Николай САМУЙЛОВ (г. Москва) КРАПОВЫЙ БЕРЕТ

... Весна наконец-то покорила округу. С ночными туманами и с противной изморосью в пасмурные дни, она, словно ленивая прачка, с неохотой стянула с пригородных полей серое снежное одеяло, вымазала жирной грязью натоптанные в скверах заледенелые тропинки и кое-как промыла талой водой потрескавшийся городской асфальт. Пришла она в эти края давно. Уже середина апреля канула. Припекать же по-настоящему взялась последние дней пять. А сегодня так вообще — лето знойное. Земля парит, слышно, как сквозь подсыхающую корку из-под прошлогодней травы и догнивающей листвы пробирается первородная зелень: лопухи, крапива, конский щавель. Высохшие предки этих сорняков гордо возвышаются по всему пустырю. Мелкие комарики толкут мак над кустом одичавшего шиповника, приютившегося возле тротуара. Полусонная муха басовито жужжит, тыркается в огрызок газеты, застрявший между колючих веток.

И я выбрался из полупустого автобуса на припёк возле остановки, прислонился к её покосившейся бетонной стенке, украшенной неприличным граффити, закрыл глаза и замер. Наслаждаюсь солнечными лучиками и прохладным ветерком. Ощущаю, как первый загар начинает пощипывать кожу на щеках, как по вискам расползаются щекочущие капельки.

Свободной левой рукой снял со стриженой головы пахнущий госпиталем берет, смял жёсткой пятернёй, стёр им испарину со лба и убрал в карман камуфляжной куртки.

Правая рука поддерживает мои восемьдесят килограммов с помощью костыля из дюралевой трубки с подлокотником. А правая же нога, с виду ничем не отличающаяся от левой, обе в новеньких ботинках-берцах, болтается рядом с костылём и источает невыносимую боль. И только колючее солнце да ласковый ветерок немного отвлекают внимание от адских мучений, периодически напоминающих о бренности скоротечной жизни...

Вчера меня выписали из окружного госпиталя. Не совсем здорового, но способного самостоятельно передвигаться при помощи костыля. Я настоял — опротивело валяться на больничной койке. И сразу принялся путешествовать по округе, попутно осваивая места, где отныне без посторонней помощи стану определять своё предназначение и совсем иной смысл пока не обозначенного надвигающимся временем бытия...

От неистовой боли в ноге, как и от зубной, ломит всё тело. Приходится философствовать.

После выписки навестил штаб родной дивизии, где, посетив кабинеты старших командиров, осознал себя пенсионером — майором российской армии в отставке. И временным инвалидом с надлежащими на то справками. Начальник отдела кадров подполковник Говорков вручил мне папку с документами, картонные коробочки с орденами и медалями, сберкнижку с начисленной за полгода зарплатой и пакет с деньгами: премиями, командировочными и доплатой за службу в особых условиях. За всё расписался в ведомостях.

— Если пить горькую и играть в казино не будешь, — пожимая мне руку, сказал мудрый подполковник-кадровик, — то пенсии со всевозможными доплатами и льготами тебе, Владимир Сидорович, хватит за глаза. А денег, что в пакете, на новую мебель в вашем с Марией Ивановной домике. Мы вам ордер ещё в ноябре оформили. Будете жить в Немецкой Слободе. Нам эту Слободу администрация городской управы вместо обещанных квартир отписала. Теперь там строительный батальон реставрирует старину. Для отставников. А Мария Ивановна ещё перед Новым годом осмотрела вашу жилплощадь. Говорила, что понравилось, что до её работы недалеко. И тебе понравится. Кирпичный двухэтажный домик со всеми удобствами. Даже горячая вода есть. И главное — приусадебный участок. Соток десять, наверное. Только там нужно навести порядок — руки требуется приложить... Ну а с твоей ногой... Если будет беспокоить, придётся делать повторную операцию. В пакете с документами есть выписка из истории болезни. Ты её в гражданскую поликлинику предъяви. Там и будешь наблюдаться. Я лично ничего не понял в докторской латыни. Но что-то в твоём помятом колене не так срастается. Видно наши хирурги не очень старались, по неопытности... А теперь, Соколов, дуй в горвоенкомат, в пенсионный отдел, в собес и так далее. Я здесь для тебя список организаций набросал. Ковыляй потихонечку, майор Соколов Владимир Сидорович, по указанным адресам — оформляйся и регистрируйся. И запомни, каждая контора, которую ты навестишь, сущий бастион бюрократии. Они там как тараканы — шуршат вокруг тебя, вежливые до противности и ты им совершенно безразличен. По их постным физиономиям видно. Но ты им не верь, не бойся и ничего у них не проси. Ты своим независимым видом намекай, что Родина в их лице тебе обязана. У тебя ведь краповый берет. И наград по миру на целый бронежилет насобирал... Правда, от них ни холодно и не жарко, но всё же — знаки почёта. А своих героев Родина забывать не имеет права!..

В октябре прошлого года, при проведении операции по обезвреживанию бандитов, обосновавшихся в одном из горных селений на Северном Кавказе, наш батальон принял бой. Матёрыми оказались шакалы! По всем южным республикам наследили. Особенно семьям местных милиционеров доставалось. И бой с ними был жестоким. Мы потеряли троих ребят. Ещё троих, тяжелораненых, я вытащил из горящей БМП*.

Пока выкуривали бандитов из подвалов, удавалось поговорить с ними по рации. Да и так в тишине вопросы друг другу задавали. Выяснилось, что со своими одногодками воюем. В детстве по одним и тем же букварям русский язык учили. В армии перед армейским строем принимали одну Присягу. А теперь вот — враги. Почему так случилось? Кто виноват?..

Мы их победили: девять бандитов уничтожили, четверых взяли в плен...

Четвёртый, прежде чем бросить «Калашникова» на землю и поднять руки вверх, опустошил автоматный рожок в мою сторону. Правую ногу покрошило вдребезги...

На санитарном вертолёте меня перевезли в город по месту расположения дивизии. Врачи окружного госпиталя, изучив кровавый кисель в области правого колена, решили не прибегать к ампутации и срочно вызвали из столицы светилу. Милая Маша постаралась — звонила дочери Веронике в Медицинский университет и ещё кому-то...

Военный врач проявил исключительное радение и собрал-таки мои косточки в кучку, упаковал ногу в гипс, подвесил на растяжках, пожелал мне скорейшего выздоровления и возвратился в Москву вместе с моей супругой Марией Ивановной...

Нет, мы пока не в разводе. И уехала она в столицу для всех моих друзей и знакомых не к военному эскулапу. Она уехала к нашей дочери Веронике, которая в данный момент обучается в Университете имени Сеченова на четвёртом курсе и тоже собирается стать хирургом.

Интересно, кто теперь вместо Маши преподаёт сольфеджио в городской музыкальной школе?

Дома я проверил почтовый ящик и обнаружил письмо, в котором супруга лаконично ответила на все мои житейские вопросы...

Солнце нагрело ботинки-берцы и приятно пощипывает кожу под камуфляжными брюками. Тепло я ощущаю обеими ногами. Однако ноющая боль в голени правой не даёт насладиться весенним теплом в полной мере.

Выходя из автобуса, я зацепил больной ногой за бордюр тротуара и теперь вот... наслаждаюсь ласковым ветерком. И разгоняю красные круги в глазах...

Мне нужно попасть в Немецкую Слободу. Небольшой микрорайон с таким названием находится в пятистах метрах от автобусной остановки, в низине, похожей на большой пологий овраг. Панорама посёлка, окутанная лёгкой дымкой, с красными пятнами кирпичных домиков и белёсыми валами нерастаявших сугробов вдоль покосившихся заборов, растянулась прямо подо мной. Правильный прямоугольник, в котором на четырёх улицах компактно расположены сорок кирпичных домов. Я их сосчитал. К ним по пустырю с прошлогодним бурьяном спускается грязная извилистая тропинка. На противоположном крутом берегу яра за посёлком синеет густой лес, разбавленный огромными валунами и скалистыми отрогами...

Слобода — бывший рабочий поселок, построенный после войны немецкими военнопленными при кирпичном заводе. Поэтому его в народе и называют Немецкой Слободой. За шестьдесят лет эксплуатации он захирел, оброс пристройками, курятниками и гаражами. А от завода остался невысокий холмик из битого кирпича и ржавой арматуры. Бывшие слободчане получили квартиры в новостройках. Посёлок некоторое время пустовал в ожидании сноса. Но кто-то подсказал мэру идею восстановления микрорайона силами военных частей, которых на окраинах города разместилось предостаточно. И теперь наше командование решило вернуть Слободе былую красоту и разделить её среди отставников. Многим пенсионерам пришлась по душе перспектива переселиться не в городскую квартиру, а в приличный сельский дом с городскими удобствами и приусадебным участком.

На Четвёртой Слободской улице в доме номер пять буду проживать и я. Согласно ордеру я должен зарегистрироваться по указанному адресу вместе с Машей. Но этот вопрос мне в данный момент не осилить. Отметился у паспортистов пока один...

Ключи от «фазенды» мне вручили в городской управе — для ознакомления с «семейным гнёздышком». А служебную квартиру в военном городке нужно срочно сдавать для косметического ремонта. Её уже распределили кому-то из молодых офицеров. С переездом проблем не будет, друзья помогут...

Ну, хватит загорать. Пора выдвигаться в район передислокации. Вот и следующий автобус прибыл.

Я достал из кармана берет, расправил его, подровнял кокарду и заученным движением надел на голову, слегка переместив на лоб и на правый висок.

Дома примерял штатский костюм... Выгляжу в нём настоящим обалдуем. Напрочь отвык от гражданской одежды.

В зеркале, запылившемся за полгода отсутствия хозяев, разглядел свою шевелюру. Она у меня густая и каштановая. А тут вдруг вижу — буйно засеребрилась. В госпитале на растяжках было не до причёски. И седина, взлелеянная служебными и личными переживаниями, ждать себя не заставила. Незаметно осыпала бедную головушку, пока хозяин боролся с хворями и житейским негативом.

Сегодня с утра «забежал» к полковому «тупейному художнику» и он «нарисовал» из меня первогодка. Ей-богу, лет на десять помолодел!

Из прибывшего автобуса вышли пассажиры. Двое молодых парней лет восемнадцати в кожаных куртках. В армии, скорее всего, не служили. Род занятий определить невозможно. «Братки» из криминального сериала. Осмотрелись, закурили и вальяжно проследовали мимо меня по тропинке к Немецкой Слободе. Мужчина и женщина — пожилая пара, приятные на вид, хорошо и по погоде одетые — вышли следом. Пощурились на солнышко, поухаживали друг за дружкой — поправили головные уборы и воротнички плащей — и, поддерживая себя под руки, засеменили в ту же сторону. Но, в отличие от молодых «братков», обратили на меня внимание. Мужчина, лет семидесяти, высокий и широкоплечий, посмотрел и с явным сочувствием во взгляде оценил майора о трёх ногах. Мне стало немного не по себе. Женщина же стрельнула в меня потускневшей синевой ещё жалостливее. Но это не обидно. Это женский удел — жалеть мужчин...

Третьим эшелоном проследовал и я. Нога болит, но это уже привычная боль. Она не мешает думать о Маше, о дочери Веронике.

Дочь часто звонит по сотовому телефону и справляется о моём здоровье. Обещает приехать на каникулы. Замуж пока не собирается. О маме ничего не говорит, а я спросить стесняюсь...

Короче, связь с супругой у меня прервалась. Причиной этому могла быть только моя служба, которая, в конце концов, сотворила из меня, здорового и симпатичного мужика, первостатейного инвалида. Мы часто ссорились из-за моего статуса. Постоянные командировки в «горячие точки», порой до полугода, неприлично низкая зарплата и моё упрямое нежелание увольняться из армии. Это накопилось за двадцать лет совместной жизни и прорвалось истерикой терпеливой супруги в тот самый день, когда меня привезли в военный городок в виде дырявого мешка с переломанными костями. Ну и, разумеется, московский эскулап сыграл для меня прощальное танго...

Впереди что-то происходило.

Я задумался, и из мрачного небытия меня возвратили негромкие восклицания стариков. Я поднял взгляд и увидел, что молодые парни находятся рядом с пожилой парой и, похоже, что-то у них отнимают. Один завладел сумочкой пожилой дамы и изучает её содержимое. Второй бесцеремонно обследует внутренние карманы плаща и пиджака мужчины. Отпор стариков и их призывы к совести вызывают у наглых грабителей лишь ухмылки и грубые советы потерпевшим «заткнуться».

До попутчиков метров тридцать. Это расстояние я преодолел за несколько секунд. Я не бежал, а парил над грязной тропинкой, используя раненую ногу по прямому назначению, едва пересиливая жуткую боль. Костыль мне только мешал, так как всё время проваливался во влажную почву. Его приходилось вытягивать из глины как пробку из бутылки, стоя на одной ноге.

Я остановился рядом, выбрав наиболее удобную точку для отражения нападения и для ведения рукопашного боя.

Ребята выглядели здоровыми и вполне могли обладать навыками бокса или модными среди молодёжи видами восточных единоборств. Сразу вступать в бойцовский контакт резона не было. В армии меня учили вначале вести с врагом переговоры, а уже потом открывать огонь на поражение. И делать это не первым, а в ответ на удар противника.

— Ребята, что вы делаете? — спросил я грабителей внезапно охрипшим голосом и закашлялся. — Прекратите!..

— Чего тебе, Красная шапочка? — прогнусавил парень с дамской сумочкой, едва взглянув в мою сторону. В другой руке он держал пачки долларов США в нетронутой банковской упаковке. Обнаружил их в сумочке старушки. Созерцание и ощущение невиданного богатства, оказавшегося в его руках, опьянили молодого бездельника, и он машинально проигнорировал моё присутствие. Калека в краповом берете ему был не опасен.

Старушка же с ужасом в синих глазах смотрела на изъятые у неё деньги. Похоже, прощалась с ними навсегда.

— Ты давай проходи, солдатик! Не мешай! Мы же не с тобой ведём беседу! И делиться с тобой не собираемся...

Второй парень обнаружил во внутреннем кармане пиджака мужчины потертый бумажник и с брезгливой миной на жирной физиономии извлекал из него какие-то документы, справки, визитные карточки и тут же ронял их себе под ноги в грязь. Из денег «братку» досталось несколько сторублёвок, которые перекочевали в карман его кожаной куртки.

— Блин! — сказал парень, смачно плюнул внутрь бумажника и выбросил его на обочину тропы. — Совковая нищета! А ну-ка ручки покажи, старая калоша! Часики, печатки имеются?

Часов и печаток у старика не было. Только тоненькое золотое обручальное колечко на безымянном пальце, которое не снималось. Но «оппонент» решил применить силу и начал выкручивать кольцо со скорченного от мозолей пальца, словно гайку с болта. Старик не стерпел — вырвался из пухлых рук преступника, поправил кольцо и несильно ударил парня кулаком в жирную щёку. От неожиданности тот сделал шаг назад, поскользнулся и сел на сырую землю.

— Сейчас я буду тебя хоронить, старый козёл! — парень повернулся на бок и стал неуклюже подниматься. Старик, удерживаемый спутницей за руку, сделал шаг к обидчику и пнул его ногой. Опять же не очень сильно. Но парень был осторожен и в ответ лягнул в голень старику. Тот вскрикнул от боли. И его боль пронзительной молнией передалась мне, моей ноге, уже онемевшей и плохо мне подчинявшейся.

Ударом свободной левой руки я свалил первого парня на спину и обездвижил костылём, легко нажав в известной мне болевой точке. Сознание грабитель не потерял, но бойцовские качества минут на пять утратил. Правда, гонор из него по-прежнему источался в виде невнятных матерных выражений и угроз.

Второй парень успел встать на ноги и уже намеривался исполнить обещанное старику наказание. Но, заметив падение сотоварища, немного замешкался и снова получил «ласковый» пинок от рассерженного мужчины. Ударом костыля в промежность я поставил настырного увальня в партер и посоветовал ему подобрать разбросанные документы. А также положить их и, заодно, украденные деньги в вычищенный от плевка портмоне.

Не оказывая неповиновения, грабитель принялся выполнять мои указания.

Сумочка женщины и извлечённые из неё доллары всё ещё находились в руках у первого грабителя, теперь присмиревшего и лежавшего на земле прямо перед старушкой. Она не сразу сообразила, что утраченный капитал можно вернуть. Однако, взглянув на меня и получив одобрение в виде кивка, обрела решительность, наклонилась к обездвиженному грабителю и вырвала из его трясущихся рук и сумочку, и деньги, и ещё какие-то вещи, которые парень сам доставал из карманов куртки...

Закончив процедуру по возврату ценностей, старушка выпрямилась, погладила рукой ноющую поясницу, а потом снисходительно улыбнулась притихшему парню.

Я заметил, как тому стало не по себе от улыбки только что обиженной им слабой женщины. Видимо ожидал от неё иной реакции.

— Господи, накажи их мудрыми словами, но не наказывай делами! — произнесла женщина, подняв глаза к небу и перекрестилась. — Они уже и так одной ногой в аду!..

Старик получил в руки портмоне с содержимым, положил его в карман пиджака и не спеша застегнулся. Обидчик, всё ещё стоящий на карачках, больше его не интересовал.

Пожилую пару теперь интересовала моя персона.

— В милицию звонить не нужно, молодой человек, — спокойным голосом посоветовал мужчина, заметив, что я пытаюсь извлечь из нагрудного кармана куртки мобильный телефон. — Лена уже попросила у Господа наказание для заблудших агнцев. Да и от вас им досталось! Вполне достаточно...

— Да, молодой человека, да! — добавила старушка и указала мне на тропинку. — Если вы следуете в Немецкую Слободу, то мы вас проводим. А заодно и познакомимся... Я — Елена Владимировна. А мой супруг — Рейн Александр Карлович. Мы живём в Москве. А в ваш город приехали к сыну. Погостить. Он тоже у нас военный. Недавно в отставку выпроводили...

— Это так, — добавил Александр Карлович. — Сам наш Витенька из главных военных кладовщиков ни за какие коврижки бы не ушёл.

Представился и я. Но на этом наша беседа прервалась. Меня и в самом деле нужно было провожать. А вернее, тащить на себе моим немощным попутчикам. Потому что невыносимая боль резким толчком охватила всю мою «ходовую часть» и сделала продвижение по сырой тропе до Слободы «девятым кругом ада».

На Четвёртой Слободской улице я очутился в гостях у соседей. Так как моё пребывание в пустующем доме, где отсутствовали элементарные условия для отдыха, показалось спутникам не совсем приемлемым.

— Да вам, молодой человек, скорую помощь нужно вызывать! — поворачивая к дому номер три, сказал Александр Карлович, стоически выдерживая часть моего веса, подставив плечо под мою левую руку. — Рано вы выписались из госпиталя. А уж если выписались, то не следует делать такие сложные прогулки... А с другой стороны, если бы не вы!..

В доме номер три поселился отставной интендант из нашей дивизии подполковник Виктор Александрович Рейн. Я с ним знаком не был. Но его супруга Вера Васильевна работала дежурной медсестрой в той же музыкальной школе, что и Маша, дружила с ней и обладала некоторой информацией о моих фронтовых подвигах.

Оценив плачевное состояние «гостя» и выслушав подробный рассказ о «приключении» на тропе от ещё возбуждённых родителей, Виктор Александрович решительно уложил меня в гостиной комнате на диван и попросил супругу сделать укол. Ампулы с обезболивающим лекарством у меня были с собой. На всякий случай — армейская привычка.

Потом мы пили чай. И слушали новую версию рассказа о «приключении», но уже для других членов семьи. Там я познакомился с сыном подполковника Игорем, невесткой Светланой и внуком Георгием. Мальчика в семье называли Гошей.

Приятные и общительные люди. Но обременённые семейной бедой.

Десятилетний Гоша был инвалидом с рождения. Врождённый порок с возрастом развивался и приближал трагический конец его жизни. Медицинская помощь местных и столичных врачей оказалась безрезультатной. Но родители мальчика недавно узнали, что в некоторых европейских странах делают операции и успешно устраняют подобные недуги. Оперировать Гошу следовало срочно, желательно до десятилетнего возраста. И заплатить за данную услугу нужно было приличную сумму в долларах или в евро. Вот старики и решили помочь правнуку и привезли свои накопления. Как раз сегодня они получили деньги через банк и несли их без охраны в дом сына. А «братки» выследили получателей валюты и надумали совершить преступление. И если бы не отставной инвалид, быть бы мальчику Гоше калекой на всю оставшуюся, совсем короткую жизнь...

Так что на чай с шоколадными конфетами я в этом доме заработал.

После чаепития меня ознакомили с внутренней планировкой дома, идентичной с моим жилищем и пригласили в детскую комнату, где я имел неофициальную беседу с мальчиком Гошей.

Там у меня сложилось впечатление, будто бы я выслушал проповедь священника о спасении души в моём бренном теле. Что при болях и страданиях мне будет легче воспитывать свой дух, чтобы прощать грехи других смертных...

Худенький с большими умными глазами мальчик обладал отличной памятью и цитировал мне Евангелие, Талмуд и Коран и советовал не противиться злу. Что я, по просьбе старших родителей Гоши, сегодня и сотворил в отношении молодых преступников...

И ещё мне показалось, что я как собеседник совершенно ему не интересен. Не о чем нам было разговаривать. Говорил Гоша, а я слушал и поддакивал. Я всего лишь — грубый солдафон. А он: о высших материях, о прочитанных книгах, о музыке... Обо всём по паре фраз — и я вдруг понял, что к сорока годам прожил не совсем полноценную жизнь. Стал боевым офицером, награждён орденами и медалями, но пропустил мимо своего внимания так много интересного и полезного. Это «интересное» и «полезное» не занимает во мне и доли процента. Одна лишь фанатичная вера в силу, которая вредит моей душе... Она же вредит многим моим соотечественникам... И ещё упрямство, из-за которого я потерял любимую супругу...

Я попрощался с маленьким вундеркиндом. Пожелал ему скорейшего выздоровления... И ушёл к себе...

Я словно во сне бродил по моему пустому жилищу, не оценивая местоположение комнат и совершенно не представляя, где буду размещать старую мебель, которую завтра привезут ребята из служебной квартиры военного городка.

Уже покидая дом, я очнулся от наваждения и понял, чем буду заниматься следующий отрезок своей жизни. Уточнять, чем именно, я не стал. Но мои мысли с каждой минутой светлели, словно кто-то идущий впереди открывал для меня двери в незнакомые миры. А там распахивались взору неведомые мне просторы, окутывали слух неслыханные доселе звуки, щекотали сознание не исполненные обеты, томили душу непознанные тайны. Там таилась другая, бесконечная, интересная, красивая жизнь. И не только для меня, но и для многих других людей, которые уже вошли в те врата и там обитают, или только что входят в парадиз и собираются прожить отведённое судьбой время с пользой для себя и для всех остальных...

На улице вечерело, и солнце больше не щекотало теплом притихшую округу. И комарики не толкли мак над шиповником, и муха где-то спряталась до следующего весеннего призыва...

Рейсовый автобус медленно выкатил из-за новостройки на высохшее за день шоссе и пополз к остановке. Через тридцать минут я буду дома в военном городке. Целых полчаса можно свободно мечтать, сохраняя и закрепляя полученный от Гоши душевный настрой.

Сегодня же позвоню Маше... Непременно позвоню...

Интересно, почему я не сделал это вчера, месяц тому назад?..

В салоне автобуса пыльно и пусто. Несколько человек расположились на передних сидениях. Я вошёл во вторую дверь и устроился в кресле, с которого стал любоваться убегающей от автобуса панорамой.

Немецкая Слобода освободилась от дымки и поблёскивала красными черепичными крышами. Талые сугробы у заборов стали заметно тоньше...

— А вот и наша Красная шапочка! — прошепелявил на ухо знакомый голос. — Как твоя ножка? Не болит?

Парни в кожаных куртках стояли рядом. Толстощёкий всей тяжестью тела навалился мне на руку с костылём. Я резко обернулся и увидел ехидную физиономию второго парня. Он хихикнул и приложил палец к своим губам.

— Тихо! Мы сейчас выйдем, а ты дальше поедешь. Нас завтра в армию забирают. Повестки вот прислали. Хотели мы вечерком гульнуть в ресторанчике на прощание, но ты, сука, помешал! А без бабок какие проводы!..

Тормоза гулко скрипнули. Автобус остановился.

— Прощай, Красная шапочка!..

Ребята вышли. Дверь со скрежетом разложилась в проёме. Автобус тронулся. По инерции меня увлекло к тамбурной перегородке... По её грязно-серой поверхности медленно потекла тёмно-красная струйка.

Краповый берет мягко упал к моим ногам...

 ____

*БМП — Боевая машина пехоты