразу расхотелось. Но это скорее из-за болезни.

— Галя, я лягу. Принеси мне, пожалуйста, чего-нибудь жаропонижающего, да и вообще чего-нибудь, чтоб полегчало.

Я торопливо и судорожно раздевался в прихожей, а за каждым моим движением внимательно наблюдал Туз, наш котенок. Туз издал пару приглушенных невнятных и далеко не кошачьих звуков и с безразличным видом пошел на кухню. Ну вот, наконец-то кровать! Несмотря на то, что болезненное состояние к вечеру только обострилось, я с наслаждением расслабился и укутался двумя одеялами. Благодать! Ну все, теперь меня отсюда сможет вытянуть лишь позыв в туалет. Галя принесла мне что-то, я быстро и без вопросов все принял и выпил. Свет в комнате погас, волнистый попугайчик Урфин затих в своей клетке, тем самым погрузив комнату в долгожданную тишину. Ломота начинала отступать… Кровать обволокла мое тело, покорно приняла его форму и желание, я растворился в вялости и сонливости.

Обнаженная женщина с четырьмя ногами нервно командовала процессом перемещения крупных тяжелых светлых дисков вдоль бесконечного коричневого поля. Дополнительная пара ног у дамы произрастала из ягодиц, но развернуты они были в противоположную сторону. Женщина была стройна, но никакого полового желания у меня не вызвала, мне становилось только хуже, когда она в очередной раз начинала быстро и нервно скакать и разворачиваться на четырех ногах. Она безмолвно командовала слизнями — полупрозрачными студенистыми телами, которые катили диски куда-то за горизонт, оставляя за собой липкие влажные полосы. В какой-то момент дама развернулась ко мне, у нее оказалось мое лицо, только мертвое, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, синюшное, скомканное. Это был даже не страх или ужас. Это — замыкание, разряд паники, смятенье. Над головой существа что-то засверкало, всюду в небе появились огромные золотистые кольца с божественным, но пугающим апокалиптическим сиянием...

Все исчезло. Я проснулся. Громкость резко выросла. Мощная вибрация, гул, адские разрывающие звуки. Я как будто в прыжке начал падать вниз, видя, как стекло и мебель делают это вместе со мной. Потолок скакнул в лицо и резко замер в нескольких сантиметрах от моего лица, я увидел, как из моего рта вырвалась струйка пара, лицо обдало холодом и уличными запахами. Вокруг слышались крики и стоны людей. Внезапно боль ударила во все мое и без того болезненное тело, я задергался и завопил, я видел, как от моего травмированного тела исходит пар, точнее я видел только испарения, видимо от текущей крови и обширных ран, я не мог пошевелиться, чтобы разглядеть обстановку вокруг себя, и кроме собственного тела и искореженной арматуры, торчащей из бетона, не видел ничего. Господи, ну и боль. Галя! Галя!!! Где ты, Галя? Она была рядом, обрывок настенных обоев закрывал ее лицо. Под этим обойным куском накапливалось что-то темное и влажное. Гали больше не было. Тошнотворное и холодом проваливающееся чувство обдало меня изнутри. В считанные секунды у меня перед глазами пролетела вся моя жизнь с ней, Галей. Вспомнились, поднялись из глубины все наши мечты и задумки молодости, я вспомнил веселые шутки, которые сплотили нас на годы. Я зарыдал сквозь физическую боль болью моральной, душевной болью, из последних сил я повернул голову в противоположную от мертвой жены сторону и увидел Урфина. Он был жив. Урфин щебетал и беспокойно прыгал в свободном пространстве сдавленной клетки. Страшная налегающая физическая боль начинала раскрываться для меня все более яркими и новыми гранями, информируя меня о повреждениях моего несчастного организма. Теперь она брала верх и уводила от боли душевной. Я чувствовал, как по моей холодеющей коже стекают струйки теплой крови. Я чувствовал себя абсолютно беспомощным в своей искалеченной кровати. От неестественной позы боль усиливалась. Я переключался с одного болевого ощущения на другое. Но больше всего меня донимали ноги, особенно ступни. Сухожилия возле стоп горели огнем с какими-то адскими покалываниями, которые становились все сильнее и сильнее. Боль переводила мое внимание на спину. Что-то подо мной медленно двигалось, треща и поскрипывая, это кровать расползалась от непосильного для нее груза. Боль в позвоночнике! Боже, кровать расползлась на части, я оказался на полу, который по сути уже был частью улицы. Я вновь увидел пар своего израненного тела, но почему-то стало легче. Галя, моя любимая и дорогая Галя. Сейчас мне была видна из-под обломков только ее ночная сорочка. В поле моего зрения начали попадать вещи, которые я никогда не видел в своей квартире —  игрушки, журналы, обломки какой-то техники, безвкусно яркие обои… Господи! Чьи-то волосы, вон они торчат из под листа фанеры. Урфин беспокойно чирикал и щебетал, а я медленно остывал, по-прежнему тепло укутанный двумя одеялами на обломках своей кровати. Судя по звукам и гаму, к нашему дому подъехали все, кому полагается. Начинают аварийно-спасательные работы. Ну слава Богу! Сейчас вытащат.

Идет время. Кричать не могу. Да что ж такое-то, ведь совсем рядом возятся. Боль вновь обрушила на меня свою силу и гнев: сверху на лежащие на мне обломки во время спасательных работ что-то уронили. Вместе с появившейся болью я услышал звуки бьющихся друг об друга камней. Силы для того чтобы закричать тут же нашлись, но я лишь выпустил пар и хрип, я захлебнулся и заелозил, что есть мочи. Время работало против меня. Я начал понимать, что спасатели могут не успеть вытащить меня до моей смерти, либо сами же невольно погубят меня, добьют. Сознание мутилось, а боль вновь, как ни странно, начинала отступать. Мысли потекли ровной логичной рекой. К чему бы все это? Я вспомнил автобус и свое состояние в нем, я вспомнил безумную мелодию и уставшие серые лица в коричневатом свете ламп.

Почему мы рано или поздно в большинстве своем становимся такими, в полумертвом состоянии начал размышлять я... Ведь всем нам природой даны зачатки различных талантов... Для чего? Разве с практической, материальной точки зрения так ли уж важно понимать красоту природы, красоту и гениальность музыкального произведения или картины или еще чего? Однако… для кого-то это было очень и очень важно — заложить все это в нас. Ведь в каждом из нас при рождении уже имеется… У кого к изобразительному искусству, например, или музыке, или наукам техническим или гуманитарным, а в некоторых людях эти таланты сочетаются, резонируют и приумножаются. Я как-то отстраненно подумал, что в музыке и в науке можно быть творцом либо исполнителем, а это ведь разные таланты и по величине своей, и по значимости. Сейчас, к примеру, время исполнителей, подмастерьев и имитаторов. Человек рождается гениальным, думал я. Что же происходит дальше? Чем более тесно он входит в контакт с современным миром, тем больше его способности загоняются в обусловленные рамки, стригутся и подрезаются, словно ветки и сучья свежеспиленного дерева. Действительно, лишнее просто выдирается, оставляется лишь более или менее настроенный робот, программное обеспечение которого будет загружаться и обновляться всю жизнь при помощи средств массовой информации. Если считать совсем просто и без затей, окажется, что люди — всего лишь транспорт для обращения денежных средств, для их циркуляции в огромном организме, — в стране, например. Нас можно сравнить с эритроцитами — красными кровяными тельцами, которые предназначены для переноса питательных веществ к органам и тканям человека. Эритроциты знают, что им делать, их создала и настроила природа, нас так же создала природа, но вот настройку и регулировку проводят другие силы.

Ну вот, боли совсем уже нет. Интересно, а что вообще произошло с нашим домом? Внезапно пространство вокруг меня начало темнеть. На шершавом коричневом фоне стали проступать человеческие фигуры с нимбами над головами. Их руки были сложены странным образом как на иконах, однако было и отличие, страшное и приковывающее внимание. Их кисти рук и пальцы. Пальцы — корявые с гипертрофированными суставами, прозрачной желтоватой кожей, через которую были видны тощие, на вид слишком сильно натянутые, болезненные жилы, сосуды, сухожилия. Все это странным образом манило меня. Человеческие фигуры кивали мне, и словно одобряли. Силой сознания я рванулся от них, вспомнив все свои незаконченные дела, вспомнив почему-то Туза и своих друзей, вспомнив мать, которая не переживет всего этого. Видение растворилось, исчезло. Отпустило. Вновь полегчало. Господи, да неужели МЧС наконец-то и до меня добралось?

Крупный жилистый спасатель Дмитрий Горбанюк с печальным и типично серым безрадостным лицом подцепил кусок раздробленной плиты к стреле аварийного крана и скомандовал крановщику: «Вира!»

— Отойди, отойди, Малыш! — прикрикнул холодно Дмитрий крупной собаке —  помощнику спасателей, которая с нетерпение рвалась в бой на поиски оставшихся под завалом пострадавших и погибших. Плита неуверенно поддалась подъемной силе крана, немного поехала назад, зашаталась и рухнула, открыв доступ к двум телам на размочаленной кровати. Одеяло было пропитано кровью, типичные домашние вещи, в изобилии разбросанные среди обломков, дико смотрелись под открытым небом среди сотен обеспокоенных людей.

Я увидел фонари и черное небо. Никакой боли, никаких ощущений. Меня подняли, краем глаза я увидел, как подхватили тело Гали, Урфин по прежнему щебетал где-то уже далеко, ну вот теперь я его уже не слышу. Галю завернули в какую-то ткань или пленку, завернули с головой.

Машина «скорой помощи» на полном ходу мчалась навстречу новому дню. В ее пропахшем химическими медицинскими препаратами салоне ехал вновь рожденный пророк или целитель, художник или лидер новой секты…