Борис КРАСИЛЬНИКОВ (г. Москва)

Становлюсь всё ближе к Богу

Становлюсь всё ближе к Богу,

Сбросив груз вражды, обид.

В невесёлую дорогу

Собираться предстоит.

Ручейком текут желанья,

Иссыхает их исток.

Тело шепчет до свиданья

Всем страстям, что вспомнить мог.

Счастьем было бы, наверно,

Не вкусив телесных мук,

В чан кипящий окунувшись,

Возродиться новым вдруг.

Но боюсь, что наш Создатель

Эту сказку не читал,

И для плоти предназначил

Всем известный ритуал.

Пусть я стану бестелесен,

И прозрачен, как эфир,

Лишь бы слышать звуки песен,

Видеть, как прекрасен мир.

С ветром подружусь навеки,

С вьюгой закручу роман...

Понесёмся по планете

В разноцветье разных стран.

Ненастье

Пьяным барабанщиком

Дождь стучит в окно —

Завидно, что рядом

Сухо и светло.

Дом не из соломы,

Дом из кирпича.

Волком ветер воет,

Щели в нём ища.

Не страшно ненастье —

Ведь пройдёт оно,

Градом бьют напасти:

К одному — одно.

Беды неизбежные,

Не кляну я вас,

А спасаюсь бегством

От недобрых глаз.

С мудростью медвежьей

Затаюсь в тепле.

Суета и дрязги

Плачут пусть по мне.

Стих джаз

Я пил настой шиповника

Под аромат жасмина,

Джаз лился из приёмника,

Всё телу было мило.

На блюде бледно-розовом

Зефир пленял уста,

И рядом клавиш белых

Дразнила пастила.

И занавес оконный,

Похожий на вуаль,

Хранил мир полусонный,

Где изгнана печаль.

Она влетела в комнату,

Нарушив грёз покой,

Окраскою тигровой,

Недоброю молвой.

Зигзагами полёта

Мой взгляд свела с ума,

На яства не садилась —

Ни ела, ни пила.

Лишь только исполняла

Безумный танец свой,

Труба ей стала другом,

Приятелем — гобой.

И в памяти всплывала

Пора амурных стрел,

В ней талия осиная

И хищницы удел.

Ей видно не хватало

Партнёра по судьбе,

Она мне сердце сжала,

Приблизившись ко мне.

На край стола присела,

Словно отдав поклон

И мигом улетела,

Рыдал вслед саксофон.

Протяжно и печально

Мысль навевал кларнет:

Она как ты искала,

То, что на свете нет.

Остыл настой шиповника,

Поник цветок жасмина,

Стих джаз в устах приёмника,

Вдруг стало всё не мило.

Жизнь стала лишь довольствием,

Довольства нет — судьбой,

Но грех бить лбом об стену —

Здоров я и живой!

Красавице

Природа словно хочет защититься,

От гнёта суррогатной красоты,

Когда порою создаёт такие лица,

Что осквернением на них мазок сурьмы.

Поэтом названная страшной силой,

Берущая в полон рассудки и сердца —

В плоть облачённая, возводится счастливо

На пьедестал в душе влюблённого творца.

Ревность

Я боюсь, что к тебе прикоснётся

Кто-то просто по-свойски совсем,

Между делом тебе улыбнётся,

Между делом оставит ни с чем.

Всё возьмёт словно должную плату,

За повадки, за свой экстерьер.

Про фату ты забудешь, ведь фату

Так к лицу цепь из звеньев измен.

Я не смею писать эти строки —

Они болью вонзаются в лист,

Это нервы ко мне так жестоки,

Словно дико пронзительный свист.

Послесловие

Хотелось мне грязно ругаться,

Злорадно смеяться в лицо,

Над телом её измываться,

Забыв про фату и кольцо.

Но дикость страстей миновала:

Увидел я скорби черты.

«Той девушки больше не стало» —

Под дверь я кладу ей цветы.

Разбита чашка

Разбита чашка — можно склеить,

На это масса средств дана.

Пусть это труд, но можно верить,

Что будет вновь служить она.

А где найти такое средство,

Чтоб сердце вновь любить могло,

Когда оно, что эта чашка,

В осколки вдруг превращено?